Джоэл Лейн - От голубого к черному
Наступила тишина. Затем Карл посмотрел на меня.
— Вперед, — сказал он. — Я иду за вами.
Мы с Йеном снова вышли на темную сцену, бегло окинув взглядом выжидающие лица в толпе. Мы не могли начать играть «Третий пролет» без гитары Карла. К нашему облегчению, он оказался между нами через несколько бездеятельных секунд и дождался сигнала Йена, чтобы разорвать тишину надвое. Мы создали напряжение с помощью тревожных риффов и фрагментов повторяющегося нойза, плавно заполняя промежутки между текстом Карла. Затем дали звуку раствориться, сделали передышку и отсчитали до трех. Рваный пульс сотряс толпу, как тормозной механизм поезда. Руки взмыли вверх в свете прожекторов. Едва различимые лица казались изумленными и встревоженными. Эти инди-крошки, ссыкливые детишки, не ожидали ничего подобного.
Чего они ожидали, так это, наверно, «Дорогу в огонь», жесткая басовая партия и нежная лирика, проходящая через ужас на пути к искуплению. Студийная версия была слишком «пафосной» и Ш-образной на мой вкус, но это была достойная нота для завершения. Карл несколько невнятно проговаривал слова и синхронность была слегка нарушена, что придало песне странное, ранимое ощущение. Не Ад, но Чистилище. Будь осторожен. Все закончилось. Никакой нужды в разбивании гитар и тому подобном ребячестве. Да и в любом случае, мы не могли себе этого позволить.
За сценой «Свободный жребий» слопали почти всю нашу жратву; но наше бухло они не тронули. На тот случай, если им пришла бы в голову такая мысль, Карл выдал им карту Стоука-на-Тренте, где красными крестиками были отмечены все больницы. Через несколько минут в раздевалке собрались все участники тура, плюс несколько незнакомых лиц. Джим притащил трех юнцов из публики — парня и двух девчонок, все одеты в черное. Мартин пришел в сопровождении высокого худого парня в очках, которого он сразу представил нам: Это Майк Уэст.
Карл нахмурился. «Следуй за той звездой?» Мы знали, кто он: бывший гитарист из Шотландии, недавно ставший штатным сотрудником «NME», он писал едкие рецензии на те группы, которые журнал обычно превозносил. Карл переместил стакан в правую руку и поднял левую для рукопожатия.
— Привет.
Уэст, запинаясь, проговорил что-то о том, как его потряс концерт. Он говорил с сильным акцентом. Мартин всучил ему стакан с выпивкой.
К полуночи мы все собрались в гостиничном баре. Два парня из «Сцены» — диджей и звукоинженер —присоединились к нам. Энди и Дайан уснули, свернувшись вместе калачиком на диване, как дети. Карл пил «Бушмиллз» медленно, сосредоточенно, и похоже, что останавливаться он не собирался. Джим разыгрывал извечную пьесу перед одной из девчонок, которая при каждом удобном случае поминала своего бойфренда. Она была очень пьяна, и Джим (несколько наивно) расценивал это как зеленый свет. Ее друзья — парочка, говорившая с мягким, мелодичным акцентом, но не слишком дружелюбно настроенная, холодно посматривала на нее. Хотел бы я в их возрасте разбираться в музыке хотя бы в десять раз хуже, чем они.
Последний час ночи оказался размыт, хотя я не уверен, было ли это у меня в голове или реальность была размыта. Диджей пригласил нас на вечеринку у себя дома следующим вечером, мы все пообещали прийти, хотя планировали вернуться в Бирмингем к обеду. Мартин продолжал покупать всем выпивку, уверяя, что «Фэрнис Рекордз» платит за все. Мы устроили соревнование по придумыванию слогана для «Фэрнис Рекордз», основанного на песне: Жарче, чем июль. Плавильная чаша. Ночь в огне. Горячее, чем киска. Сгорая от любви. Королева и солдат. И тому подобное. Заикание Майка прошло от алкоголя, он стал относиться к нам с большим доверием, мы беседовали о его гастролях с блюзовым певцом Джекки Левеном, была рассказана уйма дурацких историй, связанных с пьянками. Типично для шотландцев. Шотландцы любят откровенничать о своих алкогольных подвигах, ирландцы — о сексуальных. Трахаются и напиваются они одинаково, но чувство вины разнится. Должно быть, по-разному настроен компас. Меж тем, надежно защищенный от чувства вины англосаксонским свободомыслием, Джим продолжал уламывать темноволосую девицу, нежно нашептывая ей что-то. Наконец их лица сблизились, точно готовясь к поцелую. Было похоже, что они поддерживают друг друга, не давая упасть. Двое других подростков решили отправиться домой и забрать с собой свою подружку. Она охотно отклеилась от Джима, который мрачно плюхнулся в кресло и принялся настраивать воображаемую гитару. Материализовалось еще виски. Ночь приобрела цвет и консистенцию янтаря.
На следующее утро мы с Карлом обнаружили, что продолжаем сжимать в руках стаканы. Мы воспользовались ими, чтобы выпить воды. Много воды. Мы отрубились в нашем двухместном номере, одетые, только без ботинок. На завтрак мы опоздали, я прикончил пачку печенья, а Карл — пачку сигарет. День постепенно собирался в фокус, точно с трудом уловимая радиоволна в гастрольном автобусе посреди ночи. Лицо Карла покрылось тенью щетины. Мы посмотрели друг на друга и дали торжественную клятву больше никогда так не напиваться — ритуал, ставший к этому времени чисто ироническим.
Позвонил Мартин и сказал, что Нейл, диджей, готов пустить нас к себе, если мы хотим задержаться на вечеринку.
— Ну такого беспредела там не будет. Он не особо бухает.
Мы все собрались в холле, избегая зеркал и яркого света. «Свободный жребий» были бы не прочь остаться, но Йен хотел ехать домой.
— Тебе понравится Нейл, — сказал Мартин. — Он фанат шаманской музыки, бас и ударные, ритм космоса. Вся эта хренотень.
Йен напрягся.
— Не надо меня опекать, ясно? Я останусь, но только потому, что мне неохота мудохаться с поездом.
После мрачных препирательств пять человек — Йен, Джим, Алекс, Мэтт и Джерри — решили ехать домой на фургончике «Свободного жребия». Остальные уложили сумки и инструменты в наш автобус и отправились к дому Нейла в Нортвуде, в паре миль от отеля. Он был похож на дом Карла. Стоук в целом походил на Северный Бирмингем или на Черную страну. Но следы индустриальной деятельности казались более свежими — скорее раны, чем шрамы.
Днем мы с Карлом отправились побродить. Начался дождь, воздух был теплым и колючим, как шерстяной кардиган. Солнечный свет раскрасил облака. Между одинаковых улочек типовой застройки мы разглядели задник из зеленых холмов. Издали аккуратные викторианские фасады фабрик и административных зданий выглядели впечатляюще, но вблизи были видны надписи краской из баллончика и проволочная сетка поверх темного стекла. Одна из улиц была украшена надписями и граффити, оплакивающими местного парня по кличке Тощий. Надписи протянулись от фабричной стены до заброшенного театра с забитыми досками окнами и крышей, защищенной кольцами колючей проволоки.
— Точно гробница, — сказал Карл. — Театр, вывернутый наизнанку, сцена на улице.
То был непростой день, в голову лезли мысли о будущем. Короткий тур вымотал нас, но не дал удовлетворения, ожидание выхода альбома превратило наши отношения с публикой в нечто большее, чем одноразовое свидание. Если мы не начнем зарабатывать деньги до конца года, мы распадемся. Мартин нас всех достал. Пьянство Карла очень беспокоило меня, как, впрочем, и мое собственное. Эмоции, которые мы выдирали из себя в студии и на сцене не так-то легко пережить на задворках улиц Бирмингема. А здесь, в Стоуке, прекрасном и разрушенном, все напоминало нам о том, что то, что ты считаешь бесценным, может исчезнуть, когда придут судебные приставы. Смогут ли они это продать или нет. Мы прошлись от Нортвуда до Хэнли и обратно. Карл царапал стихи в своем красном блокноте, я прикидывал, каковы шансы заставить Йена Маккалока [53] бросить Лоррейн и отправиться странствовать со мной по индустриальным джунглям. По крайней мере мы держались подальше от пабов.
Вечеринка началась на засыпанном гравием заднем дворе Нейла, мы смотрели, как закат окрашивает горизонт малиновым и лиловым пламенем. Нейл приготовил огромный противень цыплят с рисом. Это был тихий маленький человечек с обесцвеченными дредами и бледно-голубыми глазами. Его дом выглядел удивительно минималистичным — практически ничего, кроме футонов, кушеток и колонок. Мы пили бутылочное пиво и слушали невероятно странное сочетание ар-энд-би, хардкор-техно и спейс-рока, сотрясающее пол откуда-то, где была спрятана стереосистема. Меж тем стемнело, музыка была слишком громкой и мощной, так что нам ничего не оставалось делать, кроме как танцевать.
Прибыли другие гости, совсем юные, почти дети. Вечеринка расползлась по всему дому. Только наверху в комнатах не было колонок, хотя звук несся с обоих концов коридора. Бумажные абажуры отсвечивали ярко-розовым и ярко-голубым. Тощие пацаны знаками показывая друг другу заткнуться, закидывались таблетками. Парочки сплетались в сумеречной зоне, не то в танце, не то в любовной прелюдии. Казалось, все на пути к превращению во что-то иное.
