Чарльз Буковски - Музыка горячей воды
— И как мне научиться?
— Такому не научишься. Это инстинкт. Тут надо понимать, что женщина на самом деле хочет тебе сказать, когда что-то говорит. Этому не научишь.
— А что она мне на самом деле говорила?
— Она тебя хотела, а ты не понимал, как к ней подступиться. Мосты не навел. Ты облажался, Макс.
— Она же читала все мои книги. Она думала, я в чем-то соображаю.
— Она вот теперь сообразила.
— Что?
— Что ты, Макс, тупой осел.
— А я тупой осел?
— Все писатели — тупые ослы. Поэтому они всё и записывают.
— В смысле — «поэтому они всё и записывают»?
— В смысле, они всё записывают, потому что ни шиша ни в чем не соображают.
— Я много чего записываю, — печально сказал Макс.
— Помню, в детстве я читал книжку Хемингуэя. Там один парень все ложился в постель с женщиной и ложился, но у него ничего не получалось, хотя эту женщину он любил, а та любила его. Господи боже мой, думал я, какая великолепная книжка. Столько веков прошло, а про этот аспект никто не написал. Мне казалось, что парень этот — слишком блаженный осел, потому у него и не выходит. А под конец книжки я прочел, что ему в войну просто яйца отстрелили. Вот подстава.
— Думаешь, она вернется? — спросил Макс- Ты бы видел ее фигуру, это лицо, эти глаза.
— Не вернется, — ответил я и встал.
— Но что же мне делать? — спросил Макс.
— Кропай и дальше свои жалкие стишки, рассказики и романчики…
Я оставил его сидеть и спустился по лестнице. Мне больше нечего было ему сказать. На часах 7.45 вечера, а я еще не ужинал. Я сел в машину и поехал к «Макдоналдсу»: взять, что ли, жареных креветок?
Смерть отца 1
Отцовские похороны были как остывший гамбургер. Я сидел напротив похоронного бюро в Альхамбре и пил кофе. Когда все закончится, до ипподрома ехать недолго. Вошел человек с жутким облезающим лицом, в очень круглых очках с очень толстыми стеклами.
— Генри, — сказал он мне, потом сел и тоже заказал кофе.
— Здравствуйте, Берт.
— Мы с твоим отцом очень крепко подружились. Много о тебе разговаривали.
— Я не любил старика, — ответил я.
— А отец тебя очень любил, Генри. Все надеялся, что ты женишься на Рите. — Рита была дочерью Берта. — Она ходит с таким милым парнишкой, но он ее не привлекает. Кажется, ей больше пижоны нравятся. Я не понимаю. Но он ей, должно быть, хоть немного, да нравится, — чуть просиял он, — потому что, когда он приходит, ребенка она прячет в чулане.
— Ладно, Берт, пойдемте.
Мы перешли через дорогу в похоронное бюро. Кто-то вещал, каким хорошим человеком был отец. Мне хотелось изложить им и другую точку зрения. Потом кто-то запел. Мы встали и гуськом пошли мимо гроба. Я шел последним. Может, плюнуть на него, подумал я.
Мать у меня умерла. Я ее похоронил год назад, после чего отправился на скачки, а потом трахнулся. Все шли мимо гроба. Потом закричала какая-то женщина:
— Нет, нет, нет! Не может быть, что он умер!
Полезла в гроб, подняла отцу голову и поцеловала. Ее никто не остановил. Губами прямо в губы. Я взял отца за шею, женщину за шею и растащил. Отец упал обратно в гроб, а женщину вывели, ее трясло.
— Это подружка твоего отца, — сказал Берт.
— Недурно выглядит, — сказал я.
Когда я выходил на улицу после службы, женщина ждала снаружи. Подбежала ко мне.
— Ты вылитый он! Ты и есть он!
— Нет, — ответил я, — он умер, а я моложе и приятнее.
Она обхватила меня руками и поцеловала. Я сунул язык ей в губы. Потом отстранился.
— Ну, ну, — громко сказал я, — держите себя в руках!
Она меня еще раз поцеловала, и я теперь воткнул язык ей в рот еще глубже. Пенис мой отвердевал. Подошли какие-то мужчины и женщина — увести ее.
— Нет, — сказала она, — я хочу поехать с ним. Я должна поговорить с его сыном!
— Ну же, Мария, пожалуйста, пойдем с нами!
— Нет-нет, мне надо поговорить с его сыном!
— Вы не против? — спросил у меня один.
— Нормально, — ответил я.
Мария села ко мне в машину, и мы поехали в отцовский дом. Я открыл дверь, и мы вошли.
— Посмотрите тут, — сказал я. — Можете взять себе все, что хотите. А я пойду в ванную. На похоронах я потею.
Когда я вышел, Мария сидела на краешке отцовой кровати.
— Ой, на тебе его халат!
— Теперь он мой.
— Он этот халат обожал. Я подарила ему на Рождество. Он им так гордился. Говорил, что наденет его и станет ходить по кварталу, чтобы все соседи видели.
— И ходил?
— Нет.
— Хороший халат. Теперь будет мой. С тумбочки я взял пачку сигарет.
— Ой, это его сигареты!
— Хотите?
— Нет.
Я закурил.
— Вы с ним сколько были знакомы?
— Около года.
— И так и не поняли?
— Чего не поняла?
— Что он человек невежественный. Грубый. Патриот. Жадный до денег. Врун. Трус. Притворщик.
— Нет.
— Удивительно. А вроде разумная женщина.
— Генри, я любила твоего отца.
— Вам сколько лет?
— Сорок три.
— Хорошо сохранились. Ноги у вас красивые.
— Спасибо.
— Аппетитные.
Я ушел на кухню и достал из буфета вино, вытащил пробку из бутылки, нашел два бокала и вернулся. Налил ей и передал бокал.
— Твой отец часто о тебе говорил.
— Да?
— Говорил, что тебе не хватает честолюбия.
— Он прав.
— В самом деле?
— Все мое честолюбие сводится к тому, чтоб вообще никем не стать. По-моему, так разумнее всего.
— Странный ты.
— Нет, это отец у меня был странный. Давайте я вам еще налью. Хорошее вино.
— Он говорил, что ты пьяница.
— Видите, я хоть чего-то добился.
— Ты так на него похож.
— Только снаружи. Ему нравились яйца всмятку, а мне вкрутую. Ему нравилось общество, а мне одиночество. Ему нравилось спать ночью, а мне днем. Он любил собак, а я дергал их за уши и совал им в жопу спички. Ему нравилось работать, а мне нравится бездельничать.
Я нагнулся и сграбастал Марию. Разжал ей губы, сунулся ртом ей в рот и принялся высасывать весь воздух у нее из легких. Я плевал ей в глотку и возил ей пальцем меж ягодиц. Потом мы разъединились.
— Он меня нежно целовал, — сказала Мария. — Он любил меня.
— Блядь, — сказал я, — и месяца не прошло, как мою мать закопали, а он уже сосал вам сиськи и подтирался вашей туалетной бумагой.
— Он меня любил.
— Хуйня. К вашей вагине он прибился из страха одиночества.
— Он говорил, что ты озлобленный юноша.
— Еще бы. Поглядите, что у меня было вместо отца.
Я задрал на ней платье и принялся целовать ей ноги. Начал с колен. Добрался до бедер изнутри, и она раздвинула ноги пошире. Я ее укусил, крепко, она подскочила и пукнула.
— Ой, прости.
— Все в порядке, — сказал я.
Я налил ей выпить еще, закурил сигарету, оставшуюся от мертвого отца, и пошел на кухню за второй бутылкой вина. Мы пили еще час или два. День только клонился к вечеру, а я уже устал. Смерть такая скучная. Вот что в ней хуже всего. Скучная. Как только происходит, с ней уже ничего не поделаешь. С ней не поиграешь в теннис, не превратишь ее в коробку леденцов. Она просто есть, как есть спустившее колесо. Глупая смерть. Я забрался в постель. Слышал, как Мария снимает туфли, одежду, потом она легла рядом. Голову положила мне на грудь, а я пальцами гладил ее за ушами. Тут у меня начал вставать. Я приподнял ей голову и обхватил губами ее рот. Нежно обхватил. Потом взял ее за руку и положил себе на хуй.
Я выпил слишком много вина. Залез на нее. Терся и терся. Постоянно был на грани, но так ни к чему и не приехал. Я еб ее потно, нескончаемо и по-конски. Кровать дергалась и подпрыгивала, ерзала и стонала. И Мария стонала. Я все целовал ее и целовал. Ртом она хватала воздух.
— Боже, — говорила она, — ты меня И ВПРЯМЬ ЕБЕШЬ!
Мне же хотелось лишь кончить, но вино притупило механизм. Наконец я скатился.
— Боже, — сказала она. — Боже.
Мы начали целоваться, и все пошло по новой. Я еще раз на нее залез. Теперь я чувствовал, как медленно близится оргазм.
— О, — сказал я, — о господи!
Наконец мне удалось, я встал, сходил в ванную, вернулся, выкурил сигарету и снова лег в постель. Мария почти спала.
— Боже мой, — сказала она, — ты и впрямь меня ВЫЕБ!
Мы уснули.
Наутро я встал, проблевался, почистил зубы, прополоскал рот и раскупорил бутылку пива. Мария проснулась и на меня посмотрела.
— Мы еблись? — спросила она.
— Вы серьезно?
— Нет, я хочу знать. Мы еблись?
— Нет, — ответил я. — Ничего не было. Мария ушла в ванную и приняла душ. Она пела.
Потом вытерлась и вышла. Посмотрела на меня.
— Я себя чувствую женщиной, которую выебли.
— Ничего не было, Мария.
Мы оделись, и я отвел ее в кафе за углом. Она взяла сосиску с омлетом, пшеничный тост, кофе. Я выпил стакан томатного сока и съел булочку с отрубями.
