Борис Прокудин - In сайт / Out сайт, или Любовь из интернета
— Отвали от меня, псих!
— Я тебя про друга спрашиваю, а ты мне про какие-то тетрадки…
— Издеваешься еще…
— Да нет, сочувствую.
— Меня черные археологи уже раз избили… А теперь вы… И кто этот чертов Пол?
— Да ирландец один. Ее жених.
Парень нехотя взял сигарету, глубоко затянулся:
— Ну вы и психи!
— А что это за дурацкие тетрадки? — вяло спросила Саша.
— Волошинцы, говорят, приносили жертвы богам. Девушки бросали всякие там кольца, бусы. А сам Волошин взял и швырнул с горы тетради стихов…
— Кто из нас псих, еще надо разобраться! — ухмыльнулся Никита.
— Да отвалите от меня! Я пошел копать… Кстати, сигарет еще оставьте. Мои-то раздавили, вандалы…
Ребята отсыпали парню сигарет и уныло побрели обратно.
— Удачи тебе! — обернувшись, крикнула Саша.
— Идите в жопу и там умрите! — бодро ответил голос из ямы.
— Готовь свой распрекрасный лобик для щелбанов, — сказал Никита, когда они вернулись в лагерь.
— Только осторожно, у меня там мозг!
На пляже кто-то бренчал на гитаре.
— Потанцуем?
— Чего это я с тобой буду танцевать? Бей свои щелбаны!
— Вместо щелбанов.
Саша засмеялась:
— Если вместо — я согласна.
Они подошли поближе к ребятам с гитарами и стали танцевать. Никита прикасался щекой к Сашиным волосам и с наслаждением вдыхал их морской запах. Потом они сидели на берегу и пускали в багровую полоску на горизонте дым сигарет.
Музыканты об ирландце ничего не слышали, зато оказались большими весельчаками. Они разделись и побежали купаться, а когда выскочили из воды, сложили в кучу гитары и стали водить вокруг них хоровод и орать во все горло:
— Ма-ма, ма-ма, что я буду делать, у ме-ня нет зимнего пальта!
— Какой ваш домен? — закричал один из них, лысенький, с бородкой и прозрачными голубыми глазами.
— Точка ру, — сказал Никита.
— Ненавижу этот домен, — засмеялся парень. — Чуваки, наша палатка сверху, зеленая такая, если будет скучно, заходите вечером пить глинтвейн.
— Хорошо, придем, — пообещал Никита.
У лагеря их нетерпеливо поджидал Скелетон. Наутро он должен был уезжать. Лицо его выражало озабоченность, между бровей залегли складки. Скелетон взял из пакета Никиты ракушки, пообещав, что раскроет, посмотрит и вернет, закинул маску на спину и вприпрыжку побежал к себе.
— Как он трогательно верит, что найдет свою жемчужину! — сказала Саша.
— Не говори!
Уже поздно вечером, когда Никита разогревал похлебку, из города наконец явились Дива с Юрой.
— Что-то вы припозднились, сколько можно мороженое есть! — сказал, размешивая варево в котле, Никита.
Дива ответила ему самой загадочной и обаятельной женской улыбкой из тех, какие он видел за всю свою жизнь. Никита даже ложку уронил.
А Дива, не промолвив ни слова, поманила к себе Юру, и они, положив у палатки пакет с продуктами, снова ушли.
— Что это с ними? — сказала Саша.
— Может, ему удалось протоптать тропинку к ее сердцу?
— Да ну!
— С помощью нескольких убойных научных терминов.
— Не иронизируй над Юриком, он хороший.
— Да я в него почти влюбился!
Саша ничего не ответила, она стояла, уперев руки в боки.
— Так, ты хочешь сказать, что они ушли обниматься-целоваться?
— Люди иногда это делают, — сказал Никита. — Коврик бы захватили.
— А зачем они взяли нож? Единственный…
— У настоящего пацана всегда должен быть нож.
— Странно, странно, — сказала Саша. — Дива и Юра…
Дива с Юрой вернулись в лагерь через час. Они выглядели счастливыми, как школьники на выпускном балу. Тогда вся четверка отправилась к новым друзьям, музыкантам из Донецка, прихватив с собой пермских молодоженов, вина со слойками и пенки, чтобы было на чем сидеть.
Еще через час у костра нарисовались три барышни. Лиц поначалу никто не разглядел, да особенно никто и не вглядывался. Они пришли из ночи, с гитарой. И вдруг запели так, что к скромному костру потянулись все, кто был поблизости. А когда в бархатной тьме раздалась песня «Ходят кони над рекою», разложенная на три голоса и звучавшая удивительно чисто и печально, некоторые из слушателей украдкой смахнули нечаянную слезу.
Девушки оказались из питерской консерватории, где они учились на дирижеров хора. Потом пришел Митяй, принес травы:
— Будете?
— Э, нет! — решительно сказал Никита. — Больше никакой ганжи.
Он разлил всем чаю и достал купленные в городе слойки, украдкой поглядывая на Сашу. Ему все нравилось в ней: как она смеялась, как болтала с донецкими, курила, пила чай, поднося горячую чашку к губам и морщась, опять смеялась, болтала, снова пила чай, смеялась, морщилась… На ней была широкая рубаха с большим вырезом и длиннющая юбка. Когда она наклонялась над костром, чтобы прикурить сигарету от тлеющей веточки, видны были ее небольшие грудки. Разгорающийся время от времени костер позволял ему на какие-то секунды разглядеть выражение ее лица.
«Всего две или три вещи, которые я знаю о ней, — подумал Никита. — Ее зовут Саша, у нее вздернутый носик… Она из Нижнего, хочет учиться на художника, но не смогла с первого захода поступить… С ней легко, она отличная девчонка…»
После хористок гитару взял Митяй. Хриплым пиратским голосом он запел «Крейсер «Аврора». На нем были грязные желтые шорты и зеленая расстегнутая рубаха. Саша начала раскачиваться. Видно было, что она не помнила слов, но ей хотелось петь, и губы ее беззвучно открывались навстречу мелодии. «Или как прежде в черных бушлатах угрюмо шагают твои патрули», — пел, привирая, Митяй. Его светлые, до плеч, волосы как у Курта Кобейна насквозь просвечивались костром. Глаза были полны печали, а губы улыбались. Сначала он пел тихо и медленно, но второй куплет уже голосил во всю мощь своих связок, запрокинув голову и закрыв глаза:
Волны крутые, штормы седые.
Доля такая у кораблей…
Он на секунду прикрыл струны рукой, заставив их замолчать, а потом с новой силой безжалостно по ним ударил:
Судьбы их тоже чем-то похожи,
Чем-то похожи на судьбы людей.
На последних аккордах песни голос его треснул. Завершающие слова:
Что тебе снится, крейсер «Аврора»,
В час, когда утро встает над Невой,
— он буквально прошептал. В мертвой тишине. Даже прибой ненадолго затаился, словно дослушивая песню. Казалось, Митяй со своим свистящим, сломанным голосом силился поведать собравшейся вокруг него горстке людей нечто важное. Он как будто постигал какую-то тайну. И все они, сидевшие у костра, благодаря ему были к ней причастны. Митяй положил гитару, чтобы прислушаться к своим новым мыслям.
— Как можно петь песни совков? — сказал вдруг в тишине какой-то белобрысый, появившийся неизвестно откуда.
— Кретин! — бросил ему кто-то, и белобрысый тихо исчез за спинами слушателей. Митяй не обратил ни малейшего внимания на эти слова. Он почти плакал.
Кто знает, может быть, он вспоминал свое детство, вкус мороженого в вафельном стаканчике, запах политого водой асфальта, маму, идущую по улице в простеньком платье с тяжелыми сумками, или военную форму деда с кортиком и орденскими планками. Кто знает. А может, он был просто сентиментальным алкоголиком, настолько растравившим свой больной мозг, что готов был заплакать после первой кружки пива просто от жалости к себе.
Покурившие ганжу отвалились на свои пенки и лежали пузом кверху, глядя в звездное небо. Митяй безмолвно созерцал море, светлевшее ближе к горизонту. Усталые от дневных гуляний Дива с Юрой дремали, подпирая друг друга спинами. Только Никита с Сашей и хористками активно бодрствовали. Они пели все, что только могли вспомнить, большей частью песенки из мультиков или старых фильмов. Они вообще не собирались ложиться, им хотелось застать утро врасплох.
Всех разбудил вопль Скелетона. Было часов семь утра. Мальчик стоял на берегу, мокрый, со всклокоченными, как обычно, волосами, и плакал навзрыд. Он звал бабушку, пытался что-то сказать, но понять его было невозможно. Вокруг скоро собралась толпа обитателей пляжа, которые спросонок никак не могли взять в толк, что случилось.
— Кто обидел Скелетона?! — кричал на бегу Митяй, разбуженный бестолковым шумом. Протиснувшись сквозь толпу недоумевающего народа, он бросился к мальчику:
— Скелетон, чувак!!!
И Скелетон, сотрясаясь всем телом, раскрыл кулак и показал ему то, что лежало у него на ладони. Это была жемчужина.
— Ура!!! — заорал во всю глотку Митяй. — Скелетон нашел свою жемчужину!
Всех охватила несказанная радость. С зеленки прибежала моложавая бабушка мальчика, и он бросился в ее объятия. Все поздравляли Скелетона и друг друга. Саша, Никита и Юра тоже вскочили со своих мест и присоединились к компании ликовавших нудистов. Они качали Скелетона и подбрасывали его, как это делают с футбольными тренерами после крупных побед.
