Ольга Фомина - Я решил стать женщиной
— Да выхожу уже, позвонили мне, разговаривал. Бегу.
Я сделала музыку погромче и стала в терапевтических целях даже напевать — мне помогло, и я опять успокоилась, но этого хватило на следующие десять минут.
— Кузя, пошёл на хуй, я уезжаю: спасибо за помощь: — ещё раз позвонила я попрощаться.
— Всё, бегу — ответил Кузя и действительно появился в подъездных дверях. Жил он в длиннющем доме, машину я поставила у его начала, и теперь я в бешенстве наблюдала за неторопливо идущей фигуркой Кузи, одетую в серое унылое пальто, совершающую этот неблизкий путь. Не дошедши нескольких шагов до машины, он развернулся и таким же неторопливым шагом двинулся обратно. Еб его мать! Я была взбешена.
— Куда ты? — крикнула я, высунувшись из машины.
Но он меня не слышал, он шёл весь в своих мыслях, и никого не было рядом с ним в его особенном мире. Он вошел в подъезд и вскоре появился вновь. Вышел он в огромном потёртом песочного цвета тулупе и такой же потрепанной шапке-ушанке «почтальона Печкина», не хватало ему берданки за плечи охранять колхозное поле от своих же колхозников. Моё истеричное раздражение сменилось таким же истеричным смехом, я не могла злиться на Кузнецова, он был существом другого биологического вида. Что с него взять, гениального гуманоида?
— А я чего-то на улицу вышел, и мне холодно показалось, решил тулупчик одеть. Вот и вернулся по быстрому, — объяснил Серега, еле уместившись в немаленькой американской машине в своем колхозном тулупе.
Я решила не злиться и промолчала.
— А меня сегодня Лёлька приглашала в гости, — продолжил Сергей.
— Кузя, езжай куда хочешь, последний раз с тобой связалась: — оговорилась я и тут же себя поправила, — связался.
— Я еду помогать тебе, я же обещал: вот, еду, — Сергей помолчал. — А чего ты не хочешь съездить со мной к Лёльке? Классная баба!
— А что мне до твоей бабы? Мне работать надо, студию доделывать.
— А она уже не моя, мы уже года два сексом не занимаемся. Это моя бывшая тёлка, теперь мы просто так иногда встречаемся.
— Симпатичная? — спросила я.
— Я же говорю классная. Жопа — во! — и Кузя в воздухе двумя руками нарисовал два красивых изгиба, приятно расширяющиеся книзу и затем плавно сужающиеся… дальше рисунок обрывался. Художник — знает своё дело!
— Да?: Хорошая жопа! — сказала я, как будто мне показали фотографию.
— Поехали, я самогона взял, — и Кузя, отогнув край тулупа, показал горлышко литровой бутылки.
— Господи, боже мой! Как она там уместилась? — я даже вздрогнула, я не сразу поняла, что нацелилось на меня из его меховой за пазухи.
— А здесь карман такой вместительный, — и Сергей вытащил всю бутылку, продемонстрировав возможности потайного карманчика.
— Ты же ко мне ехал, зачем ты взял самогон, если ты знаешь, что я вообще не пью?
— Так, на всякий случай, думал, вдруг всё-таки к Лёльке заскочим.
— Тьфу, блядь! На хуй я тебе позвонила: Ладно, поехали к твоей Лёльке, всё равно от тебя толку никакого, — неожиданно согласилась я на его Лёльку.
Лёлька жила на Сретенке. Мы купили фруктов и что-то к чаю, и я высунулась из-за тулупа Кузи уже в её квартире.
— Здрасьте!
— Привет! Проходите, — поздоровалась Лёля.
Мы разделись и вошли. Бывшая Серёгина девушка, оказывается, несколько раз удачно выходила замуж, предыдущий муж был миллионером, и она после развода отсудила у него всё, что могла отсудить по полной программе. Муж данного момента был французом, тоже миллионером и не присутствовал, видимо, повседневно в жизни многомужней роковой Лёльки.
— А как же вы занимались с ней сексом, если она давно уже замужем, — потихоньку спросила я Кузнецова, пока его подруга вышла в другую комнату.
— Так они у неё все были какие-то жалкие французики:, миллионеры, конечно, но так, говно одно, а ей мужик нормальный нужен, — совершенно нелогично объяснил ситуацию Кузя, но для меня это прозвучало чрезвычайно патриотично, и я с ним весело согласилась. Действительно, кому нужны «жалкие французики»?
Квартира была шикарной, трёхуровневой и сделанной с большим вкусом. Первый уровень занимали кухня с гостиной, объединенные единой студией, и ещё одна светлая комната. На второй уровень вела лёгкая алюминиевая лестница, не с жирными и богатыми балясинами, а лёгкая конструкция вела наверх к небольшой спальне с огромной кроватью. Из спальни небольшая лестница вела в комнату уже под крышей, две противоположные стены наклонились углом и под большими светлыми окнами, врезанных в эти откосные стены, располагался всего лишь маленький стол с компьютером, на полу мягкий ковер и всё, — пустая комната, с не отвлекающими Вас лишними предметами. Был и ещё один уровень… Вы ещё выше поднимаетесь по лестнице и оказываетесь в застеклённом по кругу кошачьем домике над самой крышей. Чудесная квартира!
— А я её сделала точно такой же, как и у себя в Париже, — объяснила Лёля причину такой планировки. — А то я часто езжу туда-сюда, квартиры разные, а так они воспринимаются, как вроде одна и та же. Привычней так. У меня и мебель почти одинаковая и там, и здесь.
— А!? — выразила я своё удивление.
Лёлька мне не понравилась. Её жопа — да, Серега не обманул, нарисовал он точно, так и шли эти изгибы: и расширялись и сужались потом, и с других углов и ракурсов она смотрелась не хуже. Всё остальное: Лицо несло на себе явные признаки северных народностей, имело плоскую лопатой форму, близко посаженные маленькие глазки и к тому же провалившиеся куда-то вглубь: Некрасивые губы, как хирургический шрам под носом, окончательно портили миллионерову Лёльку. Некрасивая баба, годящаяся только для тупых французов. «Чем она привлекает миллионеров?» — думала я, смотря на неё. — «Так: пизда среднего качества».
Думать так про женщину, конечно, нехорошо, тем более находясь у неё в гостях. В своё оправдание скажу, что не понравилась мне госпожа Лёля прежде всего тем, это было видно сразу невооружённым глазом, что человек она недобрый, вульгарный, потерявший себя уже давно на брачных продажах: купили её много раз и ничего от неё не осталось. И все эти её проваленные глазки и страшной полоской губки просто стали неприятным выражением её внутреннего содержания. А уж далее я, как опытный фотограф, просто привычно разбила её лицо на детали.
Любой может быть женщина — и с маленькими глазками, и с маленькими грудками, и с жирными целлюлитными попками, но при этом она всё равно может быть красивой и интересной женщиной. Лёлька таковой не была.
Они сели за стол и начали пить самогон. Я посидела с полчаса, поудивлялась своей глупости, зачем я связалась с Серёгой:, и уехала, оставив «французскую невесту» с бесноватым русским художником: ставшим бесноватым от собственной гениальности.
На следующий день я проснулась с облезающей рожей. Еще на следующий, она покрылась коркой от ожога ультрафиолетовыми лучами, полдня работы со сваркой, оказывается, хватило, чтобы сильно сжечь лицо. Затем к «красивой» картине присоединился герпес, рассыпав поверх обоженного лица еще одни корочки болячек. «Да, блядь, позагорала:», — я посмотрела на себя в зеркало, у меня всегда появлялся герпес, если я обгорала на солнце. Я была на работе, раздался звонок в дверь.
— Катюшон, у меня заеда и почесуха, — я открыла ей дверь, она с ужасом через порог смотрела на безобразие на моём лице.
— Пизде-е-ец! Тебе надо срочно идти к врачу, — оценила моё плачевное состояние моя подруга.
— Предложение актуальное. Мне завтра к сексопатологу, я не знаю, что делать. В таком виде я не пойду, — проныла я.
Мы вошли в студию, Катя разделась и как обычно налила себе чашку чая.
— Ну, может быть, оденешь очки и повязку на лицо? — предложила она.
— Ага! И станцевать ещё — я Майкл Джексон. Чтобы меня сразу забрали в отделение для буйных. Это психиатрическая больница, отделение сексопатологии при ней. Я не хочу выглядеть дебилкой. Как ты себе это представляешь? Я прихожу к врачу в противогазе и говорю, я хочу стать женщиной: Или с такой рожей, что равносильно противогазу или даже еще пострашней.
— Ой, как с тобой сложно, вечно с тобой что-то происходит, — разозлилась Катя.
— Это моя идея — делать самим этот балкон? Блядь, станешь тут женщиной, размахивая кувалдой. Это всё из-за тебя, — я почувствовала, как от бессилия мне хочется плакать.
— Из пизды надо было вылезать женщиной. Не получилось? Будешь теперь женщиной с кувалдой, — и Катя опять, чуть ли не касаясь меня своим носом, расхохоталась мне в лицо.
— Ты хочешь заразиться заедой и почесухой? Трёшься носом о моё лицо, — напугала я её.
— Фу, гадость, надо пойти умыться. А у тебя это не заразное? — Катя брезгливо от меня отскочила.
— Герпес заразный, когда болячки есть. Лучше не дотрагивайся до меня.
— Фу, у меня ни разу герпеса не было.
