Джо Фауст - Дьяволы Фермана
И наконец, слава богу, тишину разорвал резкий голос Хотчкисса…
— Боддеккер, ты охренел?!
Его слова эхом разнеслись по комнате; Хотчкисс виновато взглянул на Харрис, Бродбент и Биглоу.
— Ох, простите за выражение, леди. — А потом снова мне: — Боддеккер, где были твои мозги, когда ты это писал?
— Я не уверена, что хочу знать ответ, — сказала Биглоу с кислым лицом.
Норберт пробормотал, что ему нравится. Я проигнорировал его мнение. Я мог взять сто случайных имен из Манхэттенской телефонной базы данных, выстроить их в случайном порядке, обозвать это роликом, и он сказал бы то же самое. Это его стиль — двигаться по пути наименьшего сопротивления и предпочитать добротность творчеству. Норберт завоевывал награды — поэтому-то и сидел сейчас здесь, — однако его работы продавали не так много товаров.
Я смотрел на Левина. Его глаза превратились в узкие щелочки, как и всегда, когда он сосредоточивался на том, что читал.
Минула вечность, прежде чем «старик» оторвался от экрана и улыбнулся.
— В какой-то степени мне даже нравится, — сказал он. — Ярко. Динамично. Я думаю, это привлечет внимание зрителей.
Харрис послала ему недоверчивый взгляд. Она всегда недоброжелательно относилась к роликам, которые по той или иной причине не могли попасть в компьютерные сети и поступали только к индивидуальным пользователям.
— Это слишком жестоко, — сказала она.
— Зато с юмором, — возразил Финней. — И визуально демонстрирует, как работает этот продукт. Причем делает это живо и не занудно. Тем самым выгодно отличаясь от прочих сценариев…
Затем вступил Робенштайн.
— Вы меня извините, — проговорил он, — но вам не кажется, что это слишком вольное изложение? В конце концов цель ролика — продать товар. Заставить потребителя его приобретать. Я не вижу, как данный ролик может обеспечить…
Левин взглянул на него.
— Вашей работы, мистер Робенштайн, мы вообще не видели.
— Верно, — согласился он. — И все же данный ролик от этого не становится лучше. Вряд ли он способен что-то продать.
— Я не согласен, — сказал Спеннер. — По-моему, в этом что-то есть.
— Да, — сказал Норберт. — Конец Пембрук-Холла.
— Здесь присутствует все, о чем говорил мистер Левин в своей речи, — возразил Финней. — Я думаю, мы можем послать его «Миру Нано».
— Вы выжили из ума, — сказал Хотчкисс. — Извините, конечно, но…
Левин оперся ладонями о стол, поднялся и обвел всех взглядом. А затем уставился прямо на меня.
— Я прошу вас простить Хотчкисса, — сказал он мне. — Этот мальчик до сих пор шевелит губами, когда читает. — Потом, обращаясь ко всем: — Друзья, мы не первый год работаем вместе. Пембрук-Холл не достиг бы нынешних высот, если бы не рисковал. Я заявляю, что именно это внутреннее состязание позволит нам выиграть конкурс и представить «Наноклин» миру. Надеюсь, не требуются пещерные профессора с палками вместо указок, чтобы объяснить вам, о чем вообще речь?
Хотчкисс поерзал на стуле.
— Назовите это предчувствием, если хотите, но я подозреваю, что подобным образом работают все прочие агентства. Их авторы напишут нечто вроде: «Идут маленькие машинки! Бла-бла-бла… вот как это работает». А мы должны оказаться лучше других компаний, и только тогда мы можем рассчитывать на благосклонность «Мира Нанотехнологий». Это тот самый случай — ешь или съедят тебя.
— Нет. — Харрис резко захлопнула ноутбук. — Это другой случай: ешь, расшвыривая по сторонам объедки. Это отвратительно.
— Это ярко, — сказал Финней.
— Так никто никогда не делал, — вставила Биглоу.
— Именно поэтому нам стоит этим воспользоваться, — ответил Спеннер.
— Я могу назвать вам сотню причин, по которым данный ролик нельзя использовать — сказал Робенштайн, — однако не стану этого делать. Все и так очевидно.
— Почему же? — Финней ухмыльнулся. — Назови хотя бы одну.
Робенштайн облизнул губы и оглядел своих антагонистов: один из «стариков» и двое старших партнеров. Он сделал глубокий вдох, но не успел вымолвить и слова, как заговорила Харрис.
— Этот язык неприемлем, — сказала она.
— Язык! — воскликнул Левин.
— Язык? — переспросил я.
— В рекламе недопустимы столь вульгарные выражения. На канале анимации — сколько угодно, но это — реклама стирального порошка…
— Ну-у, язык… — сказал Спеннер.
— Специфичен, — вставил Норберт. — В тексте использовано слово «задница». Дважды.
— Один раз слово появляется только в описании ролика, — сказал Финней. — Эту «задницу» не будут произносить.
— Да, — ответила Харрис, — ее просто покажут.
— Даже единожды, — заметил Робенштайн, — вы не имеете права употреблять в ролике слово «задница», Боддеккер.
— Почему нет? — спросил Левин. — Я слыхивал «черт» и «блин».
— Они использовались для рекламы развлекательных мероприятий и пива. Это разные вещи. Цензура не пропустит. — Робенштайн резко ударил по крышке ноутбука.
— А я однажды слышал слово «ублюдок», — сказал Финней. — И ролик показывали достаточно долго.
— Да, — вспомнил Спеннер. — Реклама презервативов. Очень неплохой ролик, кстати сказать. А все эти сперматозоиды, выстроенные в ряд и напевающие…
Левин ритмично постучал пальцами по столу.
— Мы никогда не станем тобой, маленький ублюдок, — пропел он.
Финней улыбнулся.
— Вот-вот. Ролик агентства Штрюселя и Штрауса. Один из лучших.
— А что случилось с автором? — спросил Спеннер.
— Она работает в Чикаго, — гордо сообщил Левин.
— Послушайте, это все не имеет значения, — сказала Харрис. — «Ублюдок» в том ролике был оправдан. Это приемлемо в соответствующем контексте. А в данном случае «задница» — явный перебор.
— Здесь действует грубая уличная банда, — подчеркнул Левин. — Это предполагает соответствующий настрой. Или ты ожидала, что диктор скажет «попка»?
Харрис закрыла глаза руками и покачала головой. Бродбент, которая до сих пор помалкивала, постучала по столу, привлекая всеобщее внимание.
— Давайте скажем, что контекст не соответствует употребляемой лексике, — сказала она. — Что еще?
— Чересчур вульгарно, — отозвался Норберт.
— Оставим в покое редактуру, — сказала Бродбент, — и представим себе самый худший исход. Согласны?
Я беспокойно поерзал на стуле. Я не понимал, куда она клонит, и не был уверен, что хочу это знать. Но, с другой стороны, что бы она ни имела в виду, такое обсуждение несравненно лучше, чем грызня моей собственной творческой группы по поводу этого же текста.
— Слушаю, — сказал я.
Остальные тоже кивнули в знак согласия.
— Допустим, контекст не соответствует…
— А ты хочешь сказать, что это не так?
— Погодите вы, — рявкнул Левин. — Дайте ей закончить.
— Ну, вот что. — Робенштайн неловко пошевелился, и стул скрипнул под его весом. — Если контекст не годится, то и говорить больше не о чем. Можно прекратить бесполезный спор прямо сейчас. Это уже давно следовало сделать.
Бродбент подняла руку.
— Итак. Оставив в покое редактуру, давайте предположим, что мы приняли ролик Боддеккера и представили на рассмотрение «Миру Нано». Что будет в худшем случае?
— Они нас обсмеют, — сказал Робенштайн. — И я очень удивлюсь, если в последствии, хоть раз пригласят к сотрудничеству.
— Ладно. — Бродбент улыбнулась. Длинные зубы придавали ей лошадиный вид, но на сей раз я не обратил на это внимания. Слишком заинтересовался и все еще не понимал — что она хочет предложить.
— Нет. Скажем, они приняли ролик. Что происходит потом? В самом худшем случае?
— К чему ты? — спросил Робенштайн.
— Сетевые цензоры ни за что его не пропустят, — встрял Норберт.
Я покачал головой.
— Это никогда не было проблемой. С каких пор ролики подвергаются цензуре прежде, чем попадают в эфир? Разве что анонсы к «Рекламному веку», да еще реклама на коммерческом канале, больше нигде. Проблемы начнутся, когда рекламная кампания выплеснется на улицы.
— Вот в этом-то и дело, — сказала Биглоу. — Будет беда. Бродбент глянула на нее.
— Что за беда?
— Огонь, вода и острый дефицит, — сказал Финней. Бродбент возмущенно посмотрела на него, но Финней примирительно вскинул руки и проговорил:
— Расслабься. Я на твоей стороне. Только понять бы, которая из сторон твоя.
— Так что за беда? — еще раз спросила Бродбент у Биглоу.
— Ты хочешь полный перечень проблем? Сначала начнутся публичные протесты. Потом поднимется шум в сети. Потом эксперты начнут выяснять, как эту пародию вообще осмелились пропустить, тем более в качестве рекламной кампании. За этим последует полное правительственное расследование и, возможно, взыскание согласно Акту Кальвина Клейна.
