Ольга Фомина - Я решил стать женщиной
Я была другого мнения, я не любила творческих людей с вечным их самолюбованием, с их жизнью в придуманной ими же позе, с обязательно завистливым взглядом на мир: Мне больше нравились простые люди. Человек не ставший к станку, или не занявшийся любым другим созидательным действием, вовсе не обязательно наполнен нестерпимым творческим зудом или тем более не обязательно одарен свыше талантом и гением или способностью передавать красоту мира каким-либо способом. Скорее всего, этот человек бездельник, он любит спать, есть, испражняться, пользоваться девушками, обманывая их своей несуществующей исключительностью, любит, чтобы она давала его величеству не только секс, а восхищалась его персоной безоговорочно и исступленно и при этом с умилением стирала его заношенные неопределенного цвета носки. Этот человек наполнен страхом перед реальной жизнью и необходимостью думать о завтрашнем дне, то есть о той же самой работе, и распираем несбыточными никогда мечтами о мгновенно продающихся продуктах его «великого» творчества:, так чтобы стояла очередь, а он лениво по полчаса в день выводил бы мазок или строчку, а потом убегал бы пить кофе, сетуя на плохой день — «не пишется»:, потом засыпал, изможденный ожиданием Музы, а потом чего писать — поздно: ужин, телевизор, и опять спать. Ну, и чем может быть интересен творческий человек?
Талантливые люди — это другая категория человеческих существ и их единицы, они иногда интересны, но и они меня утомляли своими разговорами исключительно о себе, и бесконечными попытками затащить меня и всех окружающих в процесс любования их исключительной персоной. Я предпочитаю любоваться пухлыми попами на стройных ножках и другими первоисточниками красоты, и ничего другого для восхищения мне больше не нужно. И интересовало меня сейчас другое, что хочет от меня режиссер. В то, что он хочет снять про нас фильм «за бесплатно», я не верила.
— Ну, это понятно… творческие люди и всё такое: А дальше что? Для Вас какой смысл в этой съёмке? Мы должны будем Вам за это заплатить? — продолжила я выяснять причины его интереса к нам.
— Нет. Зачем же… Это я должен был бы заплатить вам…
— Очень мило, заплатите? — усмехнулась я.
— Нет, заплатить я, конечно, не заплачу, — Володя опять стыдливо опустил голову. — Но вам же тоже будет интересно, если про вас будет снят фильм, и на руках, кроме того, будет профессионально отснятый большой материал. Вы сможете его использовать, если ролик, к примеру, решите делать рекламный:.
Я обрадовалась, что так быстро всё поняла, — он собирается нам потом «впарить» отснятые сюжеты, мы за них всё равно должны будем заплатить. Он будет долго работать, потом он нам покажет, наконец, свой фильм, как это делают обычно в ЗАГСе, показывают снятый про «новобрачных» сюжет:, мы расчувствуемся, как и упомянутые ошалелые новобрачные, видя себя, милых:, и будет к тому же неловко, — ведь человек трудился много дней, конечно, надо заплатить: и заплатим. Всё мне стало понятно!
— А за весь материал, который Вы отснимете, сколько надо будет заплатить? Вы же монтируете фильм из небольших фрагментов, материала будет гораздо больше? — осторожно спросила я.
— Да, материала будет, конечно, больше. Платить ничего не надо, я Вам всё отдам, если Вы согласитесь сниматься, — ещё раз подтвердил свои бескорыстные намерения Владимир Мосс.
— Да? — я опять ничего не понимала, и мне нечего было сказать. Я замолчала. Продолжила Катя:
— У Вас же всё-таки должен быть какой-то интерес? Вы снимаете, производите трудозатраты и материальные затраты тоже, наверное. Вы же рассчитываете за это что-то получить? Или Вы такой альтруист? — Катя засмеялась.
Режиссер помялся, помычал, на лице та же стыдливая улыбка и прячущийся взгляд: и ответил.
— Есть, конечно, и собственные интересы: Сразу скажу, вам ничего ни на каком этапе платить ни за что не придётся. Возможно, я смогу продать этот фильм на один французский канал, у меня есть такая договоренность, если, конечно, он получится таким, каким я его сейчас представляю. Может быть, и на какой-нибудь российский тоже. Про это пока не знаю: это как получится. Мне нужно будет несколько дней для съемок:
— Несколько дней? — удивились мы с Катей. Теперь нам было жалко уже не денег, а своего времени. — Ничего себе! А зачем так долго?
— Не пугайтесь. Это же не с утра до вечера: И я буду приезжать только тогда, когда вам это будет удобно. Хорошо?
— А что: мне интересно, — согласилась Катя. — Посмотрим на себя со стороны.
— Ты красотка, ты точно хорошо выйдешь. А я? Я плохо получаюсь даже на фотографиях, — я заныла, но уже не отказывалась. И мы с ним договорились.
— Я тогда напишу сценарий, нарисую раскадровки и заеду ещё.
— Так всё серьёзно? — опять удивились мы.
— Ну, а как же вы думаете?
— А общая концепция какая? — поинтересовалась я о будущем фильме.
— Я думаю снять фильм: — Володя задумчиво очень по-режиссерски запрокинул голову, а его взгляд поверх нас поддержал эту позу его творческого напряжения, — я думаю снять фильм, как историю одной фотографии.
— А мы причем? — не совсем поняли мы.
— А фотография эта будет вашим автопортретом. Вы просыпаетесь: Я снимаю Катю, как она чистит зубы, готовит завтрак:
— Утром я страшная, утром меня снимать не надо. Пока я не накрашусь, я в кадре не появлюсь, — возмутилась Катя.
— Ты можешь накраситься и делать вид, что чистишь зубы. Что ты прямо: — одернула я Катю.
— Конечно, накраситесь: всё, как Вам хочется, — Володя опять стыдливо заулыбался. — Сейчас мы только общую линию проговорим, чтобы понятна была общая картина. Ок? А дальше всё, как сами хотите.
— Ок, ок: И что дальше? — уже с интересом спрашивали мы.
— А Вы, — он повернул голову ко мне, — Будете как будто ехать на машине:
— Я могу и не как будто.
— Ну, да: Я имею в виду, едете Вы на машине, заезжаете за Катей, едете дальше: и готовитесь к съемке, — продолжил Мосс. — Как вы обычно к ней готовитесь?
— Едим где-нибудь, — не задумываясь, хором ответили мы, это единственное, что мы вспомнили о нашей подготовке к съёмкам.
— Ну, это понятно. А потом?
— Продукты к съемке покупаем.
— Нет. Я имею ввиду — костюмы какие-нибудь выбираете, еще что-нибудь?
— А-а!? — это звучало для нас скучней и неинтересней, чем священная для нас в любой момент еда. — Ничего не выбираем. Что выбирать? Мы рекламу в основном снимаем. Уже и так обычно всё отобрано-подобрано, и всё утверждено у клиента. Вот чтобы поесть было на съемке — это да, это наша забота.
— Да:? — Володя был обескуражен такой прозаичностью. — Ну, может быть, можно что-нибудь придумать, чтобы смотрелось интересней?
— Можно заехать в Большой театр в костюмерные, вроде костюмы мы там выбираем, — предложила находчивая Катя. — У нас там знакомый работает, — подтвердила я.
— Отлично, — обрадовался Мосс. — А там снимать разрешат?
— Разрешат, он договорится, — уверенно сказала я.
— Отлично. Значит, следующая мизансцена такая:
— Чего… чего…? — слово «мизансцена» прозвучало смешно.
— Мизансцена… ну, говорят так обычно, — смутился Володя и даже покраснел. — Значит, мизансцена такая — вы приезжаете с костюмами в студию, и с вами здесь уже работает гример…
— Стилист, — поправила я.
— Да, стилист. У нас в кино гример это обычно называется. У вас есть хороший стилист?
— Ну, есть… Пригласим кого-нибудь, если что. А дальше то?
— Надо выбрать уже снятую вами фотографию — ваш автопортрет и снимать, как будто снимаем его. Есть такой? Я видел где-то ваш автопортрет: Катя, как ведьма на нём, а Вы в белом платье.
— Это в жизни она как ведьма, а там она добрая фея. А на мне не платье, а ночная рубашка с блёстками.
— Да? Похоже на вечернее платье, — удивился режиссёр.
— Я тебе сейчас дам ведьму — мало не покажется. Это кто ведьма? — гневно возмутилась Катя.
— Господи! Катенька, я пошутил. Сказал же — фея…, добрая фея. Что тебе ещё надо?
— Потом поговорим, — Катя, сверкая своими еврейскими глазками, зло откинулась в кресле.
Автопортрет этот висел тут же на стене, и мы его показали. На нем я достаточно женственная, с почему-то широкими бедрами и узкими плечиками, в шикарной ночной рубашке на тоненьких бретельках, она действительно была похожа на вечернее платье, иди в нем хоть на вручение «Оскара». Но в фильмах я не снималась, поэтому уже долго скромно висела в этом «вечернем платье» на стене нашей студии. Катя вся в черном, стоящая на табуретке за мной, на ней непропорционально длинная юбка, скрывающая и ноги, и табурет, как будто она действительно ведьма, начинающая взлетать надо мной, её жертвой. Лицо её с соответствующим её ведьминскому положению гримом, он её не украсил, красивая Катя на этой фотографии выглядела рядовой ведьмакой. Она от этого злилась уже два года, ровно столько, сколько висел этот наш автопортрет на стене.
