Владимир Козлов - Попс
Курт кивает.
— Ну, наверно, пора похмелиться, — говорю я и достаю из рюкзака портвейн.
Курт срывает пробку ключом. Валя пьет первой, потом Алина, после нее — я. Внутри резко теплеет, бодун отступает.
До начала концерта — десять минут. В клубе — человек двадцать пять, не больше. Серый, организатор концерта, говорит Курту и мне:
— Короче, получилась херня. В том смысле, что концерт начинается в восемь — так на афишах. А в реале начать придется в семь. А то не все успеют сыграть.
— А можно тогда, чтобы мы — не первые? — спрашиваю я.
— Нельзя, парни. Я реально говорю. Сами поймите — здесь никто вас не знает. Придется рубиться сначала. Я это Курту сразу сказал. Я никого не кидаю, стараюсь все честно…
— Это была наша последняя песня, — говорю я в микрофон. — Группа «Угроза жизни» из Москвы…
Раздаются жидкие хлопки — это стоящие перед сценой Валя, Алина, Клык и Влад. Остальной публике — ее сейчас в клубе человек пятьдесят — до нас дела нет. Народ общается, попивая пиво у стойки бара.
— Не, заебись вы дали, — говорит Клык. — Показали этим питерцам, да? Дали просраться… Вот что значит — приехали простые московские парни…
Я не отвечаю.
— Будем слушать остальные группы? — спрашивает Валя.
Я кручу головой.
— На фиг. Нас не слушали — и мы не будем. Лучше по Питеру пошататься.
— Как хочешь. Я бы еще осталась… Надо только от твоего приятеля отделаться. — Она кивает головой в сторону Клыка. Он базарит с двумя парнями, они кивают, улыбаются. — Не хочу, чтобы он с нами ходил.
— Отделаемся, не бойся. Он пока вроде здесь остается. Билет на поезд — у него, дорогу на вокзал найдет.
На улице — сумерки. Грузчики овощного рынка исчезли. Капустных листьев и раздавленных помидоров стало больше. Грязь под ногами начинает подмерзать.
— Сколько у нас до поезда? — спрашивает Курт.
Я отвечаю:
— Около трех часов.
— Тогда мы с Алей смотаемся в одно место, здесь у нас знакомый живет… С утра дозвониться пытаюсь — не берет трубу. Но это почти рядом, две станции метро. Значит, встретимся на вокзале…
— Где?
— Вокзал — такой же, как в Москве. Значит, в начале, у входа.
— Ладно, договорились. Пока.
— Пока.
Курт и Алина идут к метро. Мы стоим на площади. Люди тусуются у кафе и магазинов.
— Что будем делать? — спрашивает Валя. — Может, зайти куда-нибудь, выпить чаю?
— Пошли, — говорю я. — Вон такое кафе, как мы утром были.
Сидим в «Кошкином доме», пьем чай. Влад и Валя жуют блины. Я есть не хочу, никогда не ем после концертов.
Влад, прожевав, говорит:
— Питер — бедный город. Это сразу заметно: люди гораздо беднее одеты, чем в Москве. И сам город в таком состоянии — сколько обшарпанных, облезлых домов. И никто их не реставрирует… Правильно говорят: все деньги — в Москве.
— Ну и хер на деньги, — говорю я. — Зато обстановка какая, атмосфера… Ощущение здесь совсем другое…
— И вообще, Питер — культурный город, интеллигентный. Не то, что жлобская эта Москва, — помогает мне Валя.
— Ну вот, давайте сразу все обсерать. Москва у вас жлобская, Питер — интеллигентный… Москва тоже разная, и люди там разные живут. Но я четко вижу, что Питеру до Москвы далеко. Несмотря на всю культуру, это сейчас — провинция, и надо смотреть правде в глаза.
— Ладно, хорошо, посмотрим в глаза, — говорю я. — Ну а ты, Леха, что ты нам скажешь?
Леха смотрит по очереди на всех на нас, улыбается, убирает волосы с глаз.
— А ничего я, пиплы, насчет этого не скажу. Мне и в Москве не то, чтобы сильно плохо, и в Питере тоже нормально.
— Главное — внутренняя гармония? — спрашивает Валя.
— Вот-вот, именно так. Золотые слова.
— Че это вы меня кинули в этом сраном клубе, а? — орет Клык. — Он стоит у вагона, курит. В руке — бутылка пива «Невское». Чуть в стороне курят Курт и Алина.
— Ты же там, вроде, друзей нашел, — говорю я. — С кем-то затусовался…
— Таких друзей — за жопу и в музей. Вы че, какие друзья? Так перетер с кентами немного, потом выпили по три капли, и я пошел вас искать. Три раза этот ебаный клуб облазил — и бесполезно, вы уже уебали.
— Ты б позвонил, — говорит Алина.
— Как я вам позвоню? Мой сотовый разрядился.
Плацкартный вагон. Мы занимаем четыре полки у туалета, две боковые напротив и одну в следующем отсеке — она достается Клыку. Напротив него — невысокий парень в черном свитере. Клык сразу же жмет парню руку — знакомится.
Разливаю портвейн по стаканам, ставлю бутылку под сиденье «боковушки». Алина и Валя уже спят на своих полках.
— Ну, за то, чтобы еще в Питер поиграть, — говорит Курт.
Мы чокаемся.
Клык разговаривает с соседом. Они уже раздавили поллитровую бутылку коньяка. Клык говорит:
— Так заебали хачи — просто пиздец. Не Москва, а какой-то Кавказ. Правильно говорят — «Россия для русских»…
— Не, ты подожди, — перебивает сосед. — Это лозунг неправильный. Ты подумай — за годы «совка» все перемешалось. Вот ты мне скажи — ты что, стопроцентный русский?
— Нет. Если так смотреть, то я не русский вообще. Мать у меня с Украины, а отец — белорус. Но живут в России…
— Ну вот, видишь? И что получается — ты тогда тоже не русский?
— А кто я тогда? Не, ты подожди — я говорю, что хачей надо прессануть. Не обязательно пиздить там или что… Просто сделать жесткие правила — чтобы все по закону. А то прописываются по двадцать человек в одну квартиру…
— Редкий по идиотизму лозунг — «Россия для русских», — говорю я.
— Но для таких, как твой Клык, он работает… — Курт кивает на Клыка и его соседа.
— Какой он мой? Я с ним общаюсь постольку поскольку. Съездил с нами раз — больше не поедет.
— Нет, по-своему, я их понимаю. Тех, кто не любит хачей. Возьми хотя бы этнический криминал. Сколько таких группировок в Москве, еще с советских времен? Но это — проблема не нации, а властей, которые эту фигню допустили…
— Знаете, это как-то неправильно, нехорошо, — говорит Леха. — Как это можно ненавидеть человека за цвет кожи, или за цвет глаз? Ведь все люди, в сущности, братья, разве нет? Даже те, которые слушают разную музыку, читают разные книги…
* * *Катер тащит за собой парашют, на нем болтаются сразу двое. Я и мама лежим в шезлонгах и смотрим на море. Мы — в Египте, в Шарм-эль-Шейхе. Маме предложили горящие путевки — с вылетом на следующий день. Она позвонила мне — хочу ли я? Сначала я думал отказаться, потом решил — почему бы и нет? Еще утром мы были в холодной Москве, а сейчас — плюс двадцать семь и теплое море.
— Я в Шереметьево видела Кузнецова, — говорит мама. — Он не узнал меня — и хорошо. Мерзейший тип. Из правительства Москвы, какая-то мелкая сошка. Я, когда работала в отделе выставок, занималась их делегацией. Тогда решалось, где будет проходить крупная международная выставка, и Москва подавала заявку. Очень тогда он достал нас, все его ненавидели. Сразу все вспомнилось… Неудивительно, кстати, что Москва тогда проиграла. Другие города готовились долго, а эти все думали, как бюджетные деньги получше украсть. Ну и додумались…
— Представляю, с какими уродами тебе общаться приходится…
— Привыкла уже. Причем давно. Когда понимаешь, что некуда больше податься, что уже за сорок… Не в школу же возвращаться…
Катер, тянувший парашют, останавливается. Слышны крики — жуткие, дикие. Люди на пляже смотрят на катер.
Я спрашиваю по-английски у дядьки в соседнем шезлонге — он явно нерусского вида:
— Вы не видели, что там случилось?
Он отвечает с акцентом — наверное, немец:
— Катер зацепил ныряльщика с трубкой.
Крики стихают. Кого-то вытаскивают из воды на катер. Катер плывет к берегу.
Я слезаю с шезлонга, иду к воде. Она совсем не холодная, можно купаться. Я захожу по пояс, окунаюсь, проплываю метров пять, поворачиваюсь, смотрю на пляжи и торчащие за ними отели. Над нашим болтаются флаги: российский, немецкий, британский и какие-то еще — я их не знаю.
Ужин. Мы сидим за столом. Пожилая женщина — левая рука на перевязи, в правой — тарелка с нарезанными кусками апельсинов — спрашивает:
— Здесь свободно?
Мама кивает. Женщина садится, к ней подбегает пацан лет пяти — видно, внук. Он забирается на стул рядом, дает старухе стакан. Она берет здоровой рукой кусок апельсина, выжимает в стакан сок. Сок брызгает, попадает мне на майку.
— Представляете, даже свежевыжатого сока у них нет, — говорит женщина. — А обещали, что будет хороший отель. Вот и верь всяким этим турфирмам.
Я торопливо засовываю в себя кусок курицы, запиваю водой.
— В холле буду ждать, — говорю я маме и встаю из-за стола.
Я и мама сидим на открытой веранде кафе. Кафе — на холме, внизу — улицы. По ним бродят толпы туристов. Мы пьем свежевыжатый апельсиновый сок.
