Джек Керуак - Суета Дулуоза. Авантюрное образование 1935–1946
Аллегро, следовало бы написать тут композитору.
Дальше у меня план был такой: сесть на автобус до Нового Орлеана и в море идти оттуда, через несколько месяцев, но зимой я собирался ездить взад-вперед от Джонни к Ма, у Джонни я много чего писал, в доме у Ма тоже, а кроме того, получал свое от жизни.
Мы с Джонни сели в поезд до Гросс-Пойнт, Мичиган, познакомиться с ее теткой и ее отцом, который овдовел, но я, увидев этого старого бомжа, который в обтерханном пальто и мятой шляпе шел по улице, подумал: «Неудивительно, миссус Палмер вышла за старого бомжа». Но он сказал: «Пойдемте», – мне и Джонни, и мы дошли с ним до его машины, где он снял свое обтерханное пальто, а под ним оказался смокинг, и он нас повез ужинать паровыми ракушками на берег озера Сент-Клер. Потом забрал нас покататься на своей моторной яхте (35 футов длиной, я забыл марку или тип) по Онтарио через озеро Сент-Клер, где мы сошли на берег и стали собирать свежую мяту посыпать нам стейк на камбузе тем же вечером. При нем была любовница. Нам выдали одеяла «Хадсонова залива» – заворачиваться в наших отдельных кубриках. Однажды он напился со своим лучшим другом моголом или магнатом гостиничной системы, тогда очень знаменитой, но оба они были пьяны, одни, баб нет, только бутылки, поэтому они себе заказали манекенов из Детройтского универмага, и взяли у моделей ноги, и повысовывали их в иллюминаторы яхты, и так поплыли, тюпп тюпп тюпп, на глазах у ужасавшихся всех, на чистую воду.
И там в то время случались большие дикие вечеринки подростковых трупп, в различных домах по всему Гросс-Пойнту, в дверь звонят, и какой-нибудь парень орет: «Эй, пиво хочет из ле́дника выйти», – я убрался за кулисы на задний двор через сетчатую дверь, и посмотрел на звезды, и послушал веселье, и, канеш, возлюбил Америку КАК Америку в те дни.
VII
Я не рассказываю в подробностях о моих женщинах либо бывших женщинах в этой книжке, потому что она про футбол и войну, но когда я говорю «футбол и война», мне приходится вдаваться на шаг дальше и добавлять: «Убийство». Один шаг ведет в некотором смысле к другому, но я к этому убийству никакого отношения не имел. Или имел?
Просто очень странный поворот винта событий закрутился в начале 1944 года.
Чтобы к нему приступить, просто сделаю преамбулу, сказав, что в мае месяце 1944 года я действительно поехал на автобусе в Новый Орлеан, зашел там в НМС записаться на судно, мне не повезло, я пошлялся по клубу моряков, в какой-то момент напился с пьяным матросом, который раньше был Губернатором Штата Флорида (пили мы под вращающимися вентиляторами на потолке), и походил взад-вперед по Магазин-стрит, пытаясь склеить официантку из передвижного буфета, писал записки Джонни, рассказывая ей, что голодаю и пришли денег, писал домой, мне стало окончательно противно, и я решил вернуться в Нью-Йорк и выйти в море оттуда, как обычно, или из Бостона. То было просто чокнутое подсознательное желание увидеть Новый Орлеан и Юг, Миссиссиппи и Алабаму, и все это вот, что я видел из окна, лачуги сборщиков хлопка, их мили и мили по всем тем равнинам. Еще я напился в Эшвилле, Северная Каролина, с пьяным старшим братом Тома Вулфа прямо в гостиной эшвиллского дома Тома Вулфа с портретом Тома и его брата «Бена» прямо на квадратноспинном пианино, и весь тот вечер пролунатил с непокорной или испорченной мисс на крылечке ночи у подножий Дымков прямо у самых туманов Широкой реки. (Французской Широкой, то есть.) И вылазки с женщинами в Роли и т. д., и еще одна поездка в Вашингтон, О. К., и те же парки и т. д., но суть-то в том, что все путешествие было дурацким, и вернулся я очень быстро и снял свою черную кожаную куртку в спальне у Джонни, пока она еще была на занятиях искусством, училась у знаменитого Георга Гросса, и просто лег спать. Когда она вернулась домой – заулюлюкала, увидев мою куртку на спинке стула.
Она Овидия даже не читала, но точно знала все его советы насчет седлания той лошадки (Овидий, «Искусство любви», кн. III).
И затем – грустные ночи, дождь барабанит по крыше, шесть этажей вверх, на углу 118-й улицы и Амстердам примерно, и начинают прибывать новые персонажи моей будущей «жизни».
VIII
Был там этот паренек из Нового Орлеана по имени Клод де Мобри, он родился в Англии у французского виконта, ныне на консульской службе, и матери-англичанки, и жил теперь со своей бабушкой в каком-то луизианском поместье, когда б там ни бывал, что случалось редко, блондин, восемнадцати лет, фантастической мужской красоты, как светловолосый Тайрон Пауэр с раскосыми зелеными глазами и таким же видом, голосом, словами и сложением, я имею в виду под словами, что слова свои он выражал с тем же напором, чуть больше как Алан Лэдд на самом деле, вообще-то, как образцовые мужские герои Оскара Уайлда, наверное, но, в общем, он в то время возник в студгородке Коламбии, а за ним следом – высокий человек 6 футов 3 с громадной развевающейся рыжей бородой, похожий на Суинбёрна.
Забыл упомянуть, что зимой 1943 и 1944-го я подрабатывал в случайных местах ради лишних денег, включая не что-нибудь, а телефонистом на коммутаторах в маленьких гостиницах студгородка, затем позже синхронизатором сценариев киностудии «Коламбиа» на Седьмой авеню в центре, поэтому на обратном пути из Нового Орлеана я планировал снова устроиться на какую-нибудь такую работу, дожидаясь судна. И так вышло, что этот Клод снял номер в «Долтон-Холле», гостиничке в студгородке, равно как и Суинбёрн, я знал тамошнего управляющего, и это стало средоточием большей части этих событий.
Ну, выясняется, в общем, что Клод однажды теплым днем заявляется в студгородок на второй семестр первокурсником в Коламбии и тут же забегает в библиотеку бесплатно покрутить пластинок Брамса в слушательной кабинке. Суинбёрн тут как тут за ним следом, но Ангелочек велит ему обождать снаружи, чтоб он без помех послушал музыку в наушниках и подумал. Очень разумный пацан того порядка, который потом увидишь. Но суть в том, что преподаватель Французской Классики в Университете Коламбиа в то время, Роналд Магвамп, по-моему, его звали, мелкий старпер какого-то сорта, я его никогда не видал, да и не стремился видать, забегает в кабинку, где был Клод, и произносит что-то вроде: «Ты откуда такой взялся, изумительный мальчик?» Можно понять, что происходит с пацаном. И вся сцена как на ладони.
Потому что какой там треп про fin de siècle[46] -евые драймы «Folie Bergères»[47] в конце 1890-х, тут у нас желтые страницы не только Тристана де Перавантюра (кем бы он ни был или ни будет), но сам желтый декаданс Биэрдзли, Даусона, Элистера Кроули и прочих. Я об этом в то время ничего не знал. Просто выяснилось, что квартира моей Джонни стала средоточием сборищ дикой outré[48] банды студгородка Коламбии. Сначала она мне говорит, что по бару «Уэст-Энд» тусит этот дикий новый молодой пацан по имени Клод, он блондин, и красавец, и крепыш, и умный, и ходит к ней домой помыться в душе, но не пытается ее склеить. Странное дело, но я ей верю, и выясняется, что все это правда. Он просто в таком загоне, что ему надо где-то прятаться, а поскольку он южный «отпрыск» богатого семейства, как и она, и нуждается в сердечном товариществе доброй девахи-защитницы, он приходит сюда. Наконец начинает приводить и свою девушку, богатую из Уэстпорта, Сесили. В конце концов я впервые вижу его в баре «Уэст-Энд», проснувшись после своей долгой дремы.
«Вон он, вон этот изумительный Клод».
«По мне, так он шкодливый маленький мудозвон», – сказал я Джонни и по-прежнему так считаю. Но он оказался нормальный. Ему хотелось снова выйти в море, он уже работал на судах в Новом Орлеане, может, со мной на одно судно устроиться. Гомиком он не был, а был силен и жилист, и в ту первую ночь мы в натуре надрались, и уж не знаю, в ту ли первую ночь или нет это случилось, когда он велел мне залезть в пустую бочку и после этого пошел катить ее по тротуарам Верхнего Бродуэя. Несколько ночей спустя уже, это я помню, мы вместе сидели в дождевых лужах под сокрушительным ливнем и лили себе на волосы черные чернила… оря народные песни и всякие другие песни, мне он начинал нравиться все больше и больше.
Его «Суинбёрн» был вожатым бойскаутов в Техасе, по имени Франц Мюллер, и Клода он впервые увидел, когда тот невинно вступил в бойскауты, хотел в леса ходить и развлекаться лагерями и скаутскими ножиками, чтоб чем-то заняться, четырнадцать же. Вожатый влюбился в бойскаута, как обычно. Ну вот, а я не педик, Клод – тоже, но мне приходится развертывать эту пидорскую историю дальше. Франц, сам по себе парень, кстати, неплохой, поначалу несколько лет прожил в Париже году в 1936-м или около того и познакомился с юным четырнадцатилетним французским пацаном, в точности похожим на Клода, влюбился в него, попробовал его склеить, или растлить, или как там это французы или греки называют, и его тут же депортировали из Франции после какого-то следствия. Вернувшись в Америку и устроившись работать вожатым по выходным, а всю неделю преподавая в луизианском колледже, кого же он видит, как не того же самого французского пацана, только не француза, а мальчика анжуйского француза-аристократа? Он сходит с ума. Клода его богатая бабка отправляет в частную подготовительную школу Эндовер аккурат под Лоуэллом, Масс., за ним туда приезжает рыжебородый Суинбёрн, они закатывают большие гулянки, Клода из Эндовера вышибают, и он навсегда обречен не поступить в Йейл. После чего он пробует еще одну школу. Франц за ним. Клод не то чтоб хотел, чтобы Франц за ним ездил, или хотел дать ему от ворот поворот, это же просто много веселухи, как однажды ночью в Бейнгоре, Мейн, Клод забрался на борт яхты Уитло с Кенни Уитло (знакомым Джонни), и они, пятнадцатилетки, просто вытащили из нее затычку и потопили яхту, а сами выплыли на берег. Розыгрыши и вот такое всякое. Неукротимый пацан. Парень из Нового Орлеана дает ему свою машину покататься, и Клод, пятнадцати лет, прав нет, ничего, в хлам раскурочивает ее на Бейсин-стрит.
