Рю Мураками - Линии (Lignes)
Чихару и не думала отвыкать от амфетаминов. Без наркотиков жизнь не имела никакой ценности. А амфетамины доставляли ей ощущение счастья и всеобщей гармонии. Чихару поняла это сразу, как только начала их принимать. Три дня она ела таблетки, потом три-четыре дня отдыхала. Такой режим позволял ей не увеличивать дозу. Большинству ее знакомых амфетамины не нравились, так как плохо действовали на физическое состояние организма, но Чихару считала, что для нее это самое лучшее, что может быть. Когда действие этого наркотика заканчивается, человек начинает испытывать слабость и впадает в депрессивное состояние. У некоторых случаются галлюцинации. Чихару понимала, что самое главное — это хорошо подготовить себя к ломке.
Амфетамины были прежде всего лекарством, таким же, как витамины, антигриппин или аспирин. И риск тяжелых последствий повышается именно тогда, когда начинаешь ожидать от медикаментов чего-то сверхъестественного. Действие наркотика идет на убыль, и наступает то состояние, которое называют «ломкой». Поэтому очень важно осознать, что амфетамины — все же медицинский препарат. Если человек правильно применяет, например, снотворное, то он сможет отлично спать и тогда, когда действие самого препарата закончится. В месяц Чихару покупала наркотиков не больше, чем на сто тысяч. Если бы она увеличила дозу вдвое, то очень скоро истощила бы свои финансовые возможности, а ее самочувствие бы резко ухудшилось. Многие, кто испытывал неприятности в семейной жизни, имел проблемы в школе или на работе, кого жизнь не баловала удачами, разрушали себя амфетаминами. Правда, это был далеко не единственный способ уйти от удручающей действительности.
Чихару набирала номер за номером. Только «А» и «3», «А» и «3»… В течение последних шести месяцев она обзвонила пятьсот четыре тысячи сто девятнадцать абонентов. Слегка усовершенствовав свой метод, она рассчитывала прозвонить все номера во всех двадцати трех районах Токио. К тому же она обязательно должна была побеседовать с теми, кто был помечен в ее тетради как «знакомый». Просто звонить не было для нее самоцелью. Когда она начала принимать наркотики, то стала задаваться вопросом: а что она будет делать в периоды бессонницы? Смотреть телевизор? Он ее раздражал. Она никогда не любила смотреть телепередачи. Особенно рекламные ролики, которые доводили ее до бешенства. Однажды она увидела ролик с одним известным мультипликатором, который рекламировал «тойоту». А она знала, что этот придурок ездит всю жизнь на «порше». «Эти парни — настоящие рабы. Рекламщики пудрят людям мозги, а телевизор делает их еще глупее». Читать? Это было очень утомительно, тем более что из-за воздействия амфетаминов сильно расширялись зрачки. Однажды от скуки она принялась чистить свою обувь. Но, к сожалению, обуви у нее было немного. Модой она не интересовалась. До наркотиков она тратила все свои деньги, которые зарабатывала проституцией, на походы в магазины одежды. Но она быстро поняла, что «…люди, которые покупают только известные марки одежды и обуви, ничем больше и не могут выделиться». Но это не означало, что Чихару одевалась как попало: клиенты недолюбливали плохо одетых девушек. Она выбирала неброскую одежду, какая рекламировалась в журнале «JJ». «А те, кто предпочитает экстравагантный стиль, просто дураки». Также она не носила серег и не красила волосы. Я Кроме чистки обуви она пыталась найти себе еще какое-нибудь занятие, но именно телефонные звонки стали для нее настоящим выходом из положения. Она никогда не звонила из дома, только из телефонов-автоматов. К тому же свежий воздух и прогулки отлично помогали восстановить душевное равновесие. Ходьба от автомата до автомата стала ее единственным физическим упражнением. Она выходила на рассвете, между тремя и четырьмя часами утра, ловила такси, которое отвозило ее в какой-нибудь район города. Там она ходила от будки к будке все сорок восемь, а то и семьдесят два часа. С особым вниманием Чихару относилась к выбору одежды, которая не должна была привлекать внимания. Днем с этим не было проблем. Но вот ночью или утром человек, подходящий к каждому уличному телефону, выглядит как-то неестественно. Поэтому нужно было быть предельно осторожной, чтобы не вызвать ненароком подозрений у чрезмерно бдительных жильцов окрестных домов. Чихару надевала очень простенькую карточку или пальто. При этом надо было учитывать погодные условия и температуру воздуха, чтобы не одеться слишком легко или, наоборот, слишком тепло. Ей очень нравился стиль эдакой девочки-зубрилки.
Чихару записывала: «А», «3», «А», «3», «А», «3». Сделав около двадцати звонков, она направилась к другому аппарату. На ходу она отколола несколько коленцев: следующий номер принадлежал «знакомому».
— А, Харутян, ты еще не спишь!
— Да, работаю…
— Ну ты даешь! А сегодня прохладно, правда? Я только что смотрела прогноз по телевизору.
— Нет, я люблю, когда холодно. А вот жару не очень…
— Ну да, ну да. То же самое ты мне говорила, когда звонила в прошлый раз. Вообще-то молодые любят летнюю жару. Кстати, я тебе уже говорила об этом?
— Нет-нет, это я говорила, что люблю холод.
— Ну, тогда ладно… Вот недавно… хотя не так уж и недавно. Прошло уже столько лет, а я все об одном и том же. А так как живу одна, то и одернуть некому. Ох, заговариваться я стала… и по сто раз повторяю одно и то же. Нет, я не о том… Так вот, несколько дней назад мне что-то захотелось аманатто. Ты такая молодая, наверно, и не знаешь, что такое аманатто, а? Не знаешь?
— Аманатто? Конечно знаю.
— Ах, знаешь! Ты умница! Ну так вот, захотелось мне, значит, этих сластей… Я пошла в булочную. Ты же знаешь, я не люблю супермаркетов. А то: «Вот этого, пожалуйста». А тебе отвечают: «Сию секунду!» Совсем другое дело. Поэтому-то мне и нравятся маленькие булочные и лавочки всякие… Короче, купила я аманатто, пришла домой и положила на стол. И вот ведь, начисто все забыла! Пошла на кухню, посуду вымыла, стою и думаю: «Дай-ка съем аманатто!» Оделась — и опять в булочную. А там мне продавец и говорит: «Бабуся, вы ж только что покупали!» — «Надо же, — говорю, — уже покупала?» Ну, посмеялись от души. А что же со мной будет еще через пару лет, а?
— Зато вам легче забывать всякие неприятности. Это не так уж плохо! Я не так давно думала об этом же.
— Ах вот как? Ну ты молодец! А как поживает твоя матушка?
— Да ничего нового.
— Но все равно, не стоит отчаиваться. Лежачие больные… Нет, так нельзя говорить. Меня всегда коробило от подобных выражений, особенно от тех, что применяют к пожилым людям. Никакого уважения… Говорят, не думая. Ладно… Все равно не падай духом.
Чихару поблагодарила и распрощалась. Эта старушка была когда-то актрисой и теперь жила в Сугинами. Большинство «знакомых» Чихару были как раз такими же пожилыми дамами. Она была «знакома» и с двумя старичками-гомосексуалистами. Кроме пожилых, никто из ее «знакомых» не вставал так рано, за исключением разве что тех, кто работал по ночам, и разного рода маргинального элемента. Но Чихару не общалась с маргиналами, поскольку считала, что все их разговоры слишком незначительны и пусты.
Если на ее вызов отвечал человек, то Чихару вежливо извинялась и объясняла, что набрала этот номер по ошибке, а потом вешала трубку.
Этого ей было достаточно, чтобы понять, какого ее собеседник возраста и пола, и составить о нем свое мнение. Когда на том конце провода оказывалась какая-нибудь симпатичная старушка, Чихару перезванивала ей через несколько секунд и просила прощения еще раз. Почти со всеми своими старушками и старичками она познакомилась именно таким образом. Все эти разговорчивые бабушки, как правило, оказывались чем-то больны. Но такие страдалицы, которых хлебом не корми, только дай потрепаться, редко становились «знакомыми». Гораздо больше шансов было у тех, кто относился к раннему звонку с подозрением, даже когда Чихару перезванивала и извинялась вторично. Ей нравились бдительные бабки. Так получилось и с той пожилой актрисой.
— А почему вы мне перезваниваете? — сразу спросила она.
— Ваш голос напоминает мне голос моей матери.
Здесь Чихару не лгала. Действительно временами голос этой дамы напоминал ей материнский выговор.
— Дело в том, что мама болеет и не может ни ходить, ни говорить. Поэтому я очень взволновалась, когда услышала ваш голос.
А вот тут Чихару слукавила. Ее мать вовсе не лежала, прикованная к больничной койке. В прошлом году она вторично вышла замуж и теперь жила в Сингапуре. Ее нового мужа Чихару ненавидела лютой ненавистью. Она полагала: лучше умереть, чем жить с таким типом под одной крышей. Вообще Чихару была уникальной девушкой. Ее мать была много младше ее отца, то есть своего первого мужа. Отец Чихару работал в заурядном издательстве, и сам был человек ничем не примечательный. Он умер от болезни печени, когда Чихару исполнилось восемь лет. Тогда мать купила довольно удобную однокомнатную квартиру, выходившую окнами на железнодорожную ветку, на деньги, полученные по страховке. Мать не имела никакого специального образования и при этом умудрялась трудиться на трех работах. Только благодаря ей Чихару смогла поступить в очень престижный частный лицей. «Зачем мать столько работала? Ради того, чтобы отправить меня в этот лицей? А была ли она счастлива хоть когда-нибудь?» — мучилась Чихару. Ей постоянно хотелось закричать: «Ты счастлива, мама?», но она не осмеливалась. Больше всего она боялась услышать «нет». Чихару очень хотела, чтобы мать была счастлива. А вдруг мать скажет ей, что Чихару была самой большой ошибкой в ее жизни? Когда Чихару заканчивала школу, матери стукнуло тридцать пять. Но она все еще оставалась красавицей. Вот тогда-то и встретила этого мужика. Он работал в социальной службе, и Чихару сразу же возненавидела его манеру держаться и этот особый покровительственный тон, которого он придерживался в разговоре с ней. Она стала дерзить ему, что доводило внешне благообразного господина до белого каления. Мать скоро утомилась разнимать эту парочку… и выбрала его. «Ну и что, и без вас прекрасно обойдусь», — заявила она матери, когда та уже поднималась по трапу в самолет. «Мама, ты счастлива?» — захотелось ей крикнуть вдогонку, но она опять не посмела. В конце концов Чихару пришла к выводу, что лучше будет немного подождать и, когда она будет уже совсем взрослая, задать матери этот вопрос. Мать не знала, что дочь бросила учебу. Сама Чихару полагала, что это ее личное дело. Проблема заключалась не в том, знает мать о чем-то или же нет, а в том, счастлива ли она.
