Виктор Мельников - Разносчик порнографии
– Если бы ты, Сергей, сумел бы меня убить, я бы была тебе благодарна. Там, на том свете возвратила долг. Тысяча кредов – это приличная сумма в моём положении. Но хотелось бы освободиться, понимаешь? – она сделалась грустной и от этого ожила, приняла человеческий облик.
Я обладал толикой понимания, как ни странно.
– Глупостей не говори, – сообщил ей.
– Эвтаназия – мало кому доступна. Как и вечная молодость. А руки на себя не поднимаются. И грех, говорит правительство. Страшный грех, говорит церковь. Они правду говорят?
Она разучилась различать цвета. Её недостаток – благо для цивилизованного общества. Рекламные щиты, рекламирующие вечную молодость, часто располагались рядом со щитами, рекламирующими смерть. Я знал наизусть текст этой рекламы – эту рекламу знали, видимо, все. Она гласила: «НЕ БЕРИ ГРЕХ НА ДУШУ, ПРЕКРАТИ СУИЦИД, ДОВЕРЬСЯ ДРУГИМ – ЗАКАЖИ ЭВТАНАЗИЮ! ОПЫТНЫЕ СПЕЦИАЛИСТЫ ПОМОГУТ ТЕБЕ СПРАВИТЬСЯ С ЖИЗНЬЮ!» И мелким шрифтом под фотографией улыбающейся полуобнажённой девушки со шприцем в руке: очень дорого.
Я ушёл от щепетильной темы, сказал:
– Мне пора на работу, сегодня вечером снова тебя заберу.
***
– … да, и ещё… Помните: контролируете вы, контролируют вас, – закончил я привычной фразой планёрку.
Событийный видеоконтроль работал безупречно. На своём рабочем месте я был уверен в электронном устройстве. Руководство супермаркета совсем недавно поставила эту систему, и она окупилась, поговаривали, за четыре месяца.
Вот и сейчас звуковой сигнал сообщил об обнаружении вора. Монитор включил нужную картинку. Это был покупатель. Он снимал маркировку с дорогой бритвы. Сегодня или завтра придёт подельник. А может, и он сам вернётся. Я сообщил охранникам номер стеллажа, но предупредил, чтобы его не задерживали. Если брать, то с поличным. Нанесение вреда маркировки товара не является преступлением.
Обед на рабочем месте. Как обычно. Я заварил себе кофе, оно не даёт эффект сонливости, сделал быстрый плов в пластиковом пакете.
Событийный экран вывел картинку: в супермаркет зашла полная дама в дорогой длинной шубе. Она обошла множество отделов, рассматривала технику, примеряла одежду, купила кое-что из косметики и, видимо, собиралась уходить. Я отвлёкся, чтобы доесть плов. Через пару минут позвонил охранник, работающий в зале.
– Сергей Николаевич, – сказал он, – спускайтесь вниз, сработали антикражевые ворота.
Кофе пришлось оставить остывать. Спускаюсь вниз.
На внешний вид даме было лет шестьдесят. Сколько ей на самом деле не знал никто, только пластиковая карточка паспорта могла прояснить этот вопрос. Я заставил женщину распахнуть шубу. Она возмутилась, но я сказал, что если даже что-то мы найдём, то отпустим её, представителям власти не будем выдавать. Она подчинилась: пылесос, разобранный по частям, был спрятан по потайным внутренним карманам.
– Не хорошо, – сказал я.
Пылесос был изъят. Я попросил даму пройти ворота ещё раз, но они зазвенели снова.
Даму проводили в отдельную комнату. Девушка-охранник, новенькая, осталась с ней наедине. Даме предстояло полностью раздеться. Она долго сопротивлялась, выкрикивая бранные слова, угрожая всем и каждому. Но вскоре успокоилась. Видимо, вспомнив мои слова.
Когда она оделась, я вошёл в комнату. На столике лежали женские прокладки с защитной этикеткой: именно они, а не пылесос, стали причиной провала хитроумной операции.
Даму пришлось задержать до приезда правоохранительных органов (в любом случае я бы её не отпустил из супермаркета, даже если б не нашлись эти злосчастные прокладки), а руководству доложить о неполадках в электронике антикражевых ворот.
***
Анна никогда не говорила много. Старалась отвечать кратко «да» или «нет», не спорила и не пререкалась – можно сказать, она являлась идеальным вариантом для любого мужчины. Да, это так. Но мне с ней было скучно. Совместный ужин, просмотр альтернативного телевидения через интернет, секс, сон.
Секс получился быстрым. Вытирая салфеткой сперму с ягодиц девушки, я услышал снова:
– Убей меня, – она перевернулась на спину.
– Я не могу, – сказал я не сразу, комкая салфетку.
– Боишься правительства?
– Боюсь понижения статуса.
– Это одно и то же, Серёжа. Значит, боишься.
– А тебе не страшно? Умирать.
– Нет.
– Деньги для эвтаназии можно скопить.
– Я не могу их копить сто лет. В моём положении это невозможно.
– Оставим эту тему на завтра, хорошо?
– Ладно.
…казалось, я нахожусь в свободном падении, а мир проплывает вокруг меня в режиме какой-то паузы…
***
Он вернулся. Как я и предполагал. Бритва утонула в кармане пальто. На выход он шёл через рыбный отдел.
Там его и задержали.
Бритва была изъята – я удивился – из протеза: вор был инвалидом. Хитроумная уловка. Я видел, куда пряталась бритва. Но при досмотре в кармане её не оказалось.
Раздевался мужчина при мне. Оставшись голым, он казался таким беззащитным. Член и так маленький, сморщился, почти не был заметен в густых зарослях. Я обратил внимание на его ноги ниже колен. Они имели различие в цвете. Не трудно было догадаться – это протез из гибкого силикона, он полый.
Так оно и было. А карман пальто соединялся специальным рукавом, проходящим через брюки, с протезом. В нём я обнаружил ещё три баночки чёрной икры.
***
Её не было в номере. Никто из работников отеля не знал, когда она ушла. Телефон не отвечал. Постоянство было нарушено.
Летатра, подъезжая к дому, сломалась: вытекла вся плазма.
Звонок в морг.
– Головная служба моргов города.
– Девушка с перечёркнутым номером «97» к вам не поступала?
– Минуточку… полчаса назад.
Я прибыл в морг. Мне представили документы о её смерти: огнестрельное ранение в голову несовместимое с жизнью.
– Она сама это сделала? – спросил я у девушки, предоставившей документы.
– Нет, молодой человек. Он уже задержан, – сказала она и спросила:
– Тело вы будете забирать?
– Нет.
– У неё есть родственники?
– В таком возрасте у людей нет никого, – сказал я и пошёл прочь.
Я долго не мог уснуть. У неё, наверное, был ещё один любовник, о котором я мог бы догадываться. Именно он до конца смог понять её, войти в положение, и он дал ей шанс. Он знал, чем рискует.
И я это знал… и ушёл от ответа.
Был ли во всём этом смысл?..
Постепенно я погрузился в сон. Стоп-кадр превратился в подвижную картинку, время ускорило ход.
2009 годЖупел
Здесь тепло и сыро. Темно. Много пищи. Никто не работает, мало или почти не зависит друг от друга. Может, одна проблема – Хозяин. Но пока он в неведении – всё, можно сказать, прекрасно. Я где-то слышал (извне), что подобное называется коммунизмом, – но это так, к слову. Мало кто здесь верит, что любая структура может рухнуть. Моя задача и задача моих членов общества (такими нас сотворила природа) – плодиться и размножаться. Так мы устроены. Жизнь у нас лёгкая – бери и ешь, рожай, ешь и бери. У меня сотня подружек, у каждой подружки – сотня друзей. Никто никого не ревнует: у нас отсутствует подобное чувство – у нас отсутствуют напрочь все чувства. Никто не знает, что это такое. Даже я не знаю, хотя прозвали меня здесь Мозг. Мои соотечественники не догадываются, что такой важный орган, которым бравирую я, у них отсутствует. Он отсутствует и у меня, но я делаю хотя бы попытку изучения окружающего мира – что там за пределами всемогущей бесконечности, предоставленной для правления Хозяину? Одна последняя вылазка основывалась на изучении внешнего мира. Это опасное мероприятие произвело страшный зуд для всемогущего невидимого Хозяина, и я понял, что не стоит по пустякам подвергать себя опасностям. А заодно и других. Что я узнал? Почти ничего. Понял, однако, что наш мир и наш Хозяин не одни в мире этом. Хотелось, конечно, продвинуться дальше, но опасность остаться без еды и крова настолько велика, что, порой кажется, надо как можно реже производить эти опасные исследования. Но познание, как запретный плод – вкусить охота.
Соотечественники говорят, что, мол, я выдумал этого самого Хозяина. Нет никого, мы одни, одиноки – и что толку, если даже он есть! Я – не спорю, потому что выводы строятся на догадках – нет, не на чувствах, их нет, как говорил я уже. Но малая толика увиденного и отчасти изученного позволяет делать некоторые, может, поспешные предположения, которые многим членам общества не нравятся. И в настоящем мире есть места, куда никто никогда не хаживал, они нам недоступны по причине нашей приспособленности только к одной определённой местности, климату и типу питания. Кто спорит с этим предположением, тем я говорю – а как, и откуда взялся этот гермафродит? Он же не мог появиться из ничего. И вообще, кто мы такие, как здесь появились… Это тайна, покрытая мраком. Желания разобраться мало; у кого появляется – так это желание плодиться. Оно настолько велико, что мы порой забываем, в скором будущем перенаселение обязательно приведёт к голоду. Но это полбеды. Ибо Хозяин может заподозрить, что произошло что-то неладное, и примет меры для нашей ликвидации в целом. Тогда погибель всем. Если голод убьёт, может быть, две трети населения, то Хозяин невидимой рукой подчистит все закоулки этой полуразвитой цивилизации. И я привожу примеры: качество пищи. Оно ухудшилось. Многие болеют, уходят в другой мир Вечности. Нет, вкусовые качества остались прежними, они не изменились, но в пище как будто имеются примеси, убивающие нас потихоньку. Раньше времени. Что это? Я говорю невежественному народу – кара Хозяина за грехи наши. В ответ – какие грехи? нет у нас грехов! Как ошибается чернь! То, что ты живёшь – уже грех. Потому что наносишь невосполнимый ущерб себе самому своим присутствием в этом мире, старея (но это, разумеется, ничья вина), окружающим собратьям, ибо занимаешь часть свободного места и, может статься, больше, чем положено, и, без всякого сомнения, Хозяину. Пусть не прямо, а косвенно, и пусть верю в него я и ещё кто-то, нас единицы. Но, признаться, он нас стойко переносит. Он есть! Вера-то осталась. Хотя и маломальская. А мы, гады, с трудом терпим друг друга. Не доверяем, противимся. Казалось бы, что может быть проще: ешь поменьше, плодись пореже… В тесноте, но не в обиде – это не по-нашему.
