Джон Кинг - Англия на выезде
Картер, не тратя времени, отправляется за пивом, заговаривает с тремя чиксами, сидящими у стойки. Немного алкоголя, и мы присоединяемся к ним. Плывем по течению. Послонявшись по городу весь день с ебанутыми, чувствуешь себя как бездомный пес. Настало время быть вежливым и приветливым. К счастью, девчонки сами почти в муку, иначе сразу послали бы нас, услышав, какую чушь мы несем. Но они выглядят вполне нормально. Отплясывают под все подряд — от Block Rocking Beats до Babylon’s Burning.
— Завтра у меня день рождения, — кричит мне на ухо одна из них, ее зовут Моника. — Мне будет тридцать.
Выглядит моложе, но я не спорю.
— Моим подругам больше, — улыбается она. — Как думаешь, сколько?
С какого хуя мне это знать? Правда, этого я не говорю. Высказываю предположение, и она смеется, шепча что-то мне на ухо. Потом все они смеются над чем-то и идут танцевать под «Smack My Bitch Up». He так плохо. Марк кивает в такт музыке, говорит, что те ниггеры, наверное, тоже пьют где-нибудь поблизости. Я отхожу к стене с Марком и Картером.
— Никаких проблем, парни, — говорит Картер. — Мы все едем к Монике отмечать ее день рождения. Девчонки сегодня ночуют у нее. Это наша ночь, парни.
Картер самодовольно потирает руки.
— Сегодня каждого из нас ждет минет, — орет он, стараясь перекричать музыку. — Можете сказать спасибо тем сутенерам, что нам помешали. Нам пришлось бы тратить деньги на вонючих шлюх, если бы не эта троица.
Я смотрю на танцующих людей. Девчонки тоже танцуют, поглядывая на нас время от времени. Под Nirvana, потом под Oasis и Black Grape. Они возвращаются, Моника виснет на моей руке и спрашивает, что я предпочитаю — экстази или амфетамины? Мы отходим с Марком и Картером проглотить по таблетке. Она возвращает мне силы, я чувствую себя готовым к дальнейшим приключениям. Готовым раздеть ее прямо здесь. Готовым заебать эту чиксу до потери сознания. Сделать ей лучший подарок на день рождения. Она выглядит жизнерадостной и счастливой, и через пару часов мы уходим.
Вшестером мы идем по пустым улицам. Девчонки поют по-голландски, что звучит как говно. Одни языки ложатся на музыку, другие нет. Английский — пример первого. Французский — второго. Эта их песня ничего не значит для нас. Идти недалеко, и вскоре мы уже поднимаемся по холодным каменным ступеням к Монике домой. У нее большая квартира, одна из ее подруг достает панк-сборник со старыми вещами Stiff Little Fingers, X-Ray Spex и Pistols, a также материалом поновее — Leatherface, Fugazi и Blaggers. Она включает CD, квартиру заполняет музыка, подходит Моника и делает тише. На свету они выглядят похуже, чем в клубе. Их нравственные устои размыты алкоголем, и Моника просто снимает свои черные джинсы. Смеется и говорит, что стало слишком жарко, ее подруга открывает окно. Я мог бы засунуть хоть сейчас, но сдерживаюсь, потому что они с полуобнаженной Моникой разыгрывают застенчивых девочек.
Одна из девчонок достает упаковку лагера. Он холодный и приятный на вкус. Моника включает торшер, выключает большой свет. Картер, смеясь, говорит, что Гарри будет в ярости, когда узнает, что пропустил. Заблудился, наверное, только сейчас нашел дорогу к гостинице и со злости сразу лег спать. Я пью лагер, пытаясь привести в порядок мечущиеся мысли. Я рассказываю девчонкам про Blues и почему-то начинаю говорить о голландско-немецкой границе. Хуй знает, о чем это я. Я замолкаю и сижу, слушая других. Лучше помолчать.
Не знаю, сколько прошло времени, но я замечаю, что Картер и одна из девчонок исчезли. Секс-машина за работой. Я смотрю на кресло напротив, у Марка на коленях сидит чикса. Они целуются, и я тоже, но не с Моникой. Должно быть, она с Картером. А может быть, с Марком. Хуй знает и кого ебет, потому что я встаю и иду со своей чиксой в соседнюю маленькую комнату. Мы заходим, я вспоминаю тот фильм у Йохана в баре. Блонди и ее напарника. Это не Блонди, но тоже блондинка. Я не хочу вспоминать сцены из фильма, я сам знаю, что делать. Я не могу кончить бог знает сколько времени, что для нее весьма неплохо. Наконец я кончаю и падаю на кровать рядом с ней. Она обещает мне минет, как только мы проснемся. Засыпает. Примерно час я лежу, безуспешно пытаясь уснуть. Я надеюсь, что она сдержит свое слово.
Первое, что увидел Гарри, проснувшись, это голову Ники у себя между ног, и ему понадобилась пара секунд, чтобы понять, где он и что происходит. Что он не в Лондоне и не с Картером в гостиничном номере. И когда он все вспомнил, то понял, что является хозяином положения. Он посмотрел вниз, где таиландка самозабвенно занималась своим делом. Вот это жизнь, и он откинулся на спину, наслаждаясь магией Востока, и вскоре оросил ее рот отборным английским семенем. Ники положила голову ему на плечо, и он снова заснул, а когда проснулся, рядом с постелью стояла чашечка кофе, и Ники одевала свое парадное платье. Оно было ярко-желтым и удивительно шло к ее смуглой коже. Она показала ему свои новые босоножки; не зная, что сказать, он промямлил, что они очень красивые. Но она этому очень обрадовалась. Она смеялась и порхала по комнате, и Гарри подумал, какого хуя он вообще здесь делает.
Ночью ему приснился сон. Он лежал на кровати в отеле в Сайгоне — он был главным героем в «Апокалипсис сегодня». Потом он падал с вертолета в «Охотнике на оленей». Он был хозяином древних таинственных джунглей, и он был маленьким испуганным человечком, ненавидимым всеми, с кем участвовал в этой бойне Когда Гарри был маленьким, Вьетнам по телевизору показывали чаще, чем Северную Ирландию. Он все помнил — и убитых выстрелом в затылок, и горящую девочку в напалме, бегущую по дороге. Но вьетнамцы были не в счет, в сюжетах речь шла только о том, сколько американских солдат погибло в войне против Хо Ши Мина.
— Это мой сын, — сказала Ники, сняв платье и босоножки и снова улегшись в постель рядом с Гарри.
Она сунула ему в руки фотоальбом.
— Это мой сын. Он живет у монахов в монастыре Сурат Тани на юге Таиланда. При монастыре есть школа, и там он и живет. Монахи и монахини учат его.
Гарри взглянул на первую фотографию. Короткостриженый мальчик лет четырех-пяти стоял рядом с двумя буддистскими монахами, сидевшими скрестив ноги. На мальчике были коричневые шорты и белая майка, а на монахах — оранжевые одеяния. Самые оранжевые, какие Гарри когда-либо видел. Они были почти бритые, и Ники засмеялась и погладила Гарри по голове, сказав, что их скинхеды ей больше нравятся. Гарри не был скинхедом, но это не имело значения. Он оценил шутку. Ребенок улыбался, и Гарри додумал, вспоминает ли он о своей матери. У одного из монахов были татуировки на шее и руке, и когда он спросил, что они значат, Ники ответила, что традиции татуировок существуют во многих таиландских монастырях. Знак на шее дает защиту; монахи делают тату сами, при помощи меча. Она надеется, что однажды ее сын приедет и останется с ней в Европе. Однажды, когда у нее будут деньги.
Ники подвинулась к нему поближе, подтянув ноги к груди. Ее груди были великолепны. Небольшие, но чудесные. Он заставил себя сконцентрироваться на фотографиях. Ведь она же хочет, чтобы он их посмотрел. На нескольких фото были запечатлены школа и монастырь. Некоторые были отсняты нечетко, расплывались. Потом шли снимки с двумя золотыми Буддами, разными домами, монахами, монахинями и детьми, обычными таиландцами, лесом и залитыми солнечным светом полями. На большинстве фоток был ребенок Ники, и Гарри искоса поглядывал на нее. Ее лицо светилось гордостью за своего сына, и он подумал, что им, наверное, тяжело жить вдали друг от друга.
Гарри чувствовал себя полнейшим мудаком, сидя здесь. Чего она от него хочет? И что получится из ее сына, растущего в сиротском приюте? Сколько раз она вообще его видела? Личная жизнь проституток никого не интересует. Он раньше всегда считал, что они делают аборт, если залетают, но в Азии, наверное, все иначе. Может быть, у них медицина на слишком низком уровне, чтобы контролировать рождаемость. Но он не хотел думать об этом. Он просто хотел весело провести время, и он мог бы бегло перебрать снимки и отвалить, но он не мог просто отбросить их в сторону. Он попытался представить, что сейчас делают остальные парни. Съебнуть и никогда не вспоминать о ней больше. Он был такой же, как Болти. Такой же жирный тугодум. Он не мог заставить себя решиться и продолжал листать альбом, думая обо всяких печальных вещах. Он допил кофе, кофеин несколько приободрил его. Ники вышла привести себя в порядок. Она все делала быстро, и Гарри не мог понять, откуда у нее берутся силы. Несмотря на кофе, он чувствовал себя уставшим и измотанным, а она просто летала по комнате, знает, потому что если не слышать ее смех и не видеть ее улыбку, были бы все основания думать, что у нее чертовски тяжелая жизнь. Что-то должно быть такое, что помогает ей. Она закурила сигарету и снова легла в постель, ничуть не смущаясь своей наготы, и ткнула пальцем в одну из фотографий.
— Это Марк, — сказала она.
