Хантер Томпсон - ЦАРСТВО СТРАХА
Копилка только начала наполняться чеками, как история с рыбой Уоткинса прояснилась. Один рабочий ранчо Бивер Ран, недовольный недавним увольнением, показал под присягой, что видел, как ночью, предшествующей отравлению, двадцатитрехлетний сын Уоткинса Лэнс и Роберто, мексиканский мастеровой, вылили в пруды от четырех до пять галлонов вещества иод названием Кутрина Плюс. Это отравляющее средство используется для контроля за ростом водорослей.
— Химики утверждают, что концентрация меди в воде, взятой из прудов, превышает летальный уровень для рыб в миллион раз, — сообщил шериф Броудис на состоявшемся в Таверне заседании Круга Вуди Крик — неформального сообщества землевладельцев и влиятельных жителей долины, в который входили и Уоткинс и Томпсон.
Расследование шерифа показало, что форель отравили не по злому умыслу, а по чистой случайности — это сделал сын хозяина и его мексиканский помощник.
— У нас тут разные мнения на этот счет, — враждебно бросил Уоткинс своим соседям, вызвав взрыв издевательского смеха.
Отказавшись признать вердикт шерифа, Уоткинс сам нанял биолога. Доктор Харольд Хаген установил, что уровень Кутрина Плюс в воде недостаточен для массовой гибели рыбы. Это известие встретили новые взрывы хохота.
— Мое ранчо отличается от ранчо Джорджа Страна- хана или ваших, ну и что с того? — вырвалось наконец у Уоткинса. — Скажете, я не имею права покрасить свой дом в розовый цвет? А вы свой в синий — имеете?
В ответ на слова Томпсона о том, что только «вампир или оборотень» смог бы жить в его доме, Уоткинс сказал:
— Я не вампир и не оборотень, но скажу вам кое-что: уж я-то вот точно не хотел бы жить в доме Томпсона. Но мне совершенно наплевать, что он живет по соседству.
По таверне пронесся смешок, и постепенно установилась доброжелательная атмосфера, которая царила до конца заседания. Томпсон даже согласился взять назад свои слова о доме Уоткинса.
— Приношу извинения за вампира, — сказал он. — Я был в странном каком-то настроении. Но мы говорим не о том, нравится твой дом кому-то или нет. Никто не навязывает своего мнения другим. Дело тут не в индивидуальных правах. Просто мы все живем в этой долине — это община с односторонним движением. Все мы живем тут, включая тебя, и иногда у нас случаются раздоры. Но куда важнее, что мы не хотели бы отравить всю жизнь в долине — это не менее скверно, чем отравленная рыба.
— Дело все в том, что Вуди Крик сильно урбанизировался за последние двадцать лет, — печально признает шериф Броудис. — Я говорил об этом Хантеру, как говорил ему и о том, что не следует палить на дорогах направо п налево, как он привык. Его соседи все больше и больше жалуются на шум, производимый его павлинами, на выстрелы посреди ночи. Вуди Крик изменился, что есть, то есть. Сейчас такое время, что миллиардеры теснят миллионеров.
Томпсон не спорит: он говорит, что если сможет позволить себе переехать, и найдет подходящее место, то непременно так и поступит. Но он не может и не хочет. Похоже, он уже устал от этой конфронтации.
— Не очень-то хочется, чтобы каждая залетная шмакодявка диктовала тут свои условия. И дело не в том, что ты не можешь их победить — просто мне не хотелось бы всю дорогу только и делать, что бороться с ними. Я разобрался бы с этим Флойдом, но это не моя работа. Если мы оба собираемся и дальше жить в этой долине, он поймет, что ему важнее ужиться с нами, нежели нам — с ним.
Когда эта статья дописывалась, стало известно, что Уоткинс завез двух бенгальских тигров, чтобы поселить их в вольерах у своего дома.
— Все затаили дыхание, прикидывая, что последует дальше, — говорит Гении. — Похоже, мы дошли до ручки в этом маразматическом противостоянии.
Тем временем поговаривают, что Хантер Томпсон раздумывает о приобретении пары-тройки слонов.
* * *Такова знаменитая история о Флойде и Гигантском Дикобразе, рассказанная моим хорошим другом Лоуреном Дженкинсом, военным корреспондентом «Newsweek» и «Washington Post», лауреатом Пулитцеровской премии, а в настоящий момент редактора зарубежных новостей NPR. В то время, в 1990-м, он являлся владельцем и редактором почтенного издания Aspen Times, а я — основным акционером нового журнала «SMART», который он выпускал в Нью-Йорке.
В действительности, я, наверное, был младшим акционером журнала, однако испытывал к нему острый личный интерес, во многом подогреваемый инвестициями. Влияние и связи этого журнала здорово мне пригодились, когда передо мной вдруг замаячила перспектива отправиться в федеральную тюрьму по ЛОЖНОМУ обвинению в покушении на убийство, незаконному хранению оружия, пальбу из автоматов в полночь и целому списку других дегенератских обвинений — начиная с распространения Опасных Наркотиков и Жестокого Обращения с Животными до Тяжкого Сексуальною Домогательства.
Наступил и в самом деле тяжкий момент, и многие тогда решили, что со мной покончено.
— На этот раз он зашел слишком далеко, — поговаривали они. — Это каким социально опасным маньяком надо быть, чтобы среди ночи палить но дому, где человек живет, а на следующий день отравить всю его рыбу?
* * *Чего тут скажешь. Надо быть полным уторчанным отморозком, так я думаю, оборванцем с дерьмом вместо мозгов, которому нечего терять. Тюрьмы переполнены как раз такими типами. Убейте их всех при случае.
В этих обстоятельствах оказалось совсем не легким делом нанять хорошего адвоката. Никто не хотел иметь дело с таким тяжелым случаем.
Над Фермой «Сова» повисла черная безнадега. Моя подруга уехала в Принстон, и мне ничего не оставалось, кроме как забаррикадироваться в своем углу и ждать атаки, а я не сомневался, что она последует. Что ни день, я получал ультиматумы от Министерства юстиции и окружного прокурора. Они хотели, чтобы я немедленно сдал все свое оружие, а в противном случае грозили прислать группу спецназа и изъять его насильно. Масло так и лилось в огонь.
* * *Мое настроение сделалось до опасного агрессивным в те дни. Меня переполняли ярость и одиночество, целыми днями и ночами я налил по мишеням. Мои друзья опасались, что от постоянного давления и угроз мне может начисто снести крышу, и все закончится внезапной насильственной смертью. Я был вечно угрюм и при этом вооружен, и жил от одного момента к другому, на чистом адреналине, который выдаивал всеми возможными способами. Я рассматриваю фото Деборы, сделанные в то беспокойное время и думаю — да, о блядские боги, вот удружили. Этот человек наверняка безумный преступник. Они выглядят, как какой-то ужасный флэшбэк от «Сойти с ума от одной затяжки», «Креев», «Лица со Шрамом» и «Ночей Буги» в одном флаконе. От этих фото по мне до сих пор мурашки бегают.
Черт побери. Снова прикусил кончик языка! Почему? Что я такое съел вчера, что сегодня кровь хлещет из моего собственного языка? Где Перкодан? Где Анита? Что это там за шум такой в кустах? Отчего мне рвет крышу с утра до вечера?
Какое-то время эти вопросы всерьез меня занимали, но однажды все кончилось. Есть такие вопросы, по поводу которых морочишься только до тех пор, пока не увидишь их бессмысленность... и опасно приписывать это своей разумности и рассудительности. В наши дни просто быть свободным и счастливым посреди улицы — это доказательство верха разумности.
Отчего у столь многих съехала крыша но завершении Американского Века, когда кошмарная семейка Бушей снова дорвалась до власти? Почему подскочило число самоубийств среди подростков? Может, президент — это клон? Моя машина, так случайно, не взорвется? И откуда у моей лапочки взялись все эти распутные татуировки по всему телу?
ПОМЕТКА РЕДАКТОРА
Минуту подождите. Перерывчик! Отчего я строчу все это на примитивной электрической пишущей машинке, вместо того, чтобы скопировать их в этом проклятом удолбанном интернете — достаточно мышью кликнуть или клавишу нажать? Я — Дебил, да? Альцгеймер все-таки добрался до меня, выходит? Что это все значит, скажи мне, Гомер?
* * *Нуда ладно. Вернемся к нашим баранам. История Гигантского Дикобраза не получила продолжения. В конце концов, во избежание смертоубийства и очередных пяти лет в тюряге, я был вынужден принести в жертву мой несравненный Шмайсер Наци — я раскурочил его мощным прессом, и передал силам закона и порядка в большом белом пакете, наполненном ядовитой кислотой, разъедающей плоть всякого, кто к ней прикоснется.
Так все и закончилось, насколько я помню. Никто больше не вспоминал ни об автомате, ни о Дикобразе. Мой новый ассистент прибыл ближе к Рождеству — отрабатывать грант от Колледжа Журналистики и Пиара при Университете Флориды. Я наконец смог вернуться к «Песням Обреченного», книге, с которой я возился уже давно, но так и не довел даже до середины. А дэдлайн меж тем давно уже минул — настоящая агония. С ними всегда одна и та же болезненная история...
