Джерри Стал - Вечная полночь
Собственно дорога в официальный наркопритон требует некоторые дополнительных усилий, о коих я старался не думать. Я не мог просто выскочить из койки на заре и исчезнуть вообще без объяснений. Я всегда повторял с неловким юмором, что живу с Сандрой, поскольку она обладает моим любимым женским качеством — полной апатией. Но даже апатия где-то заканчивается.
Помню, мне пришлось немножко жахнуться героином, чтобы сообщить жене о моей проблеме с иглой. Как я мог без этого? И я помню болезненное молчание после моего заявления. Мы сидели в суши-баре.
Но, слава тебе, Господи! В затишье между моим сногсшибательным сообщением и какой бы то ни было реакцией — потрясенной, гневной, обиженной, извращенной — у меня было время опорожнить целый графин теплой, расслабляющей рисовой водки. В промежутке от до-ресторанной вмазки и ресторанной пьянки у меня в избытке имелось искусственной набивки для нервов, чтобы справиться с намечающимся взрывом взаимных обид и упреков.
Хорошие манеры Сандры велели ей дождаться, пока наш официант с никотиновыми пальцами, уроженец Осаки по имени Хиро, не удалится с испачканными тарелками из-под васабе. Тогда со стальным самообладанием, одновременно вызывающим испуг и благодарность, она сформулировала свой краткий ответ:
— Замечательно. Если ты считаешь, что так надо, то замечательно.
Никаких «Как ты мог?» Никаких «Ты неудачник херов». Никаких «Ты что, сдурел?» Даже никаких «И как ты считаешь, долго я буду терпеть это говно?» или «Сколько эта херня стоит?..»
Отчего ситуация стала намного терпимее и несказанно хуже. Я ощутил себя саламандрой, закутанной в человеческое мясо. Мой фирменный вариант еврейского суши. Все совершенно не так, как я себе представлял. Я рисовал себе, как моя огнеокая спутница жизни вспыхивает, а я наклоняюсь через столик, возможно опаляя себе обрывок души на ресторанной свече, и выдаю очередями храбрые и достойные речи: «Милая, я знаю — это плохо, но вместе мы справимся, я справлюсь ради тебя, вот увидишь!»
Ее реакция лишила меня дара речи и возможности заткнуться.
— Сандра, послушай, дело не в тебе, понимаешь… В смысле, то, что я делаю, эти наркотики блядские, дело во мне… Я просто не могу, ну, не могу справиться с тем, что происходит вокруг. ТВ, деньги, дом, семья… В смысле, это прекрасно, но просто мое везение пугает меня… Пиздец, как пугает, в смысле, я не знаю.
Сандра упорно смотрела прямо перед собой. Выражение на ее тонких рубиновых губах застыло где-то между жестоким разочарованием и нездоровой радостью.
Тусклые огни, веселье и страсти, тарахтящие японцы и ножи, строгающие рыбу в мясном закутке — все пело и бурлило вокруг нас.
Я ждал, пока Сандра взглянет на меня, чуть-чуть вздохнет, но так и не дождался. Она не была ни теплой, ни холодной. Ее просто не было. Наши глаза так и не встретились за тот вечер.
Клиника представляла собой бетонный бункер, притулившийся у бульвара Олимпик, на вид безобидный, как мастерская по ремонту радиаторов, и состоявший из одной-единственной приемной с обляпанным линолеумом на полу, старомодными металлическими стульями по периметру и обтянутой проволочной сеткой клетки для раздачи. Отпечатанные на ротаторе предупреждения о СПИДе и туберкулезе закручивались на облупившихся желтых стенах, соседствуя с нацарапанными коричневым шприцами и гробами под намазанной по-испански надписью, понятной даже мне. PROBLEMA CON DROGAS?[32]
Первое, что бросалось в глаза в ожидающей публике, были ее татуировки и глаза. Зеленые тюремные чернила и тяжелый тупой взгляд большинства зеков. Словно мы сидим в гигантском автобусе, отправляющимся в никуда.
Чернокожие, англы, латиносы… все выброшены на берег врачебной помощи. Уставившиеся в пустоту в грязной приемной.
Белый чувак рядом со мной, видавший виды работяга, чьи руки украшала кричащая каша из паутины, колючей проволоки, надутых голых теток и с любовью начертанным у него на затылке 100 % ДЯТЕЛ, поерзал на своем пластмассовом стуле и принялся гнать вполголоса.
«Ебаный метадон, дерьмо собачье!» На голове у него засаленная скаутская прическа «помпадур» — в стиле «Чикаго-бокскар», какой не встречался мне со времен питтсбургского отрочества, высокий с боков и плоский вверху — нацеленный прямо. Глядел в противоположную стену. Еще он говорил тихо, шевеля одним уголком рта: «Типа видишь ли, я с этим дерьмом спрыгну с геры? Но, когда я спрыгиваю, я начинаю бахаться коксом. А меня кокс ни фига не прет! От этого кокса хреново, у меня планку сносит конкретней, чем на гере! Плюс я набрал двадцать пять фунтов. Чувак, от кокса же не толстеют. Что-то с этой хренью не так, братан. Надо переходить на шмаль, скинуть жирок… Тебе кокс не нужен?»
Помятая дверь слева от раздаточной вела к нескольким кабинетам и паре сортиров. Они не делились на мужской и женский. Согласно трафику, обусловленному анализами мочи — стиль жизни условно освобожденных и метадонщиков — происходило постоянное, нервное шествие в уборную и обратно.
После коротенького ожидания угрюмая латиночка в медицинском халате протянула каждому из нас формуляр для заполнения и показала на школьные парты, куда нам предлагалось присесть и потрудиться над сочинением.
Мою парту украшала вычурная, старательно прокорябанная в формике фраза: LA VIDA LOCA[33].
Как далеко способен я зайти…
УПОТРЕБЛЯЕТЕ ЛИ ВЫ ГЕРОИН КАЖДЫЙ ДЕНЬ?
ДА_ НЕТ_
УПОТРЕБЛЯЕТЕ ЛИ ВЫ РЕГУЛЯРНО ГЕРОИН ПРИ ПРОБУЖДЕНИИ ИЛИ ПЕРЕД ОТХОДОМ КО СНУ?
ДА_ НЕТ_
КАКУЮ ДОЗУ ВЫ ПРИНИМАЕТЕ? ПРИМЕРНЫЙ МАКСИМУМ_
ВЫ КОГДА-НИБУДЬ ПЕРЕДОЗИРОВАЛИСЬ КАКИМ-ЛИБО НАРКОТИКОМ?
ДА_ НЕТ_
ВЫ КОГДА-НИБУДЬ БЫЛИ В ТЮРЬМЕ, КЛИНИКЕ ИЛИ ЦЕНТРУ ПО РЕАБИЛИТАЦИИ НАРКОМАНОВ?
ДА_ НЕТ_
ЧУВСТВУЕТЕ ЛИ ВЫ СЕБЯ НЕСЧАСТНЫМ ИЗ-ЗА УПОТРЕБЛЕНИЯ НАРКОТИКОВ?
ДА_ НЕТ_
ПРОВЕРЯЕТЕ ЛИ ВЫ КОГДА-НИБУДЬ СВОЕ ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ?
ДА_ НЕТ_
ЕСТЬ ЛИ У ВАС МЕДИЦИНСКАЯ СТРАХОВКА?
ДА_ НЕТ_
(пожалуйста, запишите свою фамилию)
Я пробежался по вопросам, встав в тупик только на пункте «сколько». Я брал на доллар. Я никогда не покупал на граммы или колбы. Однако, как некогда прилежный студент, проверил и перепроверил свои ответы. Не знаю, наработал ли я на отличную оценку или повышенную стипендию в Школе для Нарков.
Мои соседи по тесту, парочка влюбленных латиносов, выглядевших столь юными, что казалось, они закололи географию, смылись с урока в клинику, склонились вдвоем над анкетой, их темные волосы почти соприкасались. Они тихо бормотали по-испански. Девушка, одетая в такие же как у бойфренда клетчатую фланелевую рубашку и мешковатые армейские штаны, один раз потянулась через свою парту, чтобы вытереть своему запаренному Ромео блестящий от пота лоб. Он явно был близок спрыгнуть окончательно. И шанс, что какой-то неверный ответ способен перечеркнуть призрачное спасение, определенно страшил его.
В тот момент, как я закончил свою анкету и поднялся со стула, наш метис отшвырнул шариковую ручку. Он, рыдая, уронил голову на парту, и вытатуированный у него на затылке ангел простер крылья к потолку. Мне ужасно хотелось что-то сказать — заполнить за него чертову бумажку, если бы я мог — но он со своей девушкой слишком расстроились, чтобы вообще меня заметить. Они были одиноки так, как одиноки наркоманы без необходимого им наркотика. Неважно, кто вокруг. Неважно, кого вокруг нет.
Доктор Фэррел, занимавшийся обследованием, оказался не столько замотанным, сколько постоянно всем заваленным. «Я все повидал, — пробормотал он, когда я зашел и сел. — Все-все». Прошло около минуты, прежде чем он поднял на меня глаза, и сомневаюсь, что он обращался ко мне.
Секунда неловкого молчания дала мне возможность проскочить в комнатку. Там на стенах не было и дюйма, не оклеенного плакатами. Спортивные плакаты от Мэджика Джонсона до Франко Харриса и Даррила Строберри. Тут же все афро-американцы, все сияют улыбками. Сталкиваясь с ежедневным парадом больных и страдающих просителей, доктор искал постоянного благословения у этих здоровых, общественно полезных и счастливых индивидов, которыми он мог облепить всю штукатурку.
«Полтора грамма», — бурчал он, читая мою анкету и так и не глядя не меня. «Употребляю пару лет… женат… работаю… учился в колледже, — тут он остановился, но ненадолго, — задержанию не подвергался… наказание не отбывал».
Когда наконец он дочитал и поднял голову, движение, казалось, стоило ему громадных усилий. «Хорошо. — вздохнул он, рассматривая меня с интересом дворника, нашедшего выпуск комиксов за прошлую неделю, — посмотрим руки».
По крайней мере, тут у меня было, чем гордиться. От сгиба локтя у меня пролегали четкие линии «Амтрака»[34] в северном и южном направлении, к сердцу и кончикам пальцев. В те дни я еще ширялся правильно.
