Эдуард Лимонов - Священные монстры (портреты)
В юности он не поехал во Францию в трудовое путешествие. Поехали Дэн Сяо Пин, Джоу Эн-Лай. "Трудовой" путешественник получал право работать на французском заводе, изучить жизнь. Мао лишь дважды отлучился из Китая, оба раза в Советский Союз, один раз к Сталину, другой - к Хрущеву. Ни тот ни другой ему не понравились. Он вообще не любил русских, находил их хитрыми и жестокими.
К старости у Мао развилась похотливость. Каждую неделю в павильоне "Небесного Спокойствия" организовывали для престарелого императора танцы. Мужчины почти не присутствовали, лишь толпа хорошеньких военных девушек курсантки и офицерши Народной армии. Выходил Мао в бессменных тапочках и под оркестр танцевал с девушками. Танцы кончались обычно тем, что красный император исчезал с одной из девушке в своих покоях. Подобная экстравагантность императора никого не удивляла.
К концу жизни у Мао развилось и особое чувство юмора, свойственное великим и чудаковатым людям. Однажды, санитарка принесла ему в постель рыбу. Обглодав кости, Мао задумался, потом сказал: "Послушай, девочка, я скоро умру, меня по завещанию сожгут, а пепел мой и кости развеют над Янцзы. Как только это случиться, ты должна будешь пойти к реке и сказать рыбам: "Мао Дзэ-Донг очень любил кушать вас. Он съел не мало вашего брата. Он теперь ваша очередь отыграться. Кушайте дядюшку Мао." И старик расхохотался. Самым серьезным соперником Мао оказался престарелый Конфуций. Ибо для своей страны престарелый Мао Дзэ-Донг делал больше, чем самые великие из всех императоров, и так много как все они вместе. Но Конфуция, установившего моральную основу китайского общества, ему так и не удалось победить до конца. Основа конфуцианства - почитание семьи и культ предков. Мао хотел заменить этот культу культом Китая. Но преуспел не до конца. Современные китайцы также лепятся к семье как пчелы, и то что их сейчас 1 миллиард 400 миллионов душ это все виновен старый Конфуций. А то что все они накормлены это заслуга старого, хитрого крестьянского императора толстяка Мао.
Вольфганг-Амадей Моцарт: божественный
Такой же неоспоримый гений, как голландец Ван-Гог. Музыка отличающаяся от всякой другой светлыми ритмами вдохновенного путешествия. (Моцарт любил перемещаться, не выносил жить на одном месте.) Еще в России, кажется, в 1971 или 1972 году в период наибольшего пика влюбленности в Елену Козлову я, помню, записал такие моцартовские ритмы:
"И рощи и холмы, да-да
Это... все да, это все да
В карете шелковый шнурок
Ты отведи головку вбок
Не видно мне красивой этой рощи
Уже карета так тепла
Жаровню милая зажгла
А за каретой ветер шарф полощет...
И рощи и холмы да-да
Это все да, это все да..."
В книге стихов "Русское", опубликовано мое пророческое стихотворение, годя я предвидел в Москве появление в жизни Елены молодого графа, в Италии! Через десяток лет!
"Это их граф молодой пригласил
И по просьбе старого графа
Они поели из легких сил
И пса угостили "Аф-фа!"
Там есть строки:
"Моцартово копытами посвистывая
А за ними углубился пес
Книгу цветов перелистывая"
В конце 70-х через несколько лет после того, как рассыпалась наша семья, Елена вышла замуж за итальянского молодого графа де Карле, у графа был жив его папа, старый граф, бывший фашист, соратник Муссолини. Моцартовские темы и ритмы в моих стихах появились именно с появлением Елены. Ее маньяристское тельце "скелетика" (как назвал ее Сальватор Дали) вдохновляло меня на легкие и светлые моцартовские мелодии. Стихотворения, посвященные ей в сборнике "Мой отрицательный герой", не все легки, но среди них есть такое:
"Там Вы бродите поляной
В светлом платье, рано-рано
И в перчатках полевых
Эдичка их подымает
И целует и кусает
И бежит к тебе, кричит
Добрый дядя, тихий жид
На горе в очках стоит
И губами улыбается
Он волнуется качается
"Ну иди обедать, детка!"
Детка с длинною ногой
Сквозь траву шагая метко
Отправляется домой
С нею дикие собаки
Я последний прибежал
И за стол садится всякий
И целует свой бокал"
Там еще много перлов, но ограничусь тем, что вспомнил. Приехав в Париж в 1980 году, я быстро набрел на дом, где жил Моцарт, на улице Франсуа Мирон, если идти по ней станции метро Сент-Поль, то в конце концов набредешь на высокие старые деревянные ворота. Такое впечатление, что тяжелые эти овальные в верху ворота уже были, висели на тех же петлях и во времена Вольфганга-Амадея, что их широко распахивали, чтобы выпустить высокую карету. Над воротами круглое окно, за воротами - тесный старинный двор, мощенный булыжником. Я проходил мимо дома Моцарта много лет подряд. Все мои три квартиры в 3-ем арондисмане находились на расстоянии 5 или 10 минут ходьбы от дома Моцарта. Я всякий раз думал одно и то же, насколько дом, где жил в Париже Моцарт, соответствует Моцарту, или точнее моему представлению о Моцарте.
В Мюнхене также есть дом Моцарта, он, подобно мне, (точнее я подобно ему) жил везде и нигде не имел дома. Потому мемориальных табличек с указанием дат и уведомлением, что здесь проживал де Вольфганг Амадей должно быть множество. В Мюнхене дом Моцарта - реплика, бетонная копия, оригинал разбомбили отморозки янки и их английские союзники - подлая протестантское племя, чтоб им пусто было.
То, что Амадей был вундеркиндом, что папочка музыкант истязал его, как нынешние родители истязают девочек-моделей, широко известно. Что в пять лет Амадей виртуозничал перед курфюрстом саксонским тоже хорошо известно. Букли парика, пудра, дамы и вельможи в чулках и маленький горбоносенький, должно быть, битый вундеркинд со скрипочкой. Эпизоды эти все лишь дневник казарменной муштры. Менее известно, что жизнь бродячего музыканта очень нравилась Моцарту, что ему быстро надоедали одни и те же стены, один и тот же пейзаж из окна. Поэтому я и называю музыку - ритмами вдохновенного путешествия, ибо он бежал всегда, был всегда в карете.
Он был счастливым человеком, так же как осиянный гением Ван-Гог. Оба светлые, положительные, легкие, счастливые гении. Жизнь Моцарта часто представляют как трагедию. Ну нет же, никак! Это была счастливая, полная, великолепная жизнь. Ну ясно, обыватель не понимает, как это не иметь дома, передвигаться из столицы в столицу Германских княжеств, существовать на подачки от курфюрстов, князей или короле. А Моцарт так жить любил. Общепринято, что, якобы, он умер в глубокой бедности. Да нет же, его похоронили в общей могиле не по причине бедности, но из-за жадности его вдовы, она не хотела тратить несколько сотен талеров на похороны мужа, расчетливо и разумно предполагая, что мужу уже все равно, какие у него будут похороны, а семье талеры пригодятся. Какое разумное германское существо была его вдова, не правда ли! Но и вдову можно оправдать, или хотя бы понять, ведь остались дети, дети, обыкновенно, хотят кушать, независимо от того умер ли их папочка-гений, или жив.
Во всей дурной и ошибочной пьесе Пушкина "Моцарт и Сальери" есть одна правдивая нота. Это когда Сальери досадует, что вот слава и талант достались "гуляке праздному"! Не гуляке, конечно, но Моцарту музыка давалась легко. Он был легкий, шампанский гений. Он не пыхтел, не хмурился, не потел, не встряхивал шевелюрой. Он набрасывал свои ноты, доедая пирог, стоя на одной ноге, кося на дверь. Поскольку путешествия в каретах были медленными, проезжая из столицы курфюрста в столицу какого-нибудь Германского королевства за пару недель, Моцарт успевал набрасывать свою дивную музыку. О том, что он действительно писал в карете, я узнал совсем недавно, а распознал его ритмы вдохновенных путешествий еще при первых прослушиваниях его музыки. Это же каретные ритмы.
Его сексуальная жизнь была беспорядочна и гениальна. Недаром он наряду с "Волшебной флейтой" и "Cosi fon tutti" написал "Дон Жуана". Служанки и госпожи падали под действием его чар. Возможно, еще и этим объясняется жадность его вдовы, пожалевшей талеров на захоронение неверного супруга. Звуки - не преувеличение в случае Моцарта.
В 1981-84 годах три года с лишним я жил совсем близко от Моцарта, практически по прямой, по рю дев Экуфф спускался метром 50 до рю де Риволи, пересекал ее и следующая улица параллельная рю де Риволи - была его, Моцарта: рю Франсуа Мирон. В те годы я еще не был такой собранной боевой машиной, как в последствии, позволял себе напиваться. Пьяный я ходил ночами к объекту моего поклонения: к дому Моцарта. Улица Франсуа Мирон - узкая. Я становился на противоположной стороне и наблюдал за домом, за окнами и воротами. Что я ожидал увидеть? Призрак Моцарта? Скорее я настраивался таким образом на величие.
Был еще один дом в Париже, куда я порой отправлялся на поклонение пьяный. Это отель Лозен (или Пимодан) на набережной Анжу, на острове Сент-луи, где квартировал Шарль Бодлер. Оба дома разделяло очень небольшое расстояние. Достаточно было пересечь Сену по мосту мэрии.
