Дмитрий Лекух - Ангел за правым плечом (ОколоФутбол)
– Ты что это, – интересуюсь предельно ласково, – гад такой тут делаешь-то, а?
И – опять встряхиваю, но уже слегка посильнее.
Потому как сопляк еще, вдобавок ко всему прочему, – грязный, вонючий ублюдок, как сейчас принято политкорректно выражаться, «несистемообразующей» национальности.
Да еще и верещит, сука такая, не по-нашему.
И это – в центре Москвы, да еще и среди бела дня.
Совсем уже, блин, охренели, думаю…
…И тут меня не очень сильно, но ощутимо, прикладывают сзади по затылку.
По касательной.
То ли я чересчур активно башкой тряс, пока с этим говноедом малолетним разбирался, и бивший поэтому слегка промахнулся. То ли – так и было изначально задумано.
Бросаю малолетку, резко разворачиваюсь.
Ну, ни фига себе…
Зверье.
Человек семь.
Лет по двадцать – двадцать пять.
Наглые, сытые, уверенные.
Одеты, правда, безобразно, но это явно не от недостатка средств.
Издержки горского образования.
А неподалеку – два мента «сержантского состава» и совершенно рязанской наружности. В качестве еще одного подтверждения аксиомы, что дерьма среди моих собственных соплеменников отнюдь не меньше, чем среди гордых и носатых гостей столицы.
И то, что это дерьмо типа, свое, – меня ну вот ни сколечко не утешает.
Даже наоборот, расстраивает.
Зверей хоть можно воспитать или, на худой конец, просто поставить на место.
Этих глистов – только давить.
Но пока они в форме и при погонах – они не досягаемы…
Увлеченно делают вид, сцуко, что находятся тут совершенно случайно и очень интересуются интенсивным трафиком столичного дорожного движения.
Ну-ну.
Как бы – все понятно…
Звери, по виду, – либо даги, либо чечены.
Но – скорее даги.
Чехи на такие дешевые разводки редко когда размениваются. Да и менты с ними в спарке работать в Москве пока что опасаются.
Слишком уж они, сцуко, непредсказуемые.
Да и даг, конечно, – тоже определение условное.
Их там, в этом самом Дагестане, – чуть ли не больше сотни разных народностей и национальностей, причем некоторые – вполне себе приличные и даже цивилизованные.
Я это точно знаю.
Бывал там в командировках, писал в газету свою об их проблемах.
Разные они.
Очень разные.
Как и все, и везде, впрочем.
Ну а тут – некогда разбираться.
Даги и даги.
Блин, на хрен…
…Не, ну – наглость-то какая…
И хоть мне, по идее, сейчас самое правильное – резко разворачиваться и валить – типа, хрен с ней, с этой тачкой, – все равно застрахована по полной, – я все-таки, вопреки собственному мозгу, почему-то не выдерживаю.
Бремя белых, блин.
Почти что по Киплингу.
Ведь знаю, что сейчас замочат, что шансов – вообще никаких, но бежать – нельзя.
Это, в конце концов, – мой дом.
И мой город.
И если я сейчас побегу, то, значит, признаю, – не для них, для себя, – что я тут больше не хозяин.
Как мне по улицам-то по этим тогда ходить, блин, думаю?!
– Ну, – говорю, собираясь с силами, – вы, бля, совсем уже охуели, твари черножопые…
Старший дагестанец стремительно белеет, у него начинают слегка подрагивать уголки ставших ярко-ярко-красными на фоне бледного, как сама смерть, лица, пухлых мальчишеских губ, а в руках узкой и хищной рыбкой бликует в стылом столичном воздухе матовое лезвие финского ножа.
– Как?! Как ты миня назвал, да?! – щерится.
– Тварью черножопой он тебя назвал, – совершенно спокойным голосом говорят у него за спиной, – причем совершенно справедливо. А если тебе маловато покажется – я тебя еще и пидором гнойным могу от себя лично обозначить. Нравится? Не очень?! Ну, извини, мразь, фантазия скудновата…
Теперь приходит уже его очередь дергаться.
Потому как из паба один за другим вываливают на свежий воздух очень даже модного и тревожного вида персонажи: на сложных щщах, «SI», «Burberry» и, – чуть ли не поголовно, – просто как однояйцевые близнецы или сбежавшие из морга покойники, – на белых тапках всеразличных моделей и разной степени заляпанности.
«Юны», «гладики», «туки», «кабаны», «флинты», «апельсины».
Прочая, весьма занятная публика, собрать которую в одном месте и накрыть – тайная и малореализуемая эротическая фантазия любой конявой вражины, включая ту, что со мной только что по телефону разговаривала.
Бригадные топы, исключительно, без посторонних.
Если уж даже я не в теме оказался!
Политсовет, бля…
Мажор, естественно, тоже присутствует.
А как же без него-то?!
Состав адовый, обязан доложить.
Элита мясного топового хулиганья, во всей ее безмятежной красе и мятежной беспредельности.
Щщи – все как на подбор: из рубрики «их разыскивает милиция».
Видимо, какой-то общий сбор в пабе происходил как раз, думаю. Не иначе как «производственное совещание» по поводу завтрашнего дерби мутилось. Или еще какую фигню старшим товарищам перетереть понадобилось.
А тут, блин, – такое.
Да еще и на глазах изумленного до полного охренения сообщества.
Не повезло «гостям столицы», чего уж там…
…Правда, тут, видно, почуяв неладное, ментозавры решились-таки свою копеечку отработать.
Один, эдак решительно, второй – бочком-бочком, но – выдвинулись.
– Так, – интересуются, – в чем дело, граждане? У вас чо, проблемы какие-то? Нет?! Ну так проходите, не толпитесь, не создавайте напряжение…
– Слы-ы-ышь, – тянет кто-то из парней лениво и ласково, – чмо в погонах, проблемы тут не у нас. А у тебя. Ты что, думаешь, нам впервые что ли ментов валить, обезьяна купленая?! Лучше сразу испарись, не затрудняй движение. А то – можем и осерчать ненароком…
Один из сержантиков вроде как пытается что-то взбрыкнуть, но второй, постарше и, видимо, поопытнее, что-то быстро и горячо шепчет ему на ухо, после чего доблестные стражи правопорядка и вправду как будто испаряются.
Прям как черепашки-ниндзя.
Легкое задымление – и их тут никогда и не было.
Так, видимость одна.
Морок.
Миракль.
Случайное колебание молекул стылого московского воздуха.
Старший даг, мгновенно оценив расклад, решительно сбрасывает нож и так же решительно делает ноги в первом попавшемся направлении.
Герой, епта.
Мужчинка горская.
Остальное зверье тоже моментом рассыпается.
Причем одному кто-то из парней таки успевает выписать солидный поджопник и тот, заплетая ноги, врезается на полной скорости тупой черноволосой башкой в тяжелую металлическую мусорную урну, закрепленную прямо под ближайшей мачтой городского уличного освещения.
Под фонарным столбом, в смысле.
Что-то я уже с этой чертовой работой даже в нормальной ситуации начал газетными штампами разговаривать.
Звук раздается такой, будто в набатный колокол ударили.
Пока самую тупую чурку лениво добивают ногами, его верные товарищи продолжают самозабвенно улепетывать, уже фактически скрывшись из зоны прямой видимости и, соответственно, досягаемости.
– Хорош, парни, не частите, – криво усмехается Гарри, – а то народ может решить, что по всей России началось. Тоже мне, блять, рыцари национально-освободительной революции выискались. Лежит генетический мусор, понимаешь, под столбом, ну и пусть себе лежит. Вам-то какое дело? Может, у него там гнездо…
– А не хуй гнездоваться на нашей территории, – возражает кто-то, слегка запыхавшись. – Мы ему яйца для того и отбивали, чтобы он их тут, в нашем доме, ни хрена не откладывал. А то нашли, понимаешь, моду. Приезжают в наш город и прямо под нашими столбами гнезда вить начинают. Непорядок…
Мы все вместе ржем и дружно валим в паб.
Самое время для пары-тройки кружек «Гиннеса» в уютной тишине знакомого зала и в теплой дружеской компании, я лично так думаю. А то что-то многовато сегодня событий всеразличных происходит для одной холодной, осенней и стандартно серой московской пятницы. Причем она ведь еще, сцуко, не кончилась, и даже вроде как и не собирается.
Пора завязывать.
Надо, чувствую, сначала слегка расслабиться, а потом сесть и хорошенько обо всем подумать.
А то будто кто-то какие-то знаки на моем пути специально разбрасывает.
А я их не понимаю.
И это самое непонимание мне почему-то кажется глубоко обидным по жизни и абсолютно неправильным…
Глава 14
Вернуться домой мне довелось уже поздно вечером и, как и планировалось заранее, – в совершенно изумленном состоянии сознания.
Пацан сказал – пацан сделал.
Даже «му» с некоторым трудом выговаривал.
Мне, по крайней мере, именно так об этом моем «изумлении» Никитос рассказал, когда заехал за мной с утра, для того чтобы отвезти к Патлатому на похороны.
Я-то сам – вообще ничего не помнил.
