Роберт Ирвин - Утонченный мертвец (Exquisite Corpse)
– Нет, твой подход – в корне неверный. У тебя, как у отдельного индивидуума, просто по определению не может быть коллективного бессознательного. Оно общее, одно на всех. Ты его делишь со всеми, кто есть в этом пабе, и со всеми, кто есть в Лондоне и вообще во всем мире. Тебе нужно провести опрос, что-нибудь наподобие «Наблюдения масс» для коллективного бессознательного.
Нед заметно воодушевился. Ему явно понравилась эта идея, и он тут же пустился ее развивать:
– Разумеется, тебе не удастся отпросить все население земного шара, но что ты можешь и должен сделать, так это попробовать охватить по возможности больше народу. Начать можно с «Серапионовых братьев», но этого мало. Подходи к людям на улицах, предлагай им деньги, чтобы они разрешили себя загипнотизировать, и пусть они отвечают на твои вопросы в состоянии соприкосновения с их собственными гипнагогическими видениями. Это будет новаторская работа. Ты станешь первопроходцем. Магелланом или Пастером коллективного бессознательного.
Я не разделял его энтузиазма. То, что он предлагал, было в принципе неосуществимо. Во-первых, Нед даже не подозревал, сколько сил отнимает гипноз. Всякий раз, когда я пытался кого-то загипнотизировать, я буквально физически ощущал, как разряжаюсь. Вся заключенная во мне энергия – мое внутреннее электричество – вытекала наружу через глаза. При всем желании я не смогу загипнотизировать столько народу (несколько сотен, если не несколько тысяч), потому что умру от истощения еще в самом начале. Во-вторых, далеко не все люди способны увидеть гипнагогические картины. Этой способностью обладает примерно один человек из пяти. И, разумеется, прохожие на улицах явно сочтут меня за ненормального, если я буду хватать их за руки и предлагать деньги за то, чтобы они разрешили их загипнотизировать. Я не думаю, что кто-нибудь согласится. Маккеллар был прав. Нед – человек, безусловно, умный, но его суждения и вправду подчас поражают своей убогостью.
– Так, – сказал Нед. – По-моему, мне уже хватит пить.
Я удивился и даже слегка испугался, потому что когда Нед устраивал большой выход по пабам, обычно он не умел вовремя остановиться и всегда доходил до последней черты. Должно быть, заметив мое замешательство, он добавил:
– Если я выпью еще, меня вырвет. Мне нужно кое-что другое. Пойдем, что ли, на Кейбл-стрит.
Когда мы направились на выход, меня окликнул Алистер Кроули, которого я не заметил раньше:
– Мой мальчик! Как успехи на ниве гипноза? Нашел книгу доктора Акселя? – проговорил он со зловещим смешком. Он сидел за столиком у самой двери и попытался перехватить меня, но я увернулся, и мы с Недом вышли на улицу.
На Кейбл-стрит, наверное, самой грязной и самой запущенной улице в городе, располагался известный опиумный притон Честного Чена, который тогда, в предвоенные годы, считался самым роскошным среди заведений подобного рода. Слуги-китайцы в традиционных нарядах бесшумно ступали по толстым коврам, подавая гостям, возлежазшим на мягких подушках на ложах, отгороженных плотными непрозрачными занавесками, длинные тонкие трубки, подогретые катышки опиума и горячий зеленый чай. «Les vrais paradis sont les para-dis artificiels»*. Ступорозные посетители, вдыхавшие сладкий дурман в тот вечер, представляли собой причудливую смесь интеллектуалов из Мейфэра и матросов из домов, приправленную «щепоткой» живописных китайцев из Ист-Энда. Две женщины в красных атласных платьях танцевали друг с другом, но никто не обращал на них внимания.
Больше мы с Недом не разговаривали. Откинувшись на подушках на своем ложе, я закрыл глаза и погрузился в гипнагогические видения, размышляя о тайнах и загадочных совпадениях, связанных с Кэролайн: ее первый выход в питейное заведение, когда она пришла в паб одна, без компании; ее тайная вылазка в музей восковых фигур в Париже; ее актерский талант; ее решение одеться Марией Антуаннетой на Бал Искусств в Челси; ее настойчивые просьбы, чтобы я ходил в темных очках; ее подлинная или выдуманная беременность; ее таинственное исчезновение. Наверняка, все это взаимосвязано. Но прежде чем я сумел уловить эту связь, ход моих мыслей сбился, и мне вдруг подумалось, что, может быть, дело не в Кэролайн, а во мне. Быть может, она избегает меня и прячется, потому что я сам ее оттолкнул – своим поведением, которое, надо признать, становилось все более непредсказуемым и странным день ото дня. Во мне бурлили стихийные силы, токи бурной энергии, и если я не сумел их укротить – кого мне винить, кроме себя самого? Я сам творец своего несчастья. Теперь я понял (с большим опозданием), что в ту минуту, когда я приступил к изучению «Гипноза. Практического руководства» доктора Акселя, я продал душу Дьяволу. Я процитировал про себя: «…ибо душа моя насытилась бедствиями, и жизнь моя приблизилась к преисподней. Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал, как человек без силы, между мертвыми брошенный – как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты. Ты положил меня в ров преисподней, во мрак, в бездну, в смерть»**.
* Подлинный рай – рай искусственный (фр.). Цитата из Шарля Бодлера.
** Псалтырь. Псалом 87, 4-7.
Действие опиума проявляется тонко и незаметно, и далеко не сразу. Во всяком случае, в ту ночь мне пришлось ждать достаточно долго. Но, наконец, я закрыл глаза и приготовился к путешествию по сумрачным опиумным ландшафтам в погоне за Трилби. Едва я смежил веки, как передо мною предстала процессия невест в ослепительно-белых платьях. Они неторопливо спускались вниз по деревянной спиральной лестнице. Мне вдруг пришло в голову, что среди них может Сыть Трилби, но их лица скрывали плотные вуали, и я их не видел. У подножия лестницы располагался китайский театр. На сцене стоял мандарин. Его яркий наряд менял цвет и фасон буквально на глазах. Выбравшись из китайского театра, я подумал о том, что мне, наверное, надо сходить в музей Гревен и посмотреть, что там было такого, что привлекло Кэролайн. Быть может, я далее встречу Кэролайн среди восковых фигур! Но я не сумел найти вход. На самом деле, я обошел весь квартал, но ни в одном здании не было дверей. Вновь появились невесты. Они гуляли по улицам без дверей, по французским садам и паркам. Должно быть, они разговаривали друг с другом, но из-за плотных вуалей я не мог прочитать по губам, что они говорят. Наконец я оставил бесплодные попытки найти вход в музей Гревен и лег спать на траве в тихом парке.
Утром мы с Недом, словно в тумане, покинули «Дом безмятежности» Честного Чена и, распрощавшись друг с другом, разошлись по домам.
– Надеюсь увидеть тебя на оргии, – сказал Нед. – Для меня это важно, чтобы ты пришел.
Дома, на Кьюбе-стрит, меня ждала почтовая открытка от Клайва. Там было написано:
«Игра начинается! Господа Мелдрум, Фрейни и Хьюджес, частные детективы, Грейт-Портленд-стрит № 39 – это именно те, кто вам нужен. Держите меня в курсе, если будут какие-то новости.
Всего наилучшего, Клайв».
Похоже, что Клайв от души забавлялся, но я был встревожен всерьез, потому что не исключал и такой возможности, что Кэролайн угрожает опасность. Я не стал завтракать. Опиум отбивает аппетит. Я по-прежнему чувствовал себя странно, но все равно поспешил на Грейт-Портленд-стрит.
Табличка на двери с окошком из матированного стекла сообщала, что господа Мелдрум, Фрейни и Хьюджес имеют лицензию Британской ассоциации детективных агентств. Я постучал и вошел, не дожидаясь ответа. За столом, заставленным радиоаппаратурой, сидел крошечный человечек с длинными темными волосами и уныло обвисшими усами. На столе также присутствовали три телефонных аппарата, три больших пепельницы и спортивная газета. Все стены были заклеены картами и газетными вырезками. Она вырезка из «Evening Standart» извещала большими жирными буквами: «ДОНАЛЬД МЕЛДРУМ. ЧЕЛОВЕК С ТЫСЯЧЕЙ ЛИЦ». В общем и целом обстановка напоминала старое Bureau central des recherches surrealistes* (насколько я представлял его по рассказам), располагавшееся в свое время на улице Гренель в Париже. Бюро занималось созданием архивов всего, что касается бессознательной деятельности ума: снов, фантазий, тайных желаний, случайных встреч, удивительных совпадений, и странных событий, которые можно было рассматривать как послания бессознательного. Информация, поступавшая от членов сюрреалистических объединений, тщательно обрабатывалась и изучалась. Это было еще в двадцатых, причем Бюро просуществовало чуть больше года, после чего благополучно закрылось.
Я обратился к маленькому человечку, сидевшему за столом. – Вы кто? – спросил я.
* Бюро сюрреалистических исследований (фр.)
– Я Мелдрум, – тихо ответил он и указал мне на кресло с другой стороны стола. Он прикурил сигарету и только потом предложил закурить и мне.
– А вы?
– Каспар. Просто Каспар.
– Ага. – Мелдрум напустил на себя понимающий вид. Он, наверное, решил, что «Каспар» – это такое вымышленное имя наподобие воровской клички, которым я назвался с целью соблюсти анонимность.
