Тибор Фишер - Классно быть Богом (Good to Be God)
Тут возникает целый ряд вопросов. Почему он так взъярился? Может быть, он считает, что я оскорбил его котят и, следовательно, его самого? Что, отказавшись забрать котят, я таким образом метафорически плюнул ему в лицо? Почему он держит огнестрельное оружие в сарае с котятами? Или он просто предусмотрительный человек, который заранее запрятал заряженные пистолеты по всему дому и всему двору – в потайных, но удобных местах?
Мне в жизни не было так страшно. Я понимаю, что сейчас меня пристрелят, и, натурально, обделываюсь в штаны. Хотя от страха этого не замечаю. Вернее, замечаю, но мне все равно. Мужик продолжает орать. Он орет и орет, и до меня постепенно доходит, что он не будет меня убивать. Не потому, что он уважает чужую жизнь, и не из страха перед наказанием. Просто если он меня застрелит, ему придется потом прятать тело, тратить свое драгоценное время, копать яму в саду или везти мою мертвую тушку куда-нибудь в лес за городом. Я не знаю этого человека, но знаю, что именно так он сейчас и рассуждает.
Дорога домой получается не самой приятной.
– Что с тобой? Что случилось? – спрашивает Гулин на следующий день, увидев мое распухшее ухо. Я ничего не рассказываю о своем давешнем приключении, потому что меня до сих пор трясет. Вряд ли я доживу до того дня, когда смогу посмеяться над этим случаем.
Сиксто беседует со строителями, стараясь не повышать голос:
– Я всего лишь хочу, чтобы окна были похожи. Я не прошу, чтобы новые окна были точно такими же, один в один, вплоть до молекулярной структуры, но пусть они будут хотя бы похожи. Чтобы среднестатистический наблюдатель не заметил никакой разницы, ну, скажем, с двадцати шагов.
Мне как-то сомнительно, что его просьба дошла до строителей.
Вдобавок к распухшему уху, у меня влажные трусы. Потому что наша сушильная машина сломалась. Я как раз размышляю над новой теорией, что в жизни нет счастья, поскольку счастье – понятие мифологическое, наряду с единорогами и огнедышащими драконами, и тут у меня звонит телефон. Это Гамей с Мускатом.
– Я же сказал, чтобы вы мне не звонили.
– Тиндейл, а мы не по делу звоним. Нет, не по делу. Просто хотим пригласить тебя выпить. Ну, там… кофе. Или, может, чего покрепче. Посидим, поболтаем. Ну, так… по-дружески.
Гамею явно не светит сделать карьеру на поприще убедительной лжи. А я-то надеялся, что эта сладкая парочка оставит меня в покое хотя бы на пару недель. Похоже, придется прибегнуть к решительным действиям, чтобы избавиться от дид-жеев, а не ждать, пока они “притухнут” сами.
Гамей с Мускатом предлагают встретиться в “Догме”, модном заведении, специализирующемся на хот-догах. Мы договариваемся о времени.
– Теперь займемся сушильной машиной, – объявляет Сиксто и берет телефонную трубку.
Я варю себе кофе и слушаю, как Сиксто беседует по телефону: “Сколько, когда, прошу прощения, сколько”. Я сочувствую Сиксто от всей души. Я даже не представляю, как люди нашего возраста, а то и младше, справляются с управлением целой страной. Как Сиксто умудряется управлять своим домом – это выше моего понимания.
– Цены просто грабительские, – возмущается Сиксто. – А еще говорят, что страну губят наркокартели! Техник придет завтра в три. Кто-нибудь будет дома?
– Зачем тебе техник? – говорит Гулин. – Скорее всего там полетел блок управления. Надо просто купить новую плату и заменить. Хочешь, я этим займусь?
Мы с Сиксто таращимся друг на друга, как два малолетних двоечника, которые вдруг обнаружили, что их домашнее задание волшебным образом само записалась в тетрадках.
– Э… – говорит Сиксто. – Буду очень признателен.
– Хорошо, я все сделаю, – говорит Гулин.
Как ни странно, но Гамей с Мускатом уже ждут меня в “Дог-ме”. Это явно недобрый знак.
– Я рад, что вы мне позвонили, – говорю я, когда поблизости нет никого, кто мог бы это услышать. “Я рад, что вы мне позвонили” – дежурная фраза, которая всегда говорится в тех случаях, когда верно обратное. Этому меня научил Бамфорд.
Отличный прием, чтобы сбить собеседника с толку. Главное, произнести это искренне, безо всякого сарказма. В противном случае прием не сработает. И еще: обязательно улыбнуться.
Всегда улыбайся и говори “спасибо”, когда тебе вручают корзину с дерьмом. Тогда тот, кто вручает, может и призадуматься.
С чего бы ты вдруг так обрадовался дерьму? Может, оно не такое уж и дерьмо? Пусть он терзается в сомнениях. А поквитаться с ним можно и позже, когда он повернется к тебе спиной.
Я смотрю на Гамея с Мускатом, многозначительно прищурившись:
– Может так получиться, что будет война.
Меня очень тревожит, что их совсем не тревожит подобная перспектива.
– Мы всегда готовы, – говорит Гамей.
– Ты же знаешь, – говорит Мускат.
– Вы должны откопать… инструменты.
Я вручаю им карту, которую нарисовал собственноручно. На ней обозначено место, где якобы зарыто оружие. В Эверглейдсе. Я долго думал, насколько запутанной и не подробной должна быть карта. Если она будет совсем уж невнятной, Гамей с Мускатом могут заподозрить, что я хочу их одурачить. С другой стороны, если там будет много деталей, эти двое наверняка прибегут ко мне, чтобы сообщить, что в трехстах ярдах к северу от сувенирной лавки с фарфоровыми крокодильчиками нет никакого сожженного молнией дуба. Моя задача: отправить их в Эверглейдс, чтобы они там пошарились по болотам дня три-четыре, пока им все это не надоест, или пока кто-нибудь не получит травму и они не решат бросить эту затею с международной преступной организацией.
Гамей с Мускатом буквально дрожат от восторга. Наверное, в каждом из нас живет затаенное желание знать какой-то секрет, известный только немногим избранным, и заниматься чем-нибудь тайным и незаконным, и особенно если за это неплохо платят.
– Это очень ответственное испытание, – говорю я и встаю, поскольку не собираюсь платить за выпивку. И вдруг неожиданно для себя добавляю: – Так что вы уж постарайтесь. Ну, чтобы не запалиться.
Возвращаюсь к Сиксто. Гулин в гараже чинит сушилку. Видимо, у нее что-то не получается – она с явным неодобрением рассматривает новый блок управления, – но сразу понятно, что в конечном итоге у нее все получится. На Гулин – ярко-красная футболка без рукавов. На правом плече видна татуировка: стилизованная птица. Наверное, какой-нибудь символ. Жизни? Или, может быть, смерти? У нас как-то не принято расспрашивать о татуировках.
Меня удивляет, что у Гулин есть татуировка. Она производит впечатление женщины, которая не одобряет подобные легкомысленные украшения. У нее не проколоты уши, и насколько я понимаю – хотя я, конечно, не специалист, – она практически не пользуется косметикой.
– А я вот совсем не разбираюсь в технике, – говорю я. Просто так, для поддержания разговора.
Я смотрю на Гулин, как она чинит сушильную машину, и чувствую себя униженным. Я бы в жизни не смог починить сушилку. Тут нужно знать и уметь столько всего! Во-первых, ты должен знать, что такое блок управления. Во-вторых, тебе надо найти магазин, где продаются эти самые блоки. Найти блок управления в магазине, где продаются эти самые блоки. Купить именно тот, какой нужен. Купить именно тот, какой нужен, по наиболее подходящей цене. Купить тот, какой нужен, по подходящей цене и в рабочем состоянии. Открыть сушильную машину. Снять старый блок, и так далее. Я бы сломался еще на первом этапе. В технике я полный ноль. Однако есть шанс, что мой проект с обожествлением все-таки воплотится в жизнь, потому что его воплощение не требует технических знаний и умения работать отверткой.
Даже не знаю, что лучше: остаться с Гулин в качестве “команды поддержки” или тихонько уйти, чтобы не мешать человеку заниматься делом. Решаю все-таки задержаться на пару ? минут, а там уже – по обстановке.
– Это несложно, – говорит она. – Совсем несложно.
– Как у тебя с поисками работы?
– Пока никак. Везде нужны связи, знакомства.
– А чем бы ты хотела заниматься?
– Чем бы я хотела заниматься? – Гулин внимательно изучает инструкцию по установке печатной платы. – Я бы хотела стать журналистом. Но я знаю, что этого не будет. Везде нужны связи, знакомства.
Это верно. Разумеется, обвинять всех и вся, сетовать на обстоятельства и считать, что тебе все должны, – это типичное поведение ленивых, бездеятельных, унылых людей, которые только и делают, что жалуются на жизнь. Я ничего не добился. У меня нет того. У меня нет этого. Я бедный, несчастный, и никто меня не ценит. Но Гулин, она не такая. У нее есть характер. И она – человек слова. Когда вы в последний раз видели, чтобы кто-нибудь выполнил свое обещание? Вот так, чтобы сказал – и сделал? А Гулин сказала, что починит сушилку, и уже через четыре часа она сидит в гараже и меняет печатную плату. И когда она говорит, что везде нужны связи – это не горестные стенания, а простая констатация факта. Суровая правда жизни. В этом и заключается разница между людьми: кто-то сидит в пыльном гараже и бьется над установкой печатной платы в сушильной машине (причем, человеку за это не платят; он это делает для того, чтобы кто-то другой не тратился на ремонт), а кто-то сидит в роскошном кабинете и ковыряет в носу, но при этом его часовая зарплата соизмерима со стоимостью автомобиля. Школьный приятель. Двоюродный дядя. Случайный попутчик в поезде.
