Александр Дым - Записки на краях шарфа
Был выходной, нас всех повели в кинозал смотреть учебный фильм про неуставные взаимоотношения, как это плохо и что можно попасть в дисбат. Посмотрели, выходим. Я иду, весь расстёгнутый, у меня в руке сотовый телефон: они были тогда запрещены и особенно — для младшего призыва. Ко мне подваливает этот джигит с несколькими парнями и начинает качать. Я уже слышал о его любви к издевательствам над молодыми от моего призыва и приготовился дать отпор. Физически он реально был сильнее меня, но в произошедшем далее наверняка сыграли роль слухи по части о том, что я боксёр и фанат, постоянно тренируюсь. Он весил на несколько десятков килограммов больше, умел драться, не терпел себе равных и за исключением психологии имел в потенциальной драке большие шансы победить.
— Эй, притормози, разговор есть!
— Что надо?
— Ты какого призыва? Я тебя чего-то не знаю!
— Весенний, этого года.
— Чего??? Ты только призвался, полгода не прошло! Ты чего, ах*ел так ходить?
Подходит Максим, спрашивает, что за проблемы. Кавказец начинает ему горячо втирать, что я дух и не имею права так ходить. Максим спокойно отвечает:
— Он хочет — он ходит.
Он опять ко мне:
— Ну ты, совсем ах*ел!
— Слышь, чего тебе надо? Хочешь разобраться — давай драться!
Тут появился один из офицеров — джигит пошёл на попятную, бросив мне, что мы ещё встретимся. Ну, это не вопрос…
Приходим в расположение, и я говорю Максу:
— Пойдём искать его прямо сейчас!
Мы нашли его в солдатской чайной. Начались тёрки, и, к моему удивлению, он стал съезжать с драки!
Он говорит Максиму:
— Так не должно быть, это не правильно!
На что Максим отвечает:
— У вас в роте может быть что угодно. У нас будет так! Мы считаем его достойным человеком, и он решает сам, как ему ходить.
Весь разговор я молча стоял и смотрел ему в глаза, он старался не смотреть на меня и обращался исключительно к Максиму. По итогу он сдулся и рот в мою сторону больше не открывал и не подходил. За всё время службы в части я оказался одним из немногих, кто смог дать ему оборотку.
Я понял тогда один простой момент: не надо пытаться избежать всеми правдами и неправдами неизбежного, а для мужского коллектива драка — это момент неизбежный. Это может быть часто, может быть редко — но это стандарт.
В дальнейшей службе у меня были разные моменты. Меня перевели в другую часть, и там однажды я не разошёлся в дверях с парнями из другой роты. Люди, с которыми я не разошёлся, были на полгода меня старше.
Один мне говорит:
— Тебе 3,14здец, я тебя то, я тебя сё!
Отвечаю, что сейчас поем и приду — разберёмся. Еда не лезла в горло, волнение нарастало — я пошёл в роту. Подхожу к этим парням, спрашиваю:
— Где этот м*дак, который мне 3,14здец обещал?
Они смотрят на меня непонимающими глазами. Я объясняю ситуацию, и мне говорят, что он пошёл мыться. Это сказало мне о многом — очень многие в армии за базаром не следят вообще, это не зона, где ты обязан следить за своим языком, чтобы не попасть в число опущенных и чепушил. C тебя спросят ровно столько, сколько ты сказал. В армии же люди за базаром вообще не следят, они отслужили год и думают, что они уже могут всё. Это совсем не так.
Я, весь на адреналине, даже поесть не смог, пошёл, чтобы быстрее разобраться, а человек обещал мне только что 3,14здец, и пошёл мыться! Это говорит о том, что человек сам не понял, что он мне только что сказал.
Приходит этот хрен моржовый, по-другому и назвать не могу. Я сразу к нему:
— Ну и чего?
— Чего?
— Ты мне собирался п*здец устроить!
Он делает шаг ко мне, видно, что собирается базарить. У меня в армии на тот момент была коронка — удар с локтя, я специально его тренировал. После первого же шага я всаживаю ему с локтя в голову. Он падает, поскольку не ожидал и удар вышел реально сильным. Я сажусь на него сверху и начинаю его методично и безжалостно крошить. На меня наваливается вся его кодла, оттаскивают за шиворот от него по полу и начинают толпой пинать ногами. Пинают по-детски — они не проходили школу околофутбольного затаптывания. Немного поваляли. Я вскакиваю, хватаю стул и говорю:
— Давай, г*вно, кто первый?
Они в шоке — реально такого не ожидали. Только что меня пинали ногами восемь человек, вроде всё, а я встаю и прыгаю на них со стулом.
Сразу говорят:
— Подожди, подожди, чего ты?
Их приятель встаёт в непонятках, с разбитыми щщами:
— Зачем ты бьёшь-то???
— Ты же сам угрожал! 3,14здец обещал устроить! Вот я — вот 3,14здец!
Мы пошли с ним в ленинскую комнату, где он объяснил мне, что он отслужил столько-то и ему не уступать было неправильно, что он понимает, что был неправ в своих словах. Факт был уже в том, что я его вынес, и говорить он мог мне что угодно. Сам виноват. Он сказал мне вещь — и я пришёл за этой вещью. Сказал бы мне, что мы ещё поговорим — я пришёл бы разговаривать. Сказал, что ты меня изобьёшь — я пришёл с тобой биться. Надо следить за своим языком, это очень важно. И вот итог — я уделал его, и он ещё за это передо мной извинялся.
Вообще, драк в армии было мало, всего 4 или 5 серьёзных. Человек 20 или 30 я отколотил в одну калитку — наказывал за слова и поступки. Иногда тренировки ради нарывался сам, иногда наезжали на меня. Чтобы подраться, я даже ходил в самоход. Один из моментов мог стать для меня судьбоносным — ударом с локтя я сделал одному из оппонентов открытый перелом носа — в армии это дисбат без вариантов. Мне повезло — парню вправили нос, и он не пошёл на меня стучать.
Через некоторое время люди привыкают — есть чокнутый, к которому лучше не приставать. Дедам интересны те, над кем можно поиздеваться. Духам интересны те, кто над ними не издевается. Всем вместе плевать на службу и патриотизм.
Я оказался в своём измерении, за границами отношений по формуле «дед — дух». Для кого-то армия школа, для меня же она оказалась формой тренировки, ничего особо нового в ней для себя я не открыл.
Через какое-то время меня перевели в другую часть, где я продолжил придерживаться того же образа жизни. Не давать себя в обиду, драться всегда и со всеми при первом же поводе. Привычка представлять мысленно, как я избиваю всех, кто мне попадается, начинала сильно эмоционально меня выматывать. Однажды произошёл такой случай. Ночью меня будит повар — спросить, куда я положил ключи. Спросонья вижу очертания, не понимаю, кто это, а в голове сразу мысль, куда его надо ударить, чтобы отрубить. Я начал понимать, что это нездоровая тема, надо завязывать, ибо ничем хорошим это не закончится.
Ко мне часто приезжали друзья, Ярославка. На одной из встреч мой друг и наставник Рома Плащ подарил мне книгу Роберта Шарма «Монах, который продал свой феррари». Там не было ничего особенного, просто доступно описывались принципы вроде «не хочешь зла в жизни — не исповедуй его ежедневно». Внешний мир есть отражение мира внутреннего — золотая мысль.
Я стал читать книгу, переосмысливать всё происходящее и через какое-то время внутренне успокоился. Перестал провоцировать драки и перед тем, как применить к кому-либо физическое насилие, стал предупреждать словами, чтобы дать человеку шанс решить возникшую между нами проблему иначе, чем с помощью его разбитого лица. Своих молодых я старался просить по-человечески сделать что-либо, прибегая к колотушкам только в совсем экстремальных случаях, и это работало — меня не подводили, потому что просил, а не запугивал. Со временем отклик возрос — бойцы и сами хотели сделать приятное.
Насилие — это не метод. Насилие — это способ коммуникации между людьми. Важна только внутренняя сила, она всё и определяет. Побои не ломают сильных людей, просто сегодня ты оказался слабее. Но будет завтра, и будет новый бой. Лишь внутренняя слабость лишает шансов на успех.
Вторая часть службы в армии стала периодом, когда я занялся развитием не столько тела, сколько души и силы воли. У меня была слабая память из-за бокса — очень часто били по голове. Я мог читать страницу, переворачивать её и, прочитав вторую страницу, забыть, что было на первой. Страдала кратковременная память. Стал очень сильно из-за этого переживать, думал, 22 года — а уже инвалид…
Из подаренной Плащом книги я стал ежедневно выписывать мысли и учить их наизусть. По субботам у всех был ПХД (парко-хозяйственный день), а я шёл в каптёрку, закрывался там и повторял эти мысли подолгу. Доходило до того, что я повторял про себя мысли целыми днями из-за большого количества написанного. Иногда бывало ощущение, что мне не хватает целого дня, чтобы повторить всё, что я выписал и заучил наизусть. Спустя много месяцев я выучил наизусть сорок три листа. Интересная иллюстрация человеческих способностей — человек, который еле запоминает лист, способен запоминать наизусть десятки страниц…
Последние восемь месяцев в армии я практически ни с кем не общался, не ходил в наряды, коммуникацию по службе поддерживал с тремя людьми, не смотрел телевизор. Я жил либо в книгах, либо в спортзале. Периодически я выбирался на гражданку, чтобы участвовать в забивных драках, благо часть была недалеко от Москвы.
