Сергей Жадан - Anarchy in the ukr
Политика куплена, газеты и радио куплены, тиви — ты сам знаешь всю правду про тиви! Мао мертв, Фидель мертв, не давай себя наебывать! сеть контролируется, выборы куплены, демократия мертва, парламент куплен, президент куплен — у тебя нет президента! правые куплены — в стране нет нормальных правых! петиции проплачены, губернатор куплен, твой кандидат куплен — ты знаешь, кому продался твой кандидат?! профсоюзы куплены, все профсоюзы куплены, давно и полностью, все-все лидеры профсоюзов давно куплены или мертвы! национального возрождения не бывает! им просто хочется тебя повесить! им обязательно нужно тебя повесить! подвесить тебя за ноги на фонаре под оперным! намотать тебе петлю на шею и выбить из-под ног старый конторский стул! так, чтобы все видели! чтобы никто не мог пройти мимо твоей беззащитной туши! чтобы все наблюдали, как тебя мотает свежим августовским ветром! они только об этом и думают, суки! суки! они думают о тебе! они только о тебе и думают! не думай о политике! в газетах — суки! на радио — суки! на телевидении — суки! Мао, сука, Фидель, блядь, сука! в сети одни суки и пидоры! на выборах — суки! демократия ссучилась, парламент ссучился! президент — сука, это не твой президент! правые, губернатор, кандидат — суууууууууки!!! какие петиции?!! какие профсоюзы?!! какое возрождение?!! суки!!!!!!!!!!!
И попробуй после всего этого не продаться.
Я люблю читать военные мемуары, независимо от того, в каком звании и на чьей стороне воевал автор — был ли он офицером вермахта, петлюровским ли старшиной, или он и дальше остается лидером мексиканских партизан, или его до сих пор считают чеченским полевым командиром, — в описаниях боевых действий время от времени проступает тот нарратив, который мне лично кажется чрезвычайно честным и симпатичным — если уж тебе довелось собственными руками править контуры истории и географии, ты вряд ли начнешь заниматься морализаторством и дидактикой, вся твоя агитация в этом случае не будет никого интересовать, потому что за тобой будет стоять что-то гораздо более важное — твоя биография, твоя причастность к настоящей, непосредственной жизни, к живой истории, к реальной политике, такой, какой она и должна быть — уличной, массовой и несправедливой. По крайней мере, тогда к ней не может быть никаких претензий.
Меня никогда не интересовала политика, за исключением тех случаев, когда она пролезала под двери моего жилища и начинала смердеть прямо у меня на кухне, тогда я ею интересовался, собственно, интересовался я тем, как от нее избавиться. Попробуй как-нибудь — избавься от политики в своей жизни, увидишь, удастся ли это тебе, насколько тебе хватит сил и терпения, она чрезвычайно цепкая, эта курва, она будет заползать в щели и трещины, будет манипулировать тобою, обязательно будет, ты, сам того не желая, начнешь участвовать в этой игре, устроенной для тебя, но попробуй играть в эту игру по своим правилам и сразу же получишь по рукам, попробуй, скажи ей — о’кей, я хочу заниматься политикой, я хочу вступить в нормальную коммунистическую партию, где в этой стране нормальные коммунисты? почему они все ездят на мерседесах? я хочу, чтобы у меня был нормальный парламент, который легализовал бы гашиш, я не хочу, чтобы моими депутатами были эти жирные свиньи, я не хочу, чтобы моим губернатором был банкир, а моим кандидатом — какой-нибудь мажор, которому насрать на права трудящихся, я хочу быть членом профсоюза, но я хочу, чтобы это был нормальный профсоюз, с пулеметами и фугасами, петиции мне не нужны, спасибо. Я действительно хотел бы интересоваться политикой, я хотел бы, чтобы молодежь в моей стране интересовалась политикой, занималась ею, чтобы политика не принадлежала этим старым перепуганным мудакам, которые говорят на митингах о национальном возрождении, но я хочу, чтобы она — эта молодежь — боролась не за власть, я хочу, чтобы она боролась с властью, чтобы она захватывала банки и блокировала обладминистрацию, чтобы она контролировала бюджет и выбрасывала клерков из окон их кабинетов, чтобы она выходила на субботники под черными флагами, флагами цвета черного женского белья, давайте договоримся о таких методах национального возрождения, в другом виде политика меня действительно не интересует, да и я для нее навряд ли представляю особенный интерес. Поэтому ладно — каждый остается при своем — вы со своими бабками, я со своим каннабисом, на самом деле я живу с вами в одной стране, я люблю эту страну, я не уеду из нее, даже если вы начнете репрессии, все нормально — вы мне не мешаете, у меня, так же как и у вас, дома есть радио и телевидение. Просто я смотрю другие каналы.
На следующее утро мы снова лежали в траве, возле трассы и ждали автобус в какую-нибудь сторону. Трасса Донецк-Запорожье прогревалась солнцем, небо было низким и свежим, но в нем уже проявлялась осенняя сухость, еще несколько недель — и начнется настоящая осень, сок в траве горчил от этого предчувствия, земля была теплой, а воздух — неподвижным. Я лежал, я не хотел вставать, я знал, что это моя последняя трава в этом году, последний теплый воздух, вряд ли я еще попаду на эту трассу, вряд ли я еще когда-нибудь буду лежать тут, по крайней мере — не в этой жизни. От этого становилось особенно тепло. Через полчаса Билый поймал машину и поехал домой. Еще через некоторое время мы остановили автобус и поехали в противоположную сторону.
Часть четвертая
«Жить быстро, умереть молодым»
Eric Burdon. Black on Black in Black. Призраки из прошлого появляются в моей жизни. Они следят за мной издалека, прячутся за спинами прохожих на улице, держат перед собой газеты, сидя в баре за столиком напротив. Они ждут и стараются не мешать. Но каждый раз, стоит лишь расслабиться, отойти в сторону, остаться без свидетелей, они тихо подходят, становятся рядом и внимательно смотрят в глаза, ожидая, когда я первый их узнаю. Они застают меня в сортирах клубов, когда я отливаю, возле газетных киосков, когда я покупаю свежие журналы, в моем собственном подъезде, когда я выхожу с утра за минеральной водой, — их появление трудно предвидеть, его трудно избежать, они незаметно движутся следом за мной по моей жизни, как акулы за танкером, груженым сотнями китайских нелегалов. Просто я не даю им повода разорвать меня, ни на секунду не забывая об опасности с их стороны. Просто они, в отличие от меня, умеют ждать.
Я не был в Нью-Йорке девять лет. У меня здесь совсем не осталось знакомых — все мои бывшие знакомые или уехали отсюда, или умерли, поскольку были это люди, как правило, старшего возраста и почтенной биографии. Девять лет назад в моей жизни вдруг появилось большое число новых персонажей — странных и непонятных мне, они жили в этом городе и с ним ассоциировались, в нем они для меня и остались. У меня не было их координат и так же не было никакого желания снова с ними видеться, когда делаешь в общении паузу в девять лет, после этого надо разве что начинать все сначала, иначе как бы это выглядело — встретиться с человеком через девять лет и спросить, что у него нового? Нового в каком смысле? За последние девять лет? Тогда он должен был бы начинать со своего рождения, чтобы восстановить контекст. По-моему, это безнадежно.
Из событий девятилетней давности я хорошо запомнил Ярему и его младшего брата. Это был последний вечер в Нью-Йорке, и мы все тогда сильно перепили, именно в тот вечер появился Ярема с братом, о, сказал я, ты похож на Моррисона, я люблю Моррисона, ответил он, и это, собственно, все из его слов, что я помню. Его брат заснул тогда то ли в душе, то ли в сортире, а возможно, и там, и там. Я не мог их не запомнить — мы слушали эмтивишный анплагт Нейла Янга и пили говняное американское пиво.
Привет, сказал он мне, ты меня помнишь? Привет, ответил я ему настороженно, помню, ясное дело, только не помню, как тебя зовут. Ярема, сказал он. Помнишь, ты когда-то приезжал сюда, мы еще напились, ты тогда сказал, что я похож на Моррисона? Точно, сказал я, помню. И брата твоего помню — он в сортире заснул. В душе. Точно — в душе. За девять лет Ярема почти не изменился. Не знаю, как я. Давай снова напьемся, предложил я. Давай, согласился он, давай в четверг — я запишу тебе нормальной музыки. Договорились, сказал я. Ну — что я говорил в начале?
Ярема приехал на мощной легковушке и привез мне штук 30 дисков с нарезанными на них записями, в основном это была музыка поздних 60-х, ранних 70-х, про некоторые из этих альбомов я только слышал, дома найти их было невозможно. Я тебе еще запишу местной музыки, пообещал он, тут куча команд, они выступают в местных клубах, их крутят на местных станциях, кроме Манхэттена их почти нигде не знают, это настоящая клевая музыка. А что это за местные станции? поинтересовался я. Я тебе расскажу, сказал он, и мы поехали в болгарский клуб на дискотеку Юджина.