Тонино Бенаквиста - Укусы рассвета
Не к добру он это сказал, поспешил. И вот что мне хочется ему ответить, пока он судорожно, едва не вывихнув лодыжку, жмет на стартер своей машины: «Вот видишь, оказывается, можно тронуть и твоего Жерара, и превратить его в сито, и вбить ему в глотку пистолет, и никто его не защитит, это у меня есть надежный защитник, и это меня вы превратили в футбольный мяч…» Воздев руки над головой, оскалившись и высунув язык, я злорадствовал, нагоняя на них тот ужас, который они только что нагоняли на меня самого: глядите, сволочи, глядите на своего Жерара, и глядите на меня, и бойтесь, бойтесь меня, я живой мертвец, живой мертвец!
Мотоциклы вихрем сорвались с места и с оглушительным ревом понеслись в сторону набережной; я тоже помчался прочь, собрав последние силы, задыхаясь и кашляя, со слезами на глазах; пересек реку по первому попавшемуся мосту и побежал дальше, все еще содрогаясь от страха, что меня догонят. Наконец я очутился возле погребов Берси. Вот и телефонная будка.
— Позовите Этьена… Да нет же, вы его знаете! Самый старый из клиентов… Он должен сидеть в баре…
И тут я разрыдался вовсю, не понимаю даже, как он узнал мой голос; я пытался успокоиться, высовывал голову из будки, чтобы глотнуть воздуха, но слезы душили меня, не давая говорить.
— Ты где?
— Не знаю… Приезжай…
— Прекрати скулить, что там у тебя стряслось?
— Не знаю… Жерара прикончили… А меня всего обоссали…
И рыдания с новой силой одолели меня.
Спустя какое-то время подъехала серая «Datsun Sherry» с проржавевшими крыльями. Я попросил Этьена увезти меня далеко, как можно дальше отсюда. Он ответил, что вряд ли кто-нибудь захочет везти далеко засранца и хлюпика, который истерит у него в машине.
* * *Выйдя из душа, я увидел, что он развалился в кресле с полным стаканом в одной руке и пачкой «транксена»[24] в другой. Жестом он предложил мне выбрать. Я залпом выпил бурбон и попросил второй. Меня ждала чистая одежда — майка с портретом Джима Моррисона, свитер в поперечную черно-оранжевую полоску, трусы, украшенные идиотскими лозунгами, почти белые джинсы-варенки с модной прорехой на колене и кошмарные бордовые кроссовки, которые может зашнуровать только человек, отслуживший в торговом флоте. Мой красивый новенький костюм вместе с рубашкой валялся в углу как куча дерьма.
— Легавые наверняка заведут дело, — сказал я, готовый опять расхныкаться.
— Конечно. И что?..
Молчание. В глазах Этьена ни капли беспокойства. Ровно ничего.
— Боишься, что они возьмутся за тебя? Ну, если тебя успокоит моя клятва, то клянусь головой, что до тебя они не доберутся. От твоего Жерара за версту несет «висяком». Сам подумай — когда такой тип, как он, с целой кучей судимостей, валяется дохлый в ангаре, ночью, у набережной, неужели местный комиссар станет по нему плакать?
— Что ты понимаешь в легавых…
После короткой паузы он бросает, пожав плечами:
— Как знать…
Вот так он всегда — полная загадка.
Этьен впервые пригласил меня к себе домой. Значит, понял, что дела у меня хреновые. Несмотря на свое состояние, я еще с порога начал искать признаки, по которым можно было бы разгадать его тайну. Но не обнаружил ничего, кроме жалкой однокомнатной квартирки со старым диваном и стенами, оклеенными постерами с изображениями хард-рокеров. Кроме этого — бейсбольная перчатка, альбом Ги Пеллерта «RockDreams», плейер, ghetto blaster[25]. И все.
— Он хотел тебя грохнуть, так что тебе вроде бы повезло, разве нет?
— А байкеры?
— Да неужели они побегут стучать? После того как Жерара нашли в таком виде, они к тебе и за километр не подойдут.
— Ты говоришь так, словно был там.
Я сказал это, и вдруг смутное сомнение забрезжило у меня в голове. Я старался понять, какую игру он ведет, на чьей он стороне.
— Да, меня там не было. Я готов тебе помочь, но я не из тех, кто любит создавать себе проблемы. Моя специальность скорее проблемы других.
— Так ты из легавых или из братков?
Этьен, усмехнувшись, наливает себе выпить.
— И того и другого понемножку.
— Это не ответ.
— Ответ. А если хочешь знать точнее, скажу так: фифти-фифти.
Это меня неприятно поразило, хоть я и не подал виду. Мне всегда казалось, что в дневное время он честно отдыхает от ночных безумств, что он чтит только happy hours, что он обычный рантье, что он принял нас с Бертраном под свое крыло, распознав нашу плохо скрытую наивность. Я думал, что мы с ним встретились в середине пути, на котором нам оставалось пройти вторую половину, а он двигался назад, к началу. И вот сейчас он вдруг предстал передо мной в своем истинном облике эдакого пятидесятилетнего мсье. Не ночной птицы, теряющей перья в загулах, не алкаша в поисках утраченной юности, не тинейджера, упрямо приверженного возрасту своих кумиров, а именно пятидесятилетним мсье. Этот господин некогда умел безупречно завязывать галстук, разбирался в винах, бездельничал внаглую, вел приятные легкие беседы, а свои тайные фантазии и кураж откладывал на потом, расходуя их слишком экономно, чтобы достичь успеха. И теперь я сердит на него за то, что он не удостаивает меня своим доверием, за то, что он стал взрослым, а я чувствую себя перед ним мальчишкой в драных джинсах, способным лишь на одно — вляпаться в дерьмо, откуда его надо вызволять. Нет, все эти взрослые начинают всерьез меня раздражать. Даже Бертран — и тот перешел на их сторону. Я чувствую, что он уже далеко и далеки те времена, когда он еще звался мистером Лоуренсом.
— Знаешь парня на том снимке?
— Нет.
— Ты что, дуешься, Антуан?
— Нет.
Он снова усмехается. Ничего, когда-нибудь я научусь говорить другое «нет», железное, как нож гильотины.
— Второй час ночи — мы еще успеем обойти несколько баров и показать там фотку. Если нам подфартит, может, даже повстречаем их в натуре. После всего, что с тобой случилось, тебе прямой интерес разыскать своих вампиров. Ибо с сегодняшнего вечера на твой счет стало известно кое-что новенькое.
— Что именно?
— Ты — под защитой.
— Под чьей защитой?
— Кто-то взял тебя под свою защиту. Жерар путался под ногами — и Жерара убрали; больше того, устроили целый спектакль, чтобы напугать твоих обидчиков. Тебя защищают те, кто велел тебе найти Джордана.
— Значит, это старик!
— Возможно. Он знает, чего хочет, и у него есть средства. Таким людям убрать какого-нибудь Жерара — раз плюнуть. Ну что, сделаем обход?
— Ты думаешь, я в настроении таскаться по барам — после всей той мерзости, что я пережил?
— Гм… ну, может, ты и прав, я и сам не люблю выходить по пятницам…
В обычное время мы с Бертраном старались избегать тусовок в конце недели: эти ночи принадлежали не нам, мы оставляли их загулявшим провинциалам и мидинеткам, которые весь день наводят марафет для вечернего субботнего кутежа. Единственный клевый вариант — пробраться на частную вечеринку, по пятницам и субботам это вообще идеал. Ну а в случае облома мы ходили в гости, желательно к тем, у кого есть видак.
— Но вообще-то было бы полезно проехаться по нужным местам. Конечно, придется попотеть, чтобы зайти в «Bains-Douches», но зато в уикэнд там бывают разные людишки, которых в будни никогда не встретишь.
— Есть проблемы с шмотками. Ты представляешь меня в этом прикиде в солидном баре? Да меня же спросят: мальчик, тебе сколько лет?
— А мы скажем, что у тебя есть разрешение от родителей.
К двум часам ночи Вильям, вышибала из «Bains-Douches», достигал вершины могущества. Он стоял в характерной позе своей профессии — прислонясь к двери, скрестив руки на груди и устремив бесстрастный взгляд на толпу людей, не способных понять, отчего их не допускают в ряды избранных. Они уже не смогли войти сюда на прошлой неделе. И не войдут на следующей. Но будут пытаться — снова и снова. Я еще не подозревал, что уже зачислен в эту касту отверженных. Вильям, не раскрывая рта, величественно поманил пальчиком Этьена, приглашая его пройти. Я было двинулся следом, но Вильям, по-прежнему молча, жестом дал понять, что мне туда вход закрыт. Я залился краской унижения.
— Этот идиот еще не знает, что случилось с последним вышибалой, который не дал мне войти!
— Ты теперь навеки в черном списке, смирись с этим. Вильям не желает нарушать конвенцию. Жерар собирался закрыть тебе доступ во все ночные заведения, и это была не пустая угроза. Прими это как его последнюю волю.
И Этьен с философским видом пожал плечами.
— Отныне можешь распрощаться с ночными клубами. Будешь ходить на праздничные гулянья, уличные балы и благотворительные вечера.
— А почему он пропускает тебя?
Этьен усмехнулся.
— Да потому что я знал это место задолго до его рождения — ходил сюда мыться[26].
В толпе раздалось несколько свистков, когда он вошел внутрь без очереди.
