Вадим Чекунов - Кирза
Редко, очень редко попадаются те, кто решает ехать на дембель в «гражданке» — обычной, цивильной одежде по сезону. Формально это не разрешено — до тех пор, пока ты не прибыл по месту приписки и не встал на учет в военкомате, ты — военнообязаный. А значит, должен носить форму.
Главное — не нарваться на патруль в Питере. Хоть ты и в гражданке, но ты уязвим. Обычно патрули пасут солдат в людных местах, например, на Невском, и конечно, на вокзалах. Вот там-то, возле воинских касс, где по выписанному в строевой части квитку ты получаешь билет до дома, тебя и могут повязать.
Странно, но к дембелям в неуставной форме патруль относится более снисходительно, чем если они вообще без формы.
***
Через месяц, в середине апреля уже, начали увольнять наших старых.
Борода, как сержант, ушел в «нулевке».
Соломон страшно переживал, что он сам остается в части на неопределенное время. Борода пообещал ему не уезжать, а поселиться в гостинице военгородка и дождаться. «Только на день в Питер съезжу, затарюсь чем надо», — подмигнул Борода другу и больше в части не появился.
Соломон ходил черный от злости. Страшно поносил бывшего друга и достал всех.
Но его уже никто не слушает. Костюк и Кица открыто пригрозили дать пизды. Соломон кинулся к Дьяку и Пеплу, те лишь отмахнулись.
Следом за нулевой партией идет первая — в ней уходят ефрейтора и отличники БПП. На нее и рассчитывают Пеплов и Дьячко, и связываться из-за какого-то молдавана им неохота.
Обычная угроза ротных дембелям-залетчикам, завсегдатаям «губы» — уволить их как можно позже, в конце июня. Мало кому нравится.
Остаться в меньшинстве, а то и один на один с людьми, над которыми ты целый год измывался — никого не радует. Случаи, когда вместо дома засидевшихся в части дембелей отправляли в госпиталь, говорят, бывали.
Шеренги на построениях редеют на глазах. Все больше и больше опустевших, незаправленных коек.
Становится как-то даже легче дышать.
Хотя служить стало труднее.
Мы не вылезаем из нарядов — людей стало меньше, менять нас некому. Я и Мишаня Гончаров не сменялись с КПП уже пять дней.
— Теперь, пока молодое пополнение не придет, не обучится, будете в нарядах, как говорится, не вынимая, — радует нас Воронцов.
— Духи придут, я их, блядь, за одну ночь всему обучу!.. — шипит Бурый и даже щурится: — Ох, мама, они у меня попляшут!..
Дежурный по КПП прапорщик протягивает мне телефонную трубку:
— Тебя, из роты связи кто-то.
Звонит Скакун, сообщает, что его аккорд принят — он обустраивал спортзал. Завтра оформляют его документы.
Утром отпрашиваюсь у дежурного и иду к штабу. В принципе, автобус будет проезжать через ворота КПП и я увижу Скакуна по любому, но останавливаться они не будут. А я хочу пожать ему на прощанье руку.
Кроме того, есть еще одна причина. В партии с Саней Скакуном увольняется Соломон. Такое пропустить я позволить себе не могу.
У штаба уже стоит автобус. В нем несколько дембелей из «букварей» и «мазуты».
У дверей автобуса курит Соломон. Мне даже не верится, что через несколько минут он покинет нашу часть навсегда. И больше я никогда эту мразь не увижу.
Я еще не знаю, что ровно через десять лет я встречу его в Москве, на Каширском дворе, еще более худого и сильно облысевшего, в ряду таких же, как он, молдаван-гастарбайтеров, держащего в руках табличку «Паркет»…
Меня Соломон не узнает, а я, обнимая жену, пройду мимо и даже не сплюну в его сторону.
Соломон затаптывает сигарету и протягивает мне руку:
— Ну, давай пять! Уезжаю я!
Иду к дверям штаба.
— Э, я не понял, воин!.. — раздается мне вслед.
Останавливаюсь. А если навалять ему прямо под окнами штаба и дембельского автобуса…
Никто из дембелей за это чмо не вступится, я уверен.
Из штаба выходит Саня Скакун и еще пара увольняющихся «мандавох». В руках у них черные «дипломаты».
— Саня! — подбегаю к другу и мы обнимаемся.
Соломон затыкается и влезает в автобус.
— Держи, на память! — Скакун протягивает мне какую-то бумажку. — Писарь из строевой подарил. Я тебе на обороте адрес написал. Приезжай в Винницу — не пожалеешь!
Верчу в руках Санину фотографию — на ней он совершенно лысый, с вытаращенными глазами. Такие снимки делают всем в карантине и прикрепляют к личной карточке.
Сзади надпись: «Весна ДМБ-91 — весна ДМБ-92!» И адрес.
— Спасибо! — обнимаю снова друга. — Удачи тебе!
— Спорт не бросай! И учебу! — хлопает меня по спине мощной рукой Скакун. — Помни: знание — сила!
— А сила есть — ума не надо! — говорим мы одновременно и смеемся.
Саня влезает в автобус и оборачивается:
— Кучера держись. С ним не пропадешь. Да, с другой стороны — ты сам на днях старым станешь! Но все равно — Кучеру привет большой передавай!
Машу ему рукой, и чувствую, как собирается под ребрами тяжелый ком. Тоска, тоска подбирается: А через полгода мне провожать Кучера:
Водила закрывает дверь и заводит мотор.
Скакун подмигивает мне сквозь стекло.
Где-то в конце салона виднеются знакомые очертания Соломоновой рожи.
Так и уедет ведь, не узнав:
Стучу по стеклу водительской кабины и показываю — открой дверь!
С шипением дверь открывается.
Запрыгиваю на ступеньку и кричу в салон:
— Соломон, сука! Помнишь, как ты меня за водой все время гонял, самому впадлу сходить было?
Все поворачиваются к Соломону. Тот, отвесив губу, непонимающе смотрит то на меня, то на остальных.
— Так знай, козел, что я тебе все время из параши черпал, — уже спокойно говорю я и спускаюсь на асфальт. — Все, езжайте! — говорю водиле.
Соломон вскакивает с места и бежит к выходу. Я вижу, как Скакун, не вставая, хватает его за шиворот кителя и отбрасывает назад. Из-за мотора не слышно, но по лицам дембелей видно, что они смеются. Машут мне рукой, некоторые показывают большой палец.
Автобус делает полукруг по штабному плацу и выезжает на дорогу, ведущую к КПП.
Только что нашу вэ-чэ покинули два настолько разных человека, что душа просто рвется от тоски и радости. Я не знаю, что мне делать. Смеяться или плакать, как говорил поэт:
Задумываюсь. Действительно так говорил поэт? Если да, то какой? Когда, где?
Не помню. Может, и не говорил он так… Ну и да хер с ним…
Мне пора на пост.
***
Прошла неделя.
Сегодня заступаем на КПП. Со мной идет Паша Секс и Колбаса — сержант Колбасов.
Колбаса спит на своей койке.
Мы с Сексом подшиваемся в бытовке.
— Лариска должна зайти, — говорит Паша.
Лариска — местная проблядь из военгородка, дочь прапорщика Кулакова со склада ГСМ. Двадцати лет бабе нет, а выглядит как за тридцать. Но сиськи большие. И жопа есть.
Нам она нравится. Добрая, веселая. И выпить — местного самогону, и курево, и хавчик всегда с собой приносит. Нас угощает, не жадная.
— К Колбасе, что ли? — спрашиваю Пашу.
— Сегодня Укол с ней добазарился. Опять набухаются ночью… А знаешь, кто дежурным по части заступет? Парахин, блядь! Точно говорю — припрется с проверкой к нам. Залетим!
На КПП имеется комната для свиданий. Со столиком и лавками. Фикус в кадке в углу. Занавески синие. Фотообои на стенах — березовая роща.
Там-то Лариску и ебут, кто с ней договорится. Берет она немного — четвертной. Учитывая, зто выпивку и закусь покупает сама, вообще хорошо.
— Паш, а ты-то как, с Лариской, не хочешь? А то кликуха-то у тебя вон боевая какая! Оправдывать надо!..
Паша откладывает китель и вздыхая, смотрит в окно.
— Ты ж знаешь, я Ксюху свою люблю…
Берет китель и вновь откладывет. Мечтательно улыбается:
— А вообще, хоть Лариска и блядь, а есть в ней что-то такое: Солдату нужное: Простое и надежное:
— Как сапог кирзовый, да? — говорю я.
Оба смеемся.
В бытовку, приоткрыв дверь, заглядывает Вася Свищ и тут же исчезает.
— Чего это он? — спрашиваю я.
Паша пожимает плечами. Вновь принимается за подшиву.
— А ты бы с Лариской смог? — говорит он, продевая иголку.
— Не знаю: Чего тут не мочь — гондон одевай, и вперед. Будут деньги лишние, посмотрим: Меня на гражданке никто не ждет.
— Чего так? Тебе же писала какая-то: Жанна, что ли?
— Яна. Яна Пережогина. Русская, но из Таллина. В общаге живет, на Вернадского. Ох и зависал я у нее, Паш! На дембель приду когда, она уж пятый курс закончит. Может, и не увидимся с ней. Да и не надо. Мне пацаны с курса писали, она с другим давно. Там, в общаге, знаешь какой бордель — мама, не горюй!
— Мои сочувствия! — говорит Паша. — Солдату, хоть и нужна блядь, но — здесь нужна. А дома чтобы настоящая девчонка ждала.
— Кому как. Вон посмотри, сколько чуваков маются. Ждет — не ждет, пишет — не пишет: А мне — по барабану. На филфаке девок много. Вернусь — один не останусь. А так — спокойнее.
