Владимир Шинкарёв - Митьки
– Так что же… я только один митёк, и всё… Дык… Убил ты меня, Фил, убил! – вскричал Митька, рванув рубаху на груди.
– Нет, я, наверное, митёк, – бледнея, прошептал Фил.
Митька, не слушая оправданий, сполз с дивана на пол и, неподвижно глядя в одну точку, проговорил: А ведь это ты, Мирон, Павла убил!
Фил в недоумении смотрел на Митьку. Тот продолжал:
– Откуда ты? Да с чего ты взяла? А… Ты фитилек-то… прикрути! Коптит! Вот такая вот чертовщина. Сам я Павла не видал. Но ты, Оксана, не надейся. Казак один… зарубал его! Шашкой напополам!
Фил в глубоком раскаянии повернулся ко мне и взмолился:
– Ну, Володька, Володька! Скажи ему, что я митёк!
Митька невидящим взглядом скользнул по нас и заявил:
– Володенька! Володенька, отзовись! А, дурилка картонная, баба-то – она сердцем видит…
– Митька, брось! – вмешался в разговор я, – давай я тебе налью.
– Митька, брат… помирает…. – ответил Митька, – ухи просит… Затем Митька посмотрел на нас на миг прояснившимся взором и решительно рявкнул:
– Граждане бандиты! Вы окружены, выходи по одному и бросай оружие на снег! А мусорка вашего мне на съедение отдашь? Дырку от бублика ты получишь, а не Шарапова!
Нет сил продолжать описание этой душераздирающей сцены.
Относительно Фила следует сказать, что впоследствии он вполне исправил свою, чтобы не выразиться хуже, оплошность и даже внес значительный вклад в общую теорию движения митьков. Так, он разработал и мастерски исполняет сложный ритуал приветствия митьков.
Вот краткое описание ритуала.
Один митёк звонит другому и договаривается о немедленной встрече (митёк с трудом может планировать свое время на более длительный срок). В назначенный час он входит в дом другого митька и начинает исполнение ритуала: вбежав и найдя глазами другого митька, он в невыразимом волнении широко разевает рот, прислоняется к стене и медленно сползает на пол. Другой митёк в это время хлопает себя по коленям, вздевает и бессильно опускает руки, отворачивается и бьет себя по голове, будто бы пытаясь прийти в чувство после невероятного потрясения.
Затем первый митёк срывающимся голосом кричит: Митька! Браток! – и кидается в объятия другого митька, однако по пути как бы теряет ориентировку и, бесцельно хватая руками пространство, роняет находящуюся в доме мебель. Другой митёк закатывает глаза и, обхватив голову руками, трясет её с намерением избавиться от наваждения. Хорошо, если при ритуале присуствуют статисты, которые должны хватать митьков за руки, не давая им обняться слишком быстро или совершить над собой смертоубийство.
Если статистов нет, первый митёк продолжает шарить по комнате в поисках стоящего перед ним в столбняке второго митька (как ведьма вокруг Хомы Брута до тех пор, пока не зацепится за труднопередвигаемый предмет и не рухнет на пол.
Эта часть ритуала выглядит особенно торжественно. В падении должен быть отчетливый оттенок отречения от встречи; митёк этим падением должен выразить, что его нервная система не выдерживает перегрузки от волнительности встречи и отказывает.
Отмечу, что Фил с блеском и самопожертвованием исполняет этот финал ритуала – он падает с оглушительным грохотом (как говорят спортсмены – не группируясь) и без видимого усилия может непоправимо сломать всю мебель, оказавшуюся в поле его действия. Развивая тему вклада Фила в движение митьков опишу такой типичный случай.
Рано утром после четырехдневного запоя в мастерской Флоренского Фил выходит в булочную за четвертушкой хлеба.
Изнемогший от запоя Флоренский берёт с него нерушимую клятву не приносить с собой ни капли спиртного, впрочем денег у Флоренского нет и на маленькую кружку прива, так что это предупреждение звучит чисто умозрительно.
Через пятнадцать минут Фил звонится обратно. Открыв дверь и увидев характерное оживление на лице Фила, Флоренский чувствует неладное и устраивает последнему тщательный обыск. Фил охотно подчиняется этому, поднимает руки и поворачивается вокруг оси, предоставляя возможность проверить содержимое всех карманов, запазухи и голенищ сапог. Найдя четвертушку хлеба и убедившись в отсутствии бутылки, Флоренский облегченно вздыхает, впускает Фила в мастерскую и идёт на кухню поставить чайник.
Вернушись, он застает Фила перед несколькими фугасами «Агдама», причем один из них уже раскупорен и почат. На лице Фила сияет ласковая укоризна: ну что ж ты сердишься братушка? Сам видишь, теперь уж ничего не поделаешь…
Отмечу, что способ приятно провести время в доме, где не выносят употребления спиртных напитков, был изобретен Дмитрием Шагиным. Способ прост и изящен.
Подойдя к двери этой (образцовой культуры быта) квартиры и позвонив, Дмитрий Шагин стремительно выхватывает бутылку бормотухи и стремительно вливает её в себя «винтом» за то время, пока хозяин дома идёт открывать дверь.
Входящий в квартиру Митька ещё абсолютно трезв – видя это, хозяин радушно встречает его, усаживает за стол и потчует чаем. Однако, не успев размешать сахар, Митька явственно косеет. На изумление Хозяина он с гордостью отвечает:
– А вот так! Элементарно Ватсон, дурилка картонная!
На упреки в свой адрес он отвечает ласковым смехом, а угрозы игнорирует. Естественно, что этот изящный способ требует большой сноровки и силы духа. Этот случай – типичный пример того, как митёк достает людей.
Достать (кого-либо) – означает довести до раздражения, негодования или белого каления. Как мы видим, доставанием митёк преподносит человеку поучительный и запоминающийся урок выдержки, терпения и христианского смирения.
Впрочем, я только что допустил неточность – в отличие от других митьков Дмитрий Шагин никогда не цитирует выражение:
«– Элементарно Ватсон!»
Этот факт очень важен, так как явственно доказывает, что движение митьков вовсе не предполагает обезлички и унификации выразительных средств: будучи митьком, ты вовсе не должен мимикрировать под Дмитрия Шагина.
Справедливости ради всё же отмечу единственный замеченный мною случай проявления у Митьки стремления к внешней атрибутике и унификации.
Дмитрий Шагин, естественно, носит бороду. Ласковые, но настойчивые уговоры Митьки не заставили некоторых его знакомых митьков (особенно тех, у кого борода не растёт), последовать его примеру.
Не помогли и ссылки на то, что бороду носили такие высокочтимые митьками люди, как Пушкин, Лермонтов и Достоевский, а вот такой гад, как Альфред де Мюссе, так тот, наоборот, бороды не носил.
Тогда Дмитрий Шагин после длительных изысканий обнаружил и распропогандировал следующее постановление из Деяний Стоглавого собора 1500 года:
«Творящий брадобритие ненавидим от Бога, создавшего нас по Образу Своему. Аще кто бороду бреет и преставится тако – не достоит над ним пети, ни просфоры, ни свечи по нем в церковь приносити, с неверными да причтется.»
Однако мне не хочется верить, что этот единичный пример тактики запугивания может привести к появлению деспотических черт в личности лидера движения.
К высоким достоинствам митьков следует отнести их беззаветную преданность движению. Митёк, не задумываясь, будет поступать в ущерб себе, лишь бы не изменить своему кредо.
Например, представьте себе такую печальную умозрительную ситуацию: митёк заводит себе любовницу и впервые ложится с ней в постель (прошу жену Шагина учесть, что я имею в виду абстрактного митька).
Допустим, что застенчивый от природы митёк просит любовницу потушить свет.
Нет ни малейшего сомнения, что свою просьбу он сформулирует так:
– Ты…фитилек-то….прикрути! Коптит!
Эту фразу он сопроводит характерными ужимками отвратительного персонажа телефильма «Адъютант его превосходительства».
Нетрудно понять, что это его высказывание вряд ли произведет на его любовницу благоприятное впечатление, если, конечно, она сама не является участницей движения митьков. В этом случае она мгновенно откликается:
– А ведь это ты… Мирон… Павла убил! – и так далее по сценарию телефильма.
Вот так-то. Опять повторю – если ты не митёк, то фиг под него подделаешься. Да и себе дороже.
Часть III. Митьки и культура
Явившаяся некто, их же никто добре ясно не весть, кто суть и отколе идут и что язык их и котарого племени суть и что вера их.
Слова, вынесенные в эпиграф, точно передают печальное положение, сопутствующее движению митьков. Общество впитывает отрывочные и недостоверные сведения о движении так жадно, как раскаленная пустыня впитывает струйку воды, но всё же, конечно, не может насытиться.
