Габриэль Витткоп - Образцовая смерть
Он происходил из хорошей семьи. Вполне возможно, что рассказы его дедушки, назначенного официальным представителем президента Кливленда на свадьбе будущего Георга V, где он познакомился со старшим сыном короля Сиама Чулалонгкорна, пробудили в Т. пылкий интерес к Азии. Впрочем, он никогда не говорил мне о своей юности, и я знаю о ней лишь в общих чертах, опираясь на другие источники. После Принстона он изучал архитектуру в Пенсильванском университете, а затем в Нью-Йорке, но провалил все экзамены. Его порой называли неудачником… В любом случае, он очень быстро понял, что рожден стилистом, «дизайнером», призванным создавать ткани, сценические костюмы и обстановку… Сам я был близок с человеком, который встречался с ним ежедневно в его нью-йоркские годы — безумные годы, несмотря на Депрессию, и в ту пору ни один бал, фестиваль или раут не обходился без Т., успешного человека с блестящим вкусом. Разумеется, ему приписывали матримониальные намерения, которых у него не было и в помине. Тогда он как раз заинтересовался балетом, возможно, не столько хореографией, сколько сценическим воздействием декораций и костюмов. Во время своих поездок в Европу Т. часто бывал на «Русских балетах» Дягилева. Они-то и стали катализатором. Мы же с вами не дети и понимаем, откуда берется любой творческий импульс… Ну да, вы уже догадались. Как давно это было…
Увлечение сценическими костюмами сохранилось вплоть до тридцатых годов, когда Т. стал художественным директором Балета Монте-Карло и создавал восхитительные модели в традициях Бакста, которого боготворил. А затем вдруг наступил перелом, резкий поворот. Вы же знаете, подобные перемены происходят вследствие эмоционального потрясения, разочарования, разрыва, какой-то интимной драмы. Это случилось еще в конце тридцатых: Т., которому было около тридцати пяти, внезапно решил изменить свой образ жизни, сбросить старую кожу и забыть обо всем. Будто никогда… Он изменил свои политические убеждения и стал из республиканца демократом. Он вдруг начал порицать тех, кто растрачивает жизнь попусту — так же давно и беззаботно, как он. Он записался в Полк Делавэрской национальной гвардии, женился на знаменитой модели. Зачем?.. Вы спрашиваете зачем?.. Хоть он и отрекался от своих нью-йоркских лет, они были для него счастливым временем… Но прошу вас принять во внимание человеческую натуру и подумать о том, что сказал Сомерсет Моэм о подобном случае.
* * *— Право же, нет, какое бы удовольствие ни доставляла эстетическая сторона, оно того не стоило. Понимаете, его характер… Он был подозрительной личностью — именно подозрительной… Знаете, как умерла его бывшая супруга?.. Странная история… За год до своего исчезновения Т. встречался с ней несколько раз, проезжая через Сан-Франциско, где она жила после второго развода. К тому времени он уже прославился, и она пообещала навестить его в Таиланде. Однако перед тем как она отправилась в путешествие, при необъяснимых обстоятельствах произошло кровоизлияние в мозг, и она впала в кому, в которой пролежала еще два года до самой смерти. И я думаю, вам известно, что сестра Т., миссис У., чрезвычайно важная особа, была убита?.. Ходили слухи, будто она пересказала служанке некий разговор о возможном возвращении Т., которое сама считала маловероятным. Это доказывает, что не следует болтать лишнего…
* * *Балет. Солнце — мандарин, а луна — зеленое яблоко над рогатыми страусихами. И до самого райка пахнет пудрой Коломбины, если только это не пыльца, придающая бархатистость бабочке в перчатках большого Карнавала. Грубо перемешанные цвета борются, и ни один не побеждает. Обыкновенное чудо: перспектива упразднена, и вскоре за ней последует сила тяжести под каскадный смех жемчужин «Шанель». Синий поезд — не что иное, как синий поезд, лазурная стрела вычеркивает воображаемый пляж, включая одно из самых невероятных казино. Ослиная шкура восстанавливает все то, что разрушает Арлекин, сию же секунду, и достаточно прыжка в воздух, словно это пробка от шампанского, чтобы отворились двери заколдованного дворца, галереи и башни непозволительного балета. Достаточно, чтобы молодой человек в изумрудных и бархатисто-черных блестках молниеносно перелетел какой-нибудь сад Армиды, и двойная дуга его бровей, соединенных, точно крылья, выразит лихорадку и жажду. После этого все возможно и все разрешено. Все разрешено для старинного пуританского делавэрского детства, хотя Монте-Карло ничуть не менее фриволен с его крутыми подъемами и спусками, принуждающими к галопу, и ядовитыми чарами Экзотического сада, где кожа подметок скользит по китайским лестницам. Тем не менее, Казино возвышается до мифа. Словно влагалище некой исполинской первозданной шлюхи или тайная роза Ганимеда в полном расцвете, оно приоткрывается под натиском в тот самый миг, когда совершается акт — в триумфальной эрекции порфирных колонн, столь плотных, что они вот-вот лопнут; в позолоте, отраженной в глубине зеркал, где взрывается бескрайняя галактика люстр; и в одновременной эякуляции бесчисленных пальм, вечно брызжущих к обнаженным фигурам на потолках — насколько хватает глаз. Избыточные сфинктеры закругленных скамеек блестят жиром и сморщиваются вокруг жардиньерок с черноземом, богатым семенами; титанические роды совершаются на устах обивок, намек кроется в синусе каждой кривой, в завитке телесного искусственного мрамора, раздувшегося от зародышей, и даже в вяло ниспадающих листьях аканта. Пустынны туалеты — подземный лабиринт, уборные и святилища испражнений, тайная Святая Святых, да еще зеркала и дворец, где эхо вторит шагам, точно песенный рефрен. Этот Аид украшен рамками, портиками, медными безделушками, дощечками и перилами, акажу и хрустальными защелками, каждая грань которых — лишь один элемент головоломки: найдите портрет, раскройте изображение. Разумеется, все сверкает, но стоит провести пальцем по стенам, и он останется сальным, словно от плохо вымытой посуды, оденется, как перчаткой, пленкой времен Эдуарда VII, жирным слоем конденсированных испарений, дыханий и тайно осевшего пара — полет бабочки, сгнивающей прямо на свадьбе.
Годы в Монте-Карло и Нью-Йорке — годы свободы и счастья, хотя это счастье было иллюзорным и тоже гниющим в своем апофеозе, под скверной угрозой неизгладимой печати приобретенной морали. Нет ничего дороже язычества, и его труднее всего обрести. В этом была основная неудача Т. Он пошел на попятный. Но письма, скверные письма — он продолжал получать их до самого Конца. И отвечать на них.
* * *Его шестьдесят первый день рождения пришелся на вторник Страстной недели, спустя лишь четыре дня после торжественного открытия отремонтированных и расширенных магазинов. Новое здание «Суривонг-Роуд», Похожее на белую грациозную птицу, символизировало Венец карьеры, начатой в тот миг, когда Т. сошел с военного самолета в импровизированном аэропорту двадцать Два года назад.
Измотанный Т. с удовольствием предвкушал продолжительный уик-энд: миссис М. сообщила, что их друзья Л. хотят взять их с собой в Кэмерон-Хайлендс.
Все знали друг друга уже давно. Миссис М., рожденная от отца-британца и матери-тайки, вдова некоего норвежца, была миловидной шестидесятилетней женщиной. Ее дружба с Т. началась в те дни 1945 года, когда он прибыл с армией в Бангкок, а она работала переводчицей в союзных войсках. Он помог ей открыть первый магазин азиатского искусства в здании старого отеля «Ориенталь». Мало-помалу миссис М. стала одним из двух-трех самых известных торговцев антиквариатом в Бангкоке. Не было никакой идиллии — особенно в отношениях с Т., несмотря на то, что многие тщетно старались ее добиться. Они были достаточно близки, чтобы вместе путешествовать, разделять интересы и удовольствия, но оставались лишь добрыми друзьями — наиболее цивилизованный статус.
Т. и миссис М. уже не раз проводили дни в «Лунном коттедже», принадлежавшем Л. в Кэмерон-Хайлендсе. Доктор Л., преподаватель химии из Сингапурского университета, был китайцем, а его жена — американкой. Поженившись в Китае, они жили там до прихода к власти коммунистов в 1949 году, затем бежали в Гонконг и под конец обосновались в Сингапуре, где миссис Л., которая вела процветающую торговлю антиквариатом, естественно познакомилась с миссис М. На старости лет Л. пожелали спрятаться от всякой истории и бо́льшую часть времени коротали в своем кэмерон-хайлендском имении, купленном за гроши, когда цены на недвижимость в центральной части полуострова резко упали благодаря «Эмердженси».
Из «Лунного коттеджа», построенного в приближенно тюдоровском стиле на вершине горы, с которой открывался вид на площадку для гольфа и различные курортные постройки, все же не было видно его близнеца — «Звездного коттеджа», превращенного в санаторий для британских офицеров. По сравнению с другими домиками и виллами Кэмерон-Хайлендса, «Лунный коттедж» был весьма изолирован. По извилистой, частично асфальтированной дороге, поднимавшейся за площадкой для гольфа к вершине, мог проехать только один автомобиль, и она огибала непроходимые джунгли, в которые упирался сад Л. Не считая нескольких едва протоптанных троп, это была единственная дорога, ведущая к подножию холма, и подобная изолированность, несомненно, способствовала снижению цены. Но это еще не все: в ту пору, когда в «Лунном коттедже» располагалась штаб-квартира террористов, в комнатах пытали людей, а в садах совершались короткие расправы. Ходили слухи, что Духи джунглей, разгневанные кровопролитием у порога своих владений, поклялись отомстить. Коммунистические шпионы и агенты ЦРУ распространились повсюду, они водили такси, устраивались прислугой, держали рестораны или парикмахерские. Все об этом знали, как, впрочем, и о том, что в самой чаще джунглей есть маленькие секретные аэропорты и бесчисленные тайники. Неизвестно было, сколько бойцов погибло или пропало без вести в лесу за долгие годы борьбы. С тех пор правительство взяло власть в свои руки и оттеснило последних повстанцев в труднодоступные области у тайской границы, где они вели затравленную жизнь грабителей, а в Кэмерон-Хайлендсе, похоже, вновь воцарился мир.
