Сборник - Битва рассказов 2013
— О, благодарствую, о, светлый сын великодушия — великий хан! — поклонился Жондырлы.
— Уверен был я, что ты сдержишь слово, и — слава Тенгри! — твое слово оказалось столь же крепко, сколь и мое.
При этих словах старик поник лицом и безмолвно уставился в свои сандалии, сплетенные из грубой бараньей шерсти.
— Да, я помню твое последнее повеление, владыка. И, во имя священного улуса, ради нашего народа, с радостью исполню его. Во славу Вечного Синего Неба!
— Я позову стража-богола, — тихо произнес хан и развернулся, чтобы войти в юрту.
На плечо его легла сморщенная, пятнистая рука. Старик сказал: — Не надо. Я сделаю это сам.
Дурра Тимур понимающе кивнул. Секрет Тенгри должен остаться только с Избранным. Так думал в свое время Чингисхан.
Тонкий, изящный нож с деревянной, в перевязи из конского волоса рукоятью лег в морщинистую ладонь. Острие нацелилось на спрятанное за многочисленными одеждами сердце.
— Дозволит ли владыка, избранный Небом, о последней услуге?
Кивок. Солнечные искры играют на поверхности клинка. Топот копыт все плотнее наполняет тишину степи.
— Не хороните меня.
— Что такое ты говоришь? Это же против…
— Прошу, о, владыка! Это все, о чем я прошу. Я исполнил волю предков, так пусть же предки и решат, что со мной делать.
Молчание удивленного Хана было достаточно верным согласием.
— Во славу Вечного Синего Неба! — воскликнул старик, вгоняя нож себе в грудь.
Солнце больно защипало, стоило приоткрыть глаза. Желтоватая, под стать небу, трава щекотала лицо. Прелый запах гари…
Он протер глаза и, приподнявшись, оперся на локти. Возлежание без движения никому еще не шло на пользу. Осмотрелся — ни единой души. Ни юрты, ни Хана, ни армии, ни несчастной Гюзель…
Встав, он обнаружил у себя в груди торчащую рукоять ножа. Видимо, Дурра Тимур не вытащил его, потому что торопился. Как в свое время поторопился он сам. Балахон насквозь пропитался темной кровью. Испугавшись, он быстро содрал с себя одеяния и засмеялся.
Там, где находилось сердце, на крепкой бечевке висел уже отдававший гнилью толстый кусок мяса. Телятина или конина — он не думал, когда брал пропитанное густой животной кровью мясо из ханского обоза с продовольствием. Лезвие, разумеется, прошло насквозь, но из-за толщины барьера грудь щекотал только самый кончик. Бр-р, выкинуть…
Затем он вывернул наизнанку снятые балахоны. В них оказались спрятаны тонкие овечьи мешочки, наподобие того, что был у Дурры Тимура. Чувствуя, как дрожат руки, он развязал тесемку на каждом из них и выложил перед собой маленькие серебристые изваяния в виде животных. Вспомнил, что на шее у него висит еще один мешочек — вскрыл и его, а извлеченную фигурку положил отдельно от остальных.
Это был Чоно. Настоящий, идеальный, кусающий пальцы и меняющий цвет глаз, а не та грубая поделка, что сейчас у чагатайского хана. Да, Жондырлы рассказал тому про чудодейственный амулет, что он способен подчинить себе кого угодно и что им владел Тэмучин Борджигин… «Так это правда, про талисман Чингисхана? И как же он выглядит?» Один вопрос — один ответ. Но больше ничего.
Да… За этим Чоно Жондырлы охотился уже очень давно, сколько себя помнит. Будучи еще юнцом, он в числе других разинув рот слушал удивительные рассказы старших о чудесах и небывалом величии предков. Среди легенд была и история про Чингисхана и его серебрянного Чоно. Никто в нее не верил, будучи убежденным, что Великий Хан добился всего сам. Но не Жондырлы: для одного человека деяния слишком велики и масштабны…
Он бросил родной ирген и пустился странствовать по всему улусу, веря, что дар Неба прячется где-то совсем рядом. На поиски ушла вся его жизнь, полная разочарований и стоптанной жухлой травы, но лишь на шестом десятке, у перевала Тянь-Шаня он наткнулся на таинственную пещеру.
Эти покрытые похожей на иней известью идеально ровные своды, этот тонкий аромат меда, это спокойное лицо Избранного… И заветный дар Неба, предназначенный не столько для него самого, сколько для всего мира. Но Дар был не один: его собратья прятались в кедровой, как и гроб Властителя, шкатулке, что в потайной нише за замаскированной плитой…
Они лежали сейчас перед ним. Могой, выгибающийся и кусающий себя за хвост… Странная вытянутая рыба с еще одним плавником или гигантским зубом на спине. Хурц хараатай, дикий северный кот. Похожий на Хурца зверь, более мускулистый и гибкий, замерший в вечном прыжке. Буга, но вроде как и не буга: рога не ветвистые, хаотичные, а очень даже изящные, выгнутые под прямым углом. Смешной Тракторын гинж. И почему-то причудливый цветок со множеством лепестков…
Картины и слова сменяются как облака на небосводе.
«А на что тебе ковать фигурку Чоно? Оберег, что ли? Ночевать в лесу боишься, а, Жондырлы?»
Визит к Чагатайскому хану, рассказ про Чоно, обещание награды — и тут же поход к Тянь-Шаню.
Хан отлучается: недавно разгорелся новый бунт, и ему нужна подмога.
Следом — опускающееся и падающее над медовым саркофагом ржавое кайло. В стороне стоят ханские стражи-боголы и с благоговением взирают на почившего Сотрясателя Вселенной.
Возвращаются. На шее у старика два Чоно, подлинный и фальшивый. Уже на подходе к юрте Гюзель, ханской супруги, он с ужасом вспоминает, что не забрал талисманы из шкатулки.
Поспешно оставляет мешочек с Чоно (слава Тенгри, не перепутал) Гюзель на сохранение. Ничего не говоря, спешит обратно в пещеру. По дороге не забывает выхватить из продовольственного обоза большой свежий кусок мяса…
Но Дурра Тимур его опережает, и в юрте он появляется слишком поздно. Слишком поздно для несчастной Гюзель-Лейлат…
Старик Жондырлы приподнимается и видит перед собой… предков? На людей эти полупрозрачные существа не похожи, да и появились из ниоткуда. Стараясь скрыть волнение, он спрашивает: — Вы — духи предков? Посланцы Тенгри?
Они едва заметно кивают, и это их единственное телодвижение.
— Вы пришли, чтобы помочь мне? Помочь разыскать нового Избранного?
«Не одного, а нескольких, — шелестит в его голове вкрадчивый голос, — один дар — один человек».
«О, Тенгри! Это свершилось!»
«Еще нет, — эти существа, похоже, читали его мысли, — но если ты готов отправиться в путь…»
— Конечно, конечно! — возбужденно воскликнул, — здесь меня ничто не держит!
«Почему же? Разве это не твой дом?»
— У моих предков был когда-то дом. Славный и величественный, но теперь его нет. Солнце для монголов уже закатилось. Я хочу помочь миру пойти дальше, ибо здесь это уже невозможно.
«Тогда мы будем направлять твои стопы. Собирайся».
Духи предков начали исчезать, и Жондырлы невольно запаниковал: — Подождите! Не уходите! Как я смогу за вами следовать?»
В воздухе растворились все, кроме одного единственного.
«Начнем с Чоно. Советую поторопиться, ибо времени у тебя не так уж и много. И да, тебе понадобятся припасы — дорога предстоит дальняя».
Старик усмехнулся.
— Ну, слава Небу, за этим дело не постоит!
Жондырлы смеясь, разложил все дары Неба по мешочкам. Облачился в балахоны и зашагал в сторону родного иргена.
Пора в путь…
Dream Ttam
Виктор Смирнов
Кровь на снегу
Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени. Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.
Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра. Зыбкий свет выхватывал неподвижные лица стражи и Всезнающего. Именно последний и привел ханское войско к могиле великого Чингиза, которую никто не мог сыскать вот уже сотню лет. А старик Жондырлы — сумел.
Но это не принесло счастья роду Хана.
— Сакрын ичтыр басак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэн басак! Басак!
Женщина вскочила с колен.
— Кэчюм дыр! Хавсанат гэйды салдынык! Кэчюм дыр! Кэчюм дыр! — тонко закричала, сбиваясь на визг и вой, отступая вглубь, пряча за спину свёрток.
Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.
— Кэчюм йок! Йок! — отверг мольбу Хан. И бесстрастным голосом приказал: — Жондарбай!
* * *Отряд медленно передвигался по узкой горной тропе. Путь от Алма-Аты они проделали на машинах, и даже за Нарынколом, где и дороги-то нормальной не было, местные водители как-то умудрялись найти путь, по которому грузовики упрямо продолжали карабкаться вверх. Но здесь, у подножья больших гор, дорога окончательно обрывалась, и дальше приходилось идти пешком. С самого утра Темникова мучило какое-то смутное предчувствие — не нравилось ему здесь, и все тут. Что-то гнетущее, казалось, пряталось в этих горах. Что-то, внушающее невольный страх. Судя по лицам других солдат, он был не один, кому не по душе пришлась эта неожиданная поездка из Алма-Аты к хребту Тенгри-Таг. Как и странный Московский капитан, который командовал операцией.
