Чак Паланик - Дневник
— Левое полушарие — ученый, — говорит доктор. — Правое полушарие — художник.
Он рассказывает, что в повседневной жизни люди пользуются левой половиной мозга. И только когда кто-то чувствует крайнюю боль, или расстроен, или нездоров, — его подсознание может проскользнуть в сознание. Когда кто-то ранен, болен, опечален или подавлен, правое полушарие может перехватить власть вспышкой, только на миг, и открыть ему доступ к божественному вдохновению.
Вспышка вдохновения. Миг прозрения.
Французский физиолог Пьер Жене называл это состояние «снижением умственной заслонки».
Доктор Туше произносит:
— "Abaissement du niveau mental".
Когда мы устали, подавлены, голодны или чувствуем боль.
Если верить немецкому философу Карлу Юнгу, это позволяет нам подключиться ко вселенскому объему знаний. К мудрости всех людей всех времен.
Карл Юнг, — то, что Питер рассказывал Мисти о ней. Золото. Голуби. Морской путь Сент-Лоуренс.
Фрида Кало и ее кровоточащие язвы. Все великие художники — инвалиды.
Если верить Платону, мы ничему не учимся. Наша душа прожила столько жизней, что мы все знаем. Учителя и образование могут лишь напомнить нам то, что нам уже известно.
Наши несчастья. Эти подавления рационального разума — источник вдохновения. Муза. Наш ангел-хранитель. Страдания выводят нас из рационального самоконтроля и позволяют божественному течь сквозь нас.
— Любой стресс в достаточном количестве, — говорит доктор. — Плохой или хороший, любовь или боль, может сломить наш здравый смысл и подарить нам мысли и способности, которые не получить другим путем.
Все это напоминает речи Энджела Делапорта. Метод физических действий Станиславского. Испытанное средство для создания чудес по востребованию.
От дыхания доктора, когда тот нависает над ней, греется щека Мисти. Запах ветчины с чесноком.
Кисть останавливается, и Мисти сообщает:
— Этот готов.
Кто-то стучится в дверь. Щелкает замок. Потом Грэйс, ее голос, спрашивает:
— Как она, доктор?
— Трудится, — отвечает тот. — Вот, пронумеруй этот, восемьдесят один. Потом положи к остальным.
А Грэйс говорит:
— Мисти, дорогая, мы решили, что тебе, видимо, нужно знать, мы тут пытаемся связаться с твоей семьей. По поводу Тэбби.
Слышно, как кто-то снимает с мольберта холст. Шаги несут его через комнату. Что на нем — Мисти не знает.
Тэбби не вернуть. Может, Иисус бы смог, или джайн-буддисты, — но больше никто. Нога Мисти в гипсе, ее дочь мертва, муж в коме, сама Мисти поймана в ловушку и угасает, отравленная, с головными болями — если доктор прав, она могла бы гулять по воде. Могла бы оживлять мертвецов.
Мягкая рука смыкается на плече, и голос Грэйс приближается к уху.
— Сегодня днем мы развеем пепел Тэбби, — говорит она. — В четыре часа, на мысу.
Весь остров, все будут там. Так же, как были на похоронах Гэрроу Уилмота. Доктор Туше, бальзамирующий тело в смотровом кабинете, выложенном зеленой плиткой, со счетоводским стальным столом и обгаженными дипломами на стене.
Прах к праху. Ее ребенок в урне.
«Мона Лиза» Леонардо — всего лишь тысяча тысяч мазков краски. «Давид» Микеланджело — лишь миллион ударов молотом. Каждый из нас — миллион кусочков, правильно собранных в целое, не более того.
С липкой лентой на глазах, держа лицо расслабленным, — как маску, — Мисти спрашивает:
— Кто-нибудь ходил сообщить Питеру?
Кто-то вздыхает — долгий вдох, потом выдох. Грэйс говорит:
— Что это даст?
Он ее отец.
Ты ее отец.
Серое облако Тэбби унесет ветер. Понесет вдоль берега обратно, к городку, к гостинице, к домам и церкви. К неоновым вывескам, рекламным щитам, корпоративным логотипам и торговым маркам.
Дорогой милый Питер, можешь считать, что тебе сообщили.
15 августа
ПРОСТО НА ЗАМЕТКУ, одна из проблем с худфаком в том, что он делает тебя куда уж менее романтичной. Вся эта куча хлама о художниках и мансардах исчезает под грузом знаний по химии, по геометрии и анатомии. Вещи, которым тебя учат, объясняют мир. Образование оставляет все очень ясным и прилизанным.
Очень растолкованным и осмысленным.
Все время романа с Питером Уилмотом Мисти знала, что любила не его самого. Женщины попросту ищут лучший биологический образец на роль отца своих детей. Здоровая женщина повязана с поисками треугольника гладких мышц в открытом Питеровом воротнике, потому что в процессе эволюции люди утратили волосы, чтобы потеть и охлаждаться, когда избавлялись от горячей устаревшей формы какого-то животного волосяного протеина.
Мужчины с меньшим растительным покровом также менее претендуют на роль прибежища для вшей, блох и клещей.
Перед их свиданиями Питер брал ее картину. Та была в рамке и за стеклом. А Питер прижимал две длинные полоски сверхлипкой двусторонней монтажной ленты на оборот рамки. Осторожно, не касаясь липкой ленты, он укутывал картину в подол своего мешковатого свитера.
Любой женщине понравится, как Питер запускает пальцы в ее волосы. Это элементарная наука. Физическое касание подражает ранним практикам родительского ухода за ребенком. Оно стимулирует выработку гормона роста и энзимов декарбоксилазы орнитина. С другой стороны, пальцы Питера, гладящие ей затылок, естественно снизят уровни ее гормонов стресса. Это было доказано в лаборатории, когда детенышей крысы гладили кисточкой.
После того, как узнаешь биологию, будет недосуг ей пользоваться.
На свиданиях наши Питер и Мисти ходили по музеям и галереям. Только вдвоем, шли и общались, а Питер в фас казался чуть квадратным, чуть беременным ее картиной.
В мире нет ничего особенного. Никакого волшебства. Только физика.
Идиоты вроде Энджела Делапорта, которые ищут сверхъестественных объяснений для обычных вещей — такие люди доводят Мисти до белого каления.
Прогуливаясь по галереям в поисках пустого места на стене, Питер был живым эталоном золотого сечения, формулы, которой греческие скульпторы пользовались для вычисления идеальной пропорции. Его ноги были в 1,6 раз длиннее чем туловище. Туловище — в 1,6 раз длиннее головы.
Посмотри на свои пальцы — как первый сустав длиннее второго, а второй длиннее конечного. Это отношение называется «фи», по скульптору Фидию.
Твоя архитектура.
На прогулке Мисти рассказывала Питеру о химии рисования. О том, как физическая красота оказывается химией, геометрией и анатомией. Искусство на самом деле наука. Исследовать, почему людям что-то нравится, чтобы воспроизвести его. Скопировать его. Парадокс — «создавать» настоящую улыбку. Прокручивать снова и снова спонтанный момент ужаса. Весь пот и утомительный труд, ведущий к созданию того, что кажется простым минутным делом.
Когда люди разглядывают потолок Сикстинской капеллы, им следует знать, что карбоновая черная краска — копоть природного газа. Мареновый розовый цвет — корнеплод растения марены. Изумрудный зеленый — ацетоарсенит, так же называемый «парижским зеленым», и применяемый как инсектицид. Как яд. Тирийский пурпур делается из моллюсков.
А наш Питер вытаскивал картину из-под свитера. В галерее в одиночку, когда никто не видел, он прижимал к стене картину с каменным домом за штакетником. И тут же была она, подпись Мисти Марии Клейнмэн. А Питер говорил:
— Я же сказал тебе, что однажды твоя работа будет висеть в музее.
В его глазах был темный египетский коричневый, цвет, сделанный из ископаемых мумий, из костяного пепла и смол, и использовавшийся до девятнадцатого века, до того, как художники открыли этот мерзкий факт. После того, как годами скручивали губами кисти.
Пока Питер целовал ее в затылок, Мисти рассказывала, мол, когда смотришь на «Мону Лизу», нужно помнить, что жженая охра — попросту глина, крашеная железом с марганцем и запеченная в печке. Коричневая сепия — чернильные мешочки каракатиц. Голландский розовый — давленые семена подорожника.
Идеальный язык Питера вылизывал ее под ухом. Что-то, но не картина, торчало у него в штанах.
А Мисти прошептала:
— Индийский желтый — моча коров, которых кормят листьями манго.
Одна рука Питера обвила ее плечи. Другой рукой он надавил ей под коленку, пока та не согнулась. Питер опустил ее на мраморный пол галереи, и сказал:
— Te amo, Мисти.
Просто на заметку — получился маленький сюрприз.
Навалившись на нее весом, Питер добавил:
— Ты считаешь, что знаешь так много.
Искусство, вдохновение, любовь — их так легко расчленить. Объяснить и развеять.
«Цвета красок „ирисовый зеленый“ и „сочный зеленый“ — цветочный сок. Цвет „каппагский коричневый“ — ирландская грязь», — шептала Мисти. Киноварь — ярко-красная руда, которую сбивают стрелами с высоких испанских утесов. Бистр — желтовато-коричневая сажа, остающаяся от жженых буковых дров. Каждый шедевр — попросту земля и прах, собранные воедино неким идеальным образом.
