Алексей Дунаевский - Полюби меня красного
Вот тут-то и последовал звонок, заставивший меня переключиться с созерцания купчинских остряков, явно настраивавшихся на выпивон в связи с удачным освобождением от чего-то, довольно долго пихавшего их в жопу. За мой счет, естественно. Я даже немного испугался, так как из «ножа», который я мужественно сжимал в своей руке на случай воображаемых обстоятельств, раздалась телефонная трель. Звонил, ясное дело, Никит-ах.
И посему — новое уточнение для тех, кто его не знает либо никогда не говорил с ним по телефону. Дело в том, что если Эллочка Людоедка пользовалась тридцатью словами, то Никит-ах для телефонных переговоров приберег где-то семь-восемь.
Добавьте к этому полное отсутствие дикции и манеру истерически орать одно и то же типа «Как обычно!», «В „Вегасе!“».
Просто никак не может наш Никит-ах отвыкнуть от милого его сердцу пятисекундного тарифа, которым он пользовался лет десять, если не больше. Зато крику о том, что он никогда не отключает телефон и всегда за него исправно платит, «несмотря на тяжелые жизненные обстоятельства», хоть отбавляй.
Но все-таки главным из телефонных кодовых слов Никит-аха является «о’кей». Причем очень часто его можно застать за разговором следующего содержания: «О’кей, о’кей, о’кей, о’кей», когда слова произносятся с пулеметной скоростью. Как я понимаю, так он разговаривает с подружками, описанными выше. Но только как бы ни тихарился наш чересчур «океистый» Никит-ах, все мы прекрасно знаем, что означает эта тирада. Перевожу для непосвященных: «Хата свободна. Бухало, естественно, ваше. На все про все — два часа. Желающие остаться до утра расплачиваются сексуальным рабством».
Увы, нам же, в отличие от блядей, достается куда больший лаконизм чувств и высказываний. Но это я так, к слову, чтобы перейти к самому звонку. «Жив?» — послышалось в трубке, после чего она тут же отключилась. Заметьте, не «Доехал?», «Записывай адрес!», а «Жив?» — и все. Что ж, наверное, тут у них в Купчино так принято.
Как вы догадываетесь, ответ на вопрос «Жив?» Никит-аха вообще не интересовал, так как его мозг был занят проблемой засекречивания своего адреса. Поэтому мне не оставалось ничего иного, как безрезультатно дозваниваться ему на сотовый в течение длительного времени.
Наконец трубка заговорила, мгновенно напомнив мне содержание сразу двух сериалов ужасов — «Крик» и «Звонок». Ассоциация эта возникла благодаря смеси зловещего шепота, змеиного шипения и вороньего карканья, вылившейся мне в ухо. «Прямо!» — изрыгнул Никит-ах. После продолжительной паузы, потраченной моим собеседником на обдумывание нового закодированного сообщения, последовало нечто невероятное в плане невесть откуда взявшейся Никит-аховой словоохотливости: «На любой маршрутке. Две остановки вперед. Повернешь налево, выходишь. Ориентир — самое большое здание. Я тебя увижу из окна и дам знак».
Ох как же я был глуп, когда разомлел от такой длинной тирады, исходившей от человека, не пользующегося вербальным общением в перерывах между матчами «МЮ». Как же я был глуп, приняв за маршрутку некую ржавую конструкцию на колесах, в которой маньяки из американских фильмов отвозят своих пленников в места пыток и заточения. А принял потому, что на посадку в этот ободранный металлический каркас стояла длиннющая очередь, заставившая меня отдаться во власть транспортных стереотипов. К счастью, данное средство передвижения все-таки ехало, и мне (по словам хозяина хаты) оставалось дождаться всего лишь второй остановки, чтобы покинуть его. Но не тут-то было.
Во-первых, Никит-аховы две остановки подразумевали две трамвайные остановки, каждая из которых тянулась 5–7 километров. Во-вторых, колесная конструкция сделала где-то 25–28 остановок по пути следования к так называемому «большому дому», который действительно высился где-то вдали, но постоянно пропадал из пределов видимости.
Где-то через полчаса я все-таки подъехал к нему, но не мог вылезти наружу еще минут пятнадцать, так как пассажиры торговались с шоферюгой, несколько раз поменявшим по дороге ценник на проезд. Да и не водилось к тому же у местной публики 15 рублей, привыкли, сволочи, к чирку, хоть убей. Когда же мятый автогроб покинул последний скандалист, я обнаружил огромную лужу размером с небольшое озеро, посреди которой и стояло наше транспортное средство. Преодолевая ужас, я заставил себя прыгнуть в нее, опустившись в грязь по самые колени, и ножным брассом добрался живым до края, где меня подстерегали новые неожиданности.
Оглядев с прискорбием свои джинсы фирмы «Стоун Айленд», за которые Саша по кличке Смерть содрал с меня 200 баксов, я поднял голову и вынужден был улыбнуться. Прямо на меня смотрело своими мертвыми пустыми глазницами низкое грязное строение, которое украшала вывеска «Клуб для тех, кому за 30. Музыка 60-х».
Нетрудно обнаружить арифметическое несоответствие двух фаз этой констатации, еще легче рассмеяться при виде того, куда приглашали людей среднего возраста, но, с другой стороны, приятно было оценить такое народное творчество. И не беда, что местная публика ответила разгромом данного заведения (да и как могло быть иначе?), главное в том, что еще жива теория «малых дел», жива-живехонька, и это не могло не радовать. Хотя следовало бы помнить новым подвижникам, чем закончилось для интеллигенции хождение в народ в XIX веке. Но это так, к слову. К слову о том, что, поулыбавшись, я наконец-то вспомнил о конечной цели своей скорбной одиссеи.
Где же Никит-ах? Где его знакомая унылая фигура, движущаяся мне навстречу? И где, на худой конец, призывное помаргивание лампочки в окне одного из этих жутких облезлых строений? Где я вообще? Однако близость «большого дома», представлявшего собой мечту проворовавшегося рыночного нувориша самого низкого пошиба, вселяла некоторую уверенность в том, что я все-таки там, где надо. Тут-то и последовал новый звонок.
«Я тебя не вижу!» — изрыгнула знакомый словесный кашель трубка. «Потому что ты очень близорук, очкастый братец!» — хотелось изрыгнуть в ответ, но кто бы дал мне это сделать. Как же! В подобных случаях у большого пальца правой руки Никит-аха сразу срабатывал нажимательный рефлекс. И если вы мне не верите, рассмотрите при случае огромную мозоль, красующуюся на подушечке этого пальца. Ту самую, что заставила нас называть Никит-аха за глаза Чупа-чупсом.
Что ж, ничего не поделаешь, пришлось снова звонить самому, предварительно поинтересовавшись у «Мегафона», какая сумма была потрачена мной на переговоры за последние два часа. «Каких-то двадцать долларов», — ответил «Мегафон», ернически издав при этом игривую мелодию. «Ну и хер-то с ними, — подумал я, — главное, добраться до логова нашего Красного Фюрера до начала кубкового матча с „Ньюкаслом“». А ведь это была задача не из легких, так как Никит-ах после моего звонка прорычал что-то типа «Иди обратно». «Куда, блядь, это же пустырь?!» — возопил я, прямо как страждущий Симеон. Как вы, наверное, догадываетесь, пришлось идти куда глаза глядят, но, мама родная (есть в жизни счастье!), я вскоре увидел две знакомые мне до боли фигурки.
Принадлежали они моим соратникам по «МЮ»-фанатизму — Дэвиду Джонсу и Джимми Дворкину. Они неподвижно и безмолвно стояли на замусоренной улице и не общались друг с другом, а заметив мое приближение, скроили такие скорбные рожи, что мне стало немного не по себе.
Понятно, соратники были жестко испизжены по дороге «зенитосами», а ведь на их месте мог оказаться и я сам. Подавляя радость осознания того, что мои погружения в лужу в новом «айленде» — говно в сравнении с тем, что испытали на своей шкуре ДД и ДД, я сам скроил максимально сочувствующую рожу и слегка тронул Джимми за рукав, произнеся терапевтическое: «Нашим в пятьдесят восьмом было гораздо хуже».[7]
В ответ Джимми грустно улыбнулся и выдавил из себя сакраментальное: «Не хуй было сюда ехать!» Помолчали. Тьма еще более сгустилась. Честно говоря, я был готов согласиться с Джимми, но в данный момент мне что-то мешало. Наверное, скорое начало матча. Почувствовав отсутствие консенсуса (позиция Джонса была неопределенной, так как в свойственной юности манере он плакал), Джимми решил пояснить свой вывод.
Смотря мне в глаза, но показывая при этом рукой куда-то вверх, он молвил: «Ну и как мы будем смотреть футбол в таких условиях?» Проследив за его рукой, я увидел скопление людей в красных футболках на балконе где-то в районе девятого этажа десятиэтажной хрущобы. Красные тельца оживленно двигались, кто-то призывно размахивал руками, кто-то выливал нам на головы пиво, кто-то бросался бутылками и телефонами. «Ну и что? — сдуру спросил я, забыв об организаторских способностях Джимми, не раз и не два оформлявших наши сходняки в некое подобие праздника. — Наши вроде бы в сборе. Чего стоим-то?» Взглянув на меня как на умалишенного, Джимми все-таки снизошел до объяснения: «Прикинь, у Никит-аха однокомнатная. И там уже явно негде сесть. С его-то кучей баб! Так что наша толпа будет смотреть с балкона, а я близорук еще похуже Никит-аха. И надо мне такое?» Ах вот оно что! Теперь понятно. Что ж, нет худа без добра. Значит, ДД и ДД никто не отоваривал, как показалось мне ранее. И все это оцепенение — не более чем реакция на отсутствие мест. Да уж, молодежь пошла, я вам доложу…
