Андрей Ханжин - Глухарь
А люди…
Переезжая как-то через через саратовскую пересылку, мне попался журнал, хороший такой журнал. Кажется, Маргарита Пушкина его издавала. В этом журнале я вычитал, что ангольские партизаны только потому так успешно сражались против правительственных войск, что постоянно курили африканскую коноплю. Они утверждали, что трава делала их невидимыми.
Даже не сомневаюсь.
Даже не сомневаюсь.
Любой может стать невидимым, если методично начнет разрушать в себе общепринятую систему координат и избавляться от микроскопических привычек, связывающих нас с трехмерным миром. От тех привычек, которые приросли к нам, будто раушеи к корпусу затонувшего судна, и уже не понятно, фрегат ли это, или окаменевший приют для простых организмов.
Подумай о том, чем пропитана кровь и на что сориентировано внимание так называемого «нормального человека». Лабиринт безысходности. Еда, совокупление, защита имущества, повышение зарплаты, продвижение по службе, улучшение жилищных условий, збота о здоровье, благополучие ячейки общества. Вот и все возбудители положительных эмоций.
ФАктор прогресса.
Отвечаю, братишка, я цепенею от некоторых серьезных вещей, транслируемых обществу. Особенномне нравятсяпередачи о борьбе с наркоманией! Под видом этой «борьбы» телеведущие рекламируют наркотики, с точным указанием мест, где можно приобрести зелье. И тут же сообщают цену, видимо для того, чтобы барыги на средний показатель равнялись.
Мне известна эта тайна.
Наркотики — это альтернативный способпредотвращения массовых беспорядков, которые может учинить отчаяявшееся население страны.
Тут же и продовольственная программа решается — за счет уменьшения числа едоков.
Если бы на Лысом Острове был героин, то не случилось бы там никакой мясорубки. Все скололись бы тихо, а владельци порошка, наверняка, еще бы и солдат на него подсадили. Так бы все и вымерли, как динозавры.
Я тебе позже об одной коммандировке расскажу.
Власть1
Подчиняясь — подчиняешь.
И мир тверд, возвышен и целеустремлен, как памятник космонавту Гагарину, который бога на орбите так и не обнаружил.
А я курю себе, покуриваю…
И все отчетливее вижу проступающую сквозь случайно подобранные маски, естественную сущность обобщенной человеческой рожи. И понимаю, что все в этом мире весьма условно. И нет никаких абсолютных истин. Никаких. И Саид — тайный ключник секретных конопляных казематов.
День последний.
Если нож не очень хорошо отточен, то ранение им вызывает боль, сходную с ожогом.
Это очень плохо — почувствовать проникновение в тело тупого ножа в тот момент, когда нужно собрать все силы для того, чтобы выстоять в короткой жесткой схватке.
Ранение сигнализирует болью и внимание, которое должно быть сконцентрировано, начинает расщепляться. Конечно, если у тебя достаточно духа, то какая-то прорезь под селезенкой не даст врагу дополнительных шансов. Просто ты мгновенно врубаешься: раз уж дело дошло до колюще — режущих, то биться нужно до конца.
Какая еще мотивация нужна для полной самоотдачи!
И ты идешь до конца. Идешь на убийство.
Некоторые из тех, что достают ножичек по всякому поводу, такой реакции не ожидают. От трусости своей, они не имеют представления о том, как можно не обращать внимания на боль и страх, и идти до конца. И когда им встречаются те, кто продолжает драться не взирая на всякие там «кровавые пятнышки», трусы получают очень важный жизненный урок. Если, конечно, остаются живыми и относительно здоровыми.
Знаешь, братишка, мне очень легко разговаривать с тобой, и в то же самое время, говорить для тебя очень сложно.
Вспомнил, вдруг, как сидел в Ельце с одним пассажиром, который на любые вопросы отвечал «и да, и нет».
Так вот, легко говорить, потому что ты видел меня в конкретной ситуации, поэтому мне не приходится обламываться вопросом «верит не верит?».
Трудность же заключается в том, что мне действительно сложно передать тебе не просто перечень, расписание каких-то событий, а показать то, что я понял из этих событий. Выявить самую суть, хаотическую энергию впечатлений, зафиксировать тех демонов, что охотятся за нами, находясь внутри нас. Ведь каждый человек, так или иначе, становится либо чертовой куклой, либо укрощает своих чертей и выпускает их по необходимости.
Эту пятую шевелящуюся фотографию я назвал бы «День последний». Назвал бы так лишь потому, что свой последний день в колонии для малолетних я пролежал в одиночной камере лагерного карцера. В камеру ежечасно наведывался начальник медчасти Семен, с понтом сочувствующий мне монотонным бормотанием: «Что же ты натворил… Как же ты так…»
И причитания эти по мне, словно по покойнику, уж точно веры в жизнь не добавляли.
Вот и лежал, предугадывая, что мусора не станут тянуть с моей отправкой в воронежскую городскую тюрьму. И был благодарен им за то, что мне позволили курить в карцере, хотя это строжайше запрещалось их священным распорядком. И не думал о том, что произойдет со мной в дальнейшем, потому что никогда не ждал от жизни ничего хорошего.
Внутри меня проносились видения прошлого, которые казались мне изображением будущего. Но я не задерживался в них. И, не смотря на романтику юности, радовался только тому, что научился драться, научился быть самим собой, и через эту науку приобрел единственных своих ангелов — яблоню и девушку Наташу.
Они и теперь со мной. Так что меня не пугают страшилки о посмертной участи грешников. Я не грешник, я дьявол. Я никогда и ни в чем не отступил от самого себя. И если люди правы в своих путанных представлениях о загробном мире, то и там я буду тем же, кем был здесь.
И там у меня будет яблоня — тихое место, где я смогу отдохнуть между бесконечными скитаниями. И там у меня будет Наташа — вечно недостижимая мечта о любви. Все остальное — чушь и хрип порабощенных.
Если же нет там ни фига, то и в этом случае я прожил жизнь наилучшим образом, сумев сохранить в себе то, что многим не удалось даже обнаружить. Не удалось, потому что они провели жизнь в погоне за материализованными призраками и хватали в объятья пустоту и не могли ею насытиться, хотя и давились от жадности.
Три года, брат, три года…
Три года юности, за которые человек окончательно становится тем, кем живет все оставшееся время. Живет, лишь дополняя штрихами морщин и шрамов однажды созданный образ.
Многие лица и события того времени прожгли меня, как невидимые татуировки, отравили организм. И теперь снятся мне уже в искаженном виде, но с теми же ощущениями.
Вот учитель физики Виктор Васильевич — Витек, уравновесивший своей человечностью суммарное действие всей тамошней нечисти, изображавшей из себя преподавательский состав той адовой школы.
Не могу вспомнить его лица.
Лишь густые усы и очки в толстой пластмассовой оправе.
Он фанател рок-музыкой. У него был самопальный альбом, такой объемный гроссбух, куда он заносил информацию о любимых группах.
Жаль, что ты не помнишь того времени, когда прослушивание песен Оззи Осборна приравнивалось к измене родине. Жаль, потому что «свобода», в которой вы теперь живете, это всего лишь облегченный вариант извечной русской каторги.
До сих пор я удивляюсь, откуда Витек доставал британо-американскую музыку в той захолустной таракани? Теперь мне кажется, что он был ссыльным. При Советах существовал такой вид ссылки, когда потенциально неблагонадежного человека распределяли после института в такие дыры, откуда он уже не выбирался никогда.
Может этим и объясняется мощный взрыв контркультуры в Сибири?.
Вот и Виктор Васильевич дослушался, наверное, своих любимых Velvet Underground с Nico. И на него доносили. И донесли «куда следует». И вот он оказался преподавателем физики в таком месте, где трудятся либо святые, либо психически искалеченные существа, калечащие в свою очередь предрасположенных к душевным изломам подростков.
Ведь сочувствие, вместе с желанием сделать что-то «хорошее», тоже бывают разными, как люди.
Витек был святым.
Были и другие.
Всякие были.
Вот еще — Таня Баритониха, работавшая в лагерной столовой вольнонаемной хлеборезкой. Да, действительно, она проявляла самое самоотверженное сострадание к маленьким зекам! Разумеется, в тайне от администрации, отдаваясь каждому желающему, Таня тоже совершала свой маленький блядский подвиг. Тоже вносила свой посильный вклад в дело формирования личности.
Формировала, пока не ушла в декретный отпуск, зачав от всех своих юных любовников одновременно.
Или корявый вурдалак Шавхош — преподаватель математики, не выговаривавший половину согласных звуков. Шавхош — это «завхоз» и «совхоз». Шепелявил он, за что и получил свое прозвище.
