Андрей Иванов - Исповедь лунатика
В детстве я устраивал с ребятами налеты на нашу баптистскую церковь… Сначала мы подкрадывались и слушали проповеди, и всё нам казалось диким, мрачным, люди – запуганными, а проповедь словно была наполнена какими-то дьявольски коварными словами, смысла мы не понимали, хотя всё – удивительно – было на русском языке. Затем мы обозлились на церковь и стали хулиганить. Воскресеньями, десятилетние, мы пробирались дворами к улице, где она стояла, скромная, в белом подоле, с конусом на голове, настоящая средневековая бабулька, низенькая, узенькая, с лицом ссохшейся добренькой эстонки, какие теперь торгуют травами на рынке или цветами на кладбище, одна-единственная на Каламая; мы следили через щель в заборе, как в нее идут верующие, ждали, когда дверь плотно прикроют; мы перелезали через забор, набирали в бутылки воду из лужи, веточками, как шомполами, забивали в горлышки карбид, подкрадывались к дверям, швыряли бутылки в церковь и убегали. Прихожане устали терпеть наши набеги и поставили часового – высокого крепкого эстонца лет сорока. Мрачный, бородатый и длиннорукий, он прохаживался по улочке вдоль забора, за которым стояла церковь. Мы и не догадались, что он караулит нас. Как только мы полезли на забор, он бросился к нам и легко сцапал двоих. Тот, что был постарше, все-таки вырвался, а другой не смог и сразу бросился на колени извиваться и плакать. Мне его было ничуть не жаль. Мальчик был рыженький и пакостный. Обычно мы смеялись над ним. В этот раз, когда мужчина в мрачном пальто и в шляпе с широкими полями, с лицом инквизитора, тянул его в церковь, он так истошно кричал, что старшие мальчишки влезли на забор и стали просить: дяденька, отпустите! Он не виноват! Из церкви вышли другие, остановились какие-то прохожие… Я не понимал, зачем это всё; я считал, что нужно было дать мужику затащить рыжего в церковь и посмотреть, что будет дальше: у меня было чувство, что ему ничего бы не было. Но старшие собрались у забора и долго беседовали с прихожанами; рыжий скулил. В конце концов, они пообещали больше не хулиганить… Пастор позволил мужчине отпустить мальчика и сказал, что за хулиганство сам лично будет отводить детей в комнату милиции. Эта угроза мне показалась смешной (одним из любимых ругательств отца было – «баптист»).
* * *Если смеяться, то только над собой!
* * *Дьячок к нам заглядывал чаще и чаще: теперь только к нам, нацеленно, в нашу дверь. И сразу к делу: Библия, псалмы, беседы о важном. Наконец, речь зашла о крещении. Было решено, что я принимаю протестантство. Почему? Нужны были причины. Я их вызубрил. Много не понадобилось. Все рукоплескали, пастор кивал… Трех фраз оказалось достаточно. Никаких вопросов. Все были довольны. Меня нарядили в крестильную рубаху, дали в руку свечу и обмакнули в чашу. Произнесли молитву. Заиграл орган. Запели мальчики. Жаль, пришлось вернуть рубаху – мне она понравилась… В честь вновь обращенного была устроена небольшая вечеринка у Марты Луизе. Это было какое-то засыхание. Манифестации маразма повсюду, от порога до балкона. Можно было стучать ложками по головам присутствовавших – они были просто фарфор!
Традиционные вафли и чай из мяты. Меня нарядили в старый пиджак Йона, мужа Марты Луизе. Я выглядел просто ужасно, настоящий сумасшедший, просто тихий помешанный, справку можно найти прямо там же, в кармане, как инструкцию к применению куклы. Буквально накануне дочь Марты Луизе и Йона прошла конфирмацию, ее подарки были разложены на специальном столике: книжечка с библейскими сюжетами и псалмами, серебряное колечко, часики, сережки, что-то еще… Мне подарили свечу, толстую, невероятно толстую – подарок пастора. Цветок в вазочке и книгу – о цветах в горах Норвегии, о горах и птицах в горах. С натянутыми улыбками мы ее весь вечер листали, листали…
Говорили о погоде, о том да сем… вафли, чай из мяты, милота, тихие голоса: «Сезон в этом году выдался не снежный совсем». – «Вообще снега не было». – «Никто к Туру не приехал опять. Никто не катался с гор». – «Хотя было пару человек». – «Да, потому что Тур насыпал искусственный снег». – «Нет, снег настоящий, просто привезли и насыпали на слаломном спуске». – «Ах вот как! Снег, значит, настоящий!» – «Да, конечно, настоящий». – «А я всегда думала, что искусственный!» – «Ну, что вы! Снег самый настоящий, его привозят из северной части Норвегии, не знаю откуда». – «Тур заказал, по-моему, он привез его снизу, просто собрал с полей и поднял». – «Ах, вот как!» – «Да, конечно, подумайте сами, везти с севера снег никаких денег не хватит». – «Вот, например, везти арбузы из России было бы дешевле, чем из Испании». – «Или виноград». – «Да, одно дело ананасы и апельсины из Африки…» – «Да, но вот арбузы лучше всего из России, там они настоящие». – «Да, а эти какие-то не очень». – «Да, и везти из России удобнее, через Киркенес, там до Мурманска рукой подать». – «А удобно ли? Сами знаете, какие дороги в России, и транспорт». – «Наших водителей надо, наших». – «Да кто ж у нас захочет в Россию ездить!» – «Да сами же бывшие русские, какие-нибудь натурализовавшиеся эмигранты». – «Точно, неплохая идея». – «Попробуйте поговорить об этом с …» – «Да, Йон, поговори, не просто же так ты работаешь в …» – «А не замерзнут арбузы, если их везти через Мурманск?..» – «М-да, вот это вопрос…»
Никто не знал, что сказать. Затихли. Только вафли похрустывали.
Мы с Дангуоле вышли на балкончик покурить. В саду цвела магнолия, топорщился фиолетовый рододендрон, нарциссы, гиацинты, тянулся по водосточной трубе тщательно обстриженный вьюн. В тот момент я подумал, что фарс достиг апогея. Всё. Смешнее не бывает. Но я был не прав, было припасено кое-что на закуску.
Когда гости разбрелись, остались только Йон и Марта Луизе, нам подали настоящее праздничное блюдо, которое прятали от прочих гостей: миф под соусом надежды.
Нам рассказали, что Йон делал вид, что работал в мэрии Крокена, занимался коммунально-бытовым услугами. А мэрия или, вернее, отдел, в котором Йон время от времени появлялся, чтобы что-нибудь распечатать на принтере (например, некоторые наши письма, документы, отчего весь отдел коммунально-бытовых услуг Крокена пропитался переживанием за нас, то есть за развитием событий в нашей истории следили, как за сериалом), был каким-то фантастическим образом сопряжен – через человека, который работал в этом отделе раньше, а позже ушел в какую-то партию, – с департаментом миграции! Подумать только, какое волшебное стечение обстоятельств! И вот наш благодетель Йон походатайствовал за нас, написал тому человеку, чье имя даже не произносилось, письмо, и – тот ответил! Вот это да! И даже приехал к ним в гости. Поговорить о нашем деле! Подумать только! Мифический ангел-хранитель из департамента миграции даже похвалил их кофе и вафли. Мы – Потрясение! Ошеломление!
Потом нас подкармливали этим мифом всякий раз, повторяя, что у них есть связи, свой человек в партии, который как-то – в их воображении разве что – мог изменить ход дела. Йон из кожи вон лез демонстрировать, что занимается делом, проблемой беженцев, нашел журналиста, студента, который готов был приехать из какой-то деревеньки со своими измерительными приборами, чтобы измерить колебания воздуха вокруг моей головы – ведь прежде всего об этом пишут журналисты! Йон слал через жену копии им посланных электронных писем и какие-то нелепые статьи, найденные им в газетах. Нас всё время держали в подогретом состоянии.
Заразившись от них оптимизмом, Дангуоле постоянно повторяла, как молитву: «позитив», квартирка в маленьком городке, школа, Бергенский тест, институт, кредит в банке, издание книги, премия, Карибское море, Мексика… Она то и дело вставляла эти слова в наши беседы – то Мексика мелькнет, то Берген, то Букер – без них наше существование в Норвегии уже не мыслилось, они, как листья шалаша, и были нашим подлинным обиталищем.
* * *Кольца купили дешевые: ей – в арабском магазине, мне – в каком-то азиатском; платье – в индийском, сари со смешными подштанниками; туфельки нашли в пакистанской лавке (тоже как из индийского фильма). Все эти покупки были сделаны в Грёнланде, самом презренном районе Осло.
* * *Устав от дамианы, мы с Сулевом ездили на точку к «Черному лебедю». Курили прямо на месте возле ветхой заброшенной виллы «Мон Репо». Однажды зашли внутрь, и меня посетило дежа вю, там было, как в замке Хускего. Я рассказал Сулеву про Хускего, он слушал с печалью в глазах, а потом сказал, что был в Дании только один раз: они играли концерт в Унгдомсхусет[86], но теперь туда их не пригласят, потому что они оскорбили тамошних веганов тем, что жрали гамбургеры с пивом… Помолчал и добавил, что так и так их туда никогда не пригласят, потому что Унгдомсхусет снесли… и денег совсем нет. Иногда они за концерт получают десять евро на всех. Никто на концерты не приходит. Случайная публика. Все разъехались… Людей в стране почти не осталось – он был прав – машины ехали по Нарвскому шоссе редко, одна-две и – долгая, будто нервы испытывавшая пустота (меня это, наоборот – радовало, а Сулев грустил).
