Карл-Йоганн Вальгрен - Женщина-птица
— Как ты, папка? — спрашиваю я его чуть не каждый день. — Жизнь продолжается?
Он улыбается в ответ своей мечтательной улыбкой.
— Продолжается. Сейчас лучше… И в конце концов, она же должна продолжаться!
Папа старается ввести в свою жизнь некий порядок; благодаря этому у него, наверное, появляется иллюзия, что он работает. По утрам он читает по определенному плану; он же должен знать все, и на этот раз углубляется в геологию.
— Геология! — восклицает он. — Ты должен понимать, что геология — это все. Альфа и омега, юрский период, критский период…
Он хочет знать все и живет надеждой на вечный закон природы: жизнь должна продолжаться. Но что он вкладывает в эту надежду? Мечту о работе, о новой любви… о том, чтобы наконец найти своего исчезнувшего брата?
В час он обедает в ресторане «Гудмунден». Мама приучила его, что обед всегда подается на стол, и он не хочет изменять этой привычке, хотя на эти обеды у него уходит куча денег. К тому же у него появляются новые приятели; в основном, насколько я понимаю, вдовцы и разведенные. Он их почему-то называет по фамилиям и добавляет географические координаты: «Свенссон с Бругатан» или «Карлссон за углом» — как будто это кому-то что-то говорит.
— И что это за люди? — иногда спрашиваю я, чтобы его подзавести. — Кто они, что они рассказывают?
— Ничего особенного, — отвечает папа. — Люди как люди, правда, никто из них не читает.
Я улыбаюсь. Наконец-то папа начал какую-то социальную жизнь, хотя его, должно быть, удручает, что его новые знакомые не так начитаны, как он.
— А почему бы тебе не пойти с ними куда-нибудь вечером? На танцы? Или пригласи их домой, поиграете в карты или я уж не знаю что.
Но он только улыбается на мои предложения — мягко и загадочно, словно он уже познал все тайны мироздания…
И еще одно радует меня — он начал бегать. Каждый вечер он делает пару кругов по набережной; это что-то совершенно новое: раньше он никогда спортом не занимался.
— Это важно психологически, — утверждает он со всей своей почерпнутой из книг мудростью. — К тому же растет мышечная масса, ускоряется обмен веществ. Все это дает мне обманчивое ощущение бессмертия… вроде курса омоложения… но это все, конечно, самообман.
Папа во вновь купленном тренировочном костюме с огненно-красными катафотами на спине; папа в специально подобранных беговых кроссовках из специального пластика; они весят 275 грамм, не больше и не меньше. Перед тем как уйти из дома он с детской гордостью просит меня на него посмотреть, якобы для того, чтобы проверить, все ли в порядке. Погляди на меня, словно восклицает он, оцени! Еще не конец! В конце концов, жизнь же продолжается!
А чем занимаюсь я? Продаю инструменты в «Музыке Свенссона». Обсуждаю новые хиты с Миро… мы по-прежнему уговариваем друг друга, что надо срочно сделать запись той или иной пьесы, что настало время стать рок-звездами.
Я тоже словно просыпаюсь от некоего туманного сна, как будто меня заражает папин пример. Нам удалось организовать несколько концертов в южной Швеции, и скоро мы отправляемся на мини-гастроли. Я чаще встречаюсь с ребятами; мы сидим в «заднем кармане» Гранд-отеля или в каком-нибудь кафе на набережной; я несколько раз прилично надрался, трахнул пару девушек… ничего особенного, но все же.
Весна, весна в Фалькенберге, все, как в мифах, начинается снова. Возрождается и начинается снова. Тихо идет дождь, а по вечерам небо становится пурпурно-бирюзовым… начало новой эпохи. Отец насвистывает в кухне и перелистывает книги в поисках последних геологических открытий. Я лежу неподвижно, наслаждаясь прикосновениями прохладной простыни; что за сон был? Кристина? Дядя Эрик? В соседних квартирах просыпаются соседи и наполняют утро звуком своих шагов.
В пятницу вечером в «заднем кармане» я встречаю Эстер. Миро с ребятами сидят за столом и вяло разговаривают о чем-то неинтересном, я стою у стойки и жду свое пиво. И вдруг откуда ни возьмись появляется Эстер, совсем рядом. Я замираю и смотрю на нее во все глаза. Раньше я никогда не встречал ее в кабаках. А сейчас она совсем рядом… если протянуть руку, можно ее погладить. Или ударить.
— Ты один? Я имею в виду — ты с кем-то? — говорит она, не глядя на меня.
Я отрицательно качаю головой.
— Скажи словами! Ты ведь можешь ответить нормально?
Она говорит шипящим шепотом, не глядя на меня. Из стекла она сделана, что ли — не отбрасывает тени.
— Скажи же!
— Я с Миро, — говорю я наконец. — Вон он сидит…
Эстер кивает, по-прежнему глядя прямо перед собой. Она еще ни разу на меня не посмотрела. Мне вдруг приходит в голову: она каким-то образом узнала про альбом и сейчас потребует объяснений. Мысль эта кажется мне забавной, и я начинаю смеяться.
— Что-нибудь случилось?
— А как ты думаешь? Что я просто воспользовалась случаем поздороваться?
Теперь она смотрит на меня; вид у нее виноватый, но не смущенный.
— Я хотела кое-что сказать… Так много всего случилось… твоя мать… мое замужество… все одно к одному. Мы виделись тогда в библиотеке, но я не могла выдавить ни слова…
Она замолчала, горестно качая головой, словно осуждала себя за непоправимую ошибку.
— Пошли отсюда, — говорит она. — Здесь слишком много народу — я даже собственные мысли не слышу.
Мы переходим улицу и останавливаемся у парапета набережной. Она стеклянная, опять думаю я, — не отбрасывает тени. Может быть, сейчас такой момент, когда достаточно что-то сказать — и все станет ясно, надо только освободить ушные раковины от напластований времени… Под нами бежит речка, сизая, как голубь, в неестественном свете уличных фонарей. Я покачиваюсь с носка на пятку и жду, что будет.
— Пошли ко мне, — тихо говорит она, — если ты хочешь, разумеется.
Я поворачиваюсь к отелю — надо бы что-то сказать Миро. За спиной смолкает река. Мимо по Огатан проезжает автобус; каждый конец недели сюда, к Гранд-отелю, подъезжают автобусы с ребятами из Гиславеда, Смоландстенара и других соседних городов. Фалькенберг для них — столица, они едут сюда потанцевать и познакомиться… это тоже смешно: такая занудная, чуть ли не летаргическая, повторяемость…
— Идешь?
Я кошусь на нее и замечаю, что у нее наконец появилась тень; ее словно одним широким мазком кисти нарисовали на асфальте.
— А почему бы нет? — говорю я наконец. — Почему бы нет?
И я иду к ней домой. Мы пересекаем Тульбрун, минуем Лесное кладбище и направляемся к Слеттену. В этой обманчивой темноте кажется, что в мире все перевернулось: булыжники превратились в ямы, а ямы — в холмы и даже целые горы.
И Эстер рядом — тоже негатив. Мы молчим и избегаем смотреть друг на друга, и все происходящее кажется мне нереальным, нарочно сконструированным, лживым… Я сильно пьян, я погружен в себя, все неверно и все против моей воли, словно я шашка в игре или проходная идея в чьей-то непонятной мне стратегии. Эстер время от времени кивает, словно бы она понимает, о чем я думаю, и соглашается. Может быть, и она всего лишь фантазия, принесенная пьяным ветром?
Мы проходим кварталы вилл в Слеттене. Улица пуста, и свет фонарей тоже воспринимается, как негатив: черные круги на сияющем фоне неба. Неужели она и вправду узнала что-то о моем альбоме со свадебными фотографиями? Или о том, что я и сейчас думаю о ней, когда мастурбирую?… Что за идиотские мысли… просто между нами осталась загадка, она разделила нас, и я должен понять… или все это чушь? Может быть, все происходит именно так, как и должно происходить, по известным правилам: двое старых знакомых встречаются в Гранд-отеле, прошло уже много времени, и настало время разобраться в прошлом.
Она отпирает дверь. Я стою в прихожей, прислонив голову к стене.
— А он дома? — спрашиваю я. — Твой муж?
Она вешает куртку и делает странный жест рукой.
— Может быть, — говорит она. — Не знаю…
Мы усаживаемся в кухне. Эстер зажигает свечу, пламя колеблется от ее дыхания. Здесь как будто ничего не изменилось… впрочем, с уверенностью сказать не могу, не могу сфокусировать зрение, все кажется нечетким и деформированным, как через неровное стекло. Все-таки я очень пьян.
— Как ты? — спрашивает она.
— Хорошо. Прекрасно. Почему ты спрашиваешь?
— Не знаю. А ты как думаешь?
— О, Боже! У нас что — игра в вопросы и ответы?
Она замолкает. Мне чудится какое-то движение в доме — взмах невидимой руки, тело, согнувшееся пополам, как складной нож.
— Хорошо. Что ты хочешь, чтобы я сказала? Я не знаю, как начать такой разговор…
— Ну, хотя бы спроси: как твоя группа, Йоран? А я отвечу: спасибо, хорошо. Мы купили новый усилитель и собираемся на абсолютно бессмысленные мини-гастроли.
— Я слышала вас как-то, — говорит она, не обращая внимания на мою иронию. — Вы играли в Варберге. С пару лет назад, когда твоя мама болела. Я стояла сзади и не дослушала до конца… Ты выглядел жутко, один раз даже свалился с эстрады в публику.
