М. Раскин - Маленький нью-йоркский ублюдок
— Здорово, красавица, — говорю я. — Какого черта, вы, юные дарования, здесь делаете?
Вторая девица, которую, если не ошибаюсь, звали Эллен (еще одна долбанутая), стояла рядом и хлопала глазами. Просто стояла и вполне могла сканать за проститутку. Обе крашеные блондинки, обе в таких коротусеньких черных платьицах, обе в туфлях на идиотской платформе, несмотря на то, что еще март и вообще на улице несколько холодновато. Обе казались мне законченными дурами.
— Мы хотим ща, типа, выпить че-нить и, может, по сигаретке-другой выкурим, потом метнем в Демпси. Хочешь с нами, МДР?
Бет, должно быть, думала, что если будет звать меня по инициалам, непременно мне понравится. Еще она надеялась впечатлить меня своей болтовней на негритянском сленге. Какая же это была обезьяна!
— Не! Я что-то не в настроении сегодня, — отвечаю я. Мне тяжело было сохранять нормальное выражение лица. Поэтому я постарался сбить ее с толку, иначе она никогда не оставила бы меня наедине с моим ужином. «Слушай, милая моя, — сказал я ей, — ты ведь наверняка в последнее время какие-нибудь читала жутко умные книжки, а? Я тут слышал, что курс английского для начинающих располагает к чтению». Я знал, что она ходит на этот курс, и надеялся, что после подобного вопроса нас с ужином оставят в покое.
— Чего-чего? — переспросила Бет. — Чего это я там читаю? — Она и ее безмозглая подружка переглянулись и залились смехом. Ах, какими же прелестными они, должно быть, казались себе в тот момент.
— Да уж, вопрос глупее некуда, — согласился я. — Ну ладно, желаю удачно повеселиться.
— Мдаа, МДР, с тобой не разгуляешься. Позвони как-нибудь. Затусуем где-нить вместе, выпьем че-нить, о’кей?
— Звучит соблазнительно, просто интеллектуально заманчиво. Только ты смотри, детка, сиди дома, никуда не ходи, а то еще пропустишь мой звонок.
— Ха-ха — о’кей, милый, — ответила та и снова набросилась на меня, подарив еще один незабываемый момент пивных объятий. Обнимаясь, снова проорала мне в ухо «МДР». Ее на этом определенно заклинило. Хотя грех жаловаться. От имени Майк меня тошнит дальше некуда. Чересчур заурядно.
Ладно, закончив обниматься и выпендриваться — естественно, на публику, — они с подружкой свалили.
Ущерб, тем не менее, был нанесен. Кусок в горло после этого как-то не лез. Пришлось встать и уйти.
Господи, как же меня воротило ото всей этой подростковости и невежества! Все, о чем я мечтал, — чтоб никто из этих людишек меня не знал. Хотел гулять, где хочу, без того, чтоб меня всюду доставали эти тупицы и бездарные пустышки, вроде этих двух. Но они были везде. Их образ жизни — беспричинно и бездумно околачиваться повсюду без дела — внушал мне отвращение. В Нью-Йорке я чувствовал себя каким-то старым. И все усугублялось отсутствием хоть чего-то вдохновляющего и настоящего.
Всю свою жизнь — двадцать два года — я провел в этой дыре, и мне не терпелось оттуда выбраться. В ту самую ночь на бульваре Белл я по-настоящему решил уехать из Нью-Йорка.
Я считаю, надо издать закон, запрещающий проводить больше какого-то времени в таких тухлых местах. По принципу — чем дольше там торчишь — тем выше налог. Или типа того.
2
На следующее утро мне пришлось проснуться рано — незаслуженно и беспричинно. Наступил вторник, надо было тащиться на идиотские занятия. Видимо, те, кто составлял расписание, просто кончали от мысли, что каждый долбаный вторник заставят студентов подниматься ни свет ни заря. Первая пара начиналась в восемь; пытаясь найти логическое объяснение, почему именно вторник и почему так чертовски рано, мой мозг вставал в тупик. В этих вонючих колледжах окончательно свихнулись, если думают, что полусонные студенты в состоянии воспринимать информацию в восемь утра. Впрочем, я нисколько не удивляюсь, что в Квинз-колледже ввели эту утреннюю пытку, потому что это ужасное учреждение — самое бесполезное, самое дилетантское и самое жалкое подобие института, которое я видел в жизни. Какое же это отвратное место! Даже на здание смотреть противно. Грязное, старое, все в какой-то ржавчине, обшарпанное и серое, точно как и весь город — и в нем обретались тысячи одинаковых двадцатидвухлетних посредственностей, у которых лица от задницы не отличишь. Даже преподаватели были какие-то аморфные и ограниченные. Все — раздраженные горожане, навеки застрявшие (и они это прекрасно знали) на паршивой работенке, настолько низкооплачиваемой, что они не могли позволить себе даже новой машины. Помощи там было не дождаться. Я перевелся сюда из другого колледжа — и это был мой самый глупый в жизни поступок. Уверяю вас, хуже Квинз-колледжа просто не бывает. Если думаете, что я преувеличиваю, сходите удостоверьтесь сами. Заходите, чувствуйте себя как дома. Расположен он на бульваре Киссена во Флашинге.
Гарантирую, стошнит сразу же. Поганую атмосферу этой богадельни чувствуешь с порога.
Короче, проснулся я ужасно рано, чтобы не опоздать к восьми. Слава Богу, нужный мне корпус был в пяти минутах ходьбы от дома, вылез из постели — и уже там. В то утро я уже не понимал, какого рожна меня носит туда каждый день. Единственное, что я там приобрел, так это раздражение и разочарование в людях. А то, что я за это еще и платил, представлялось мне дикой нелепостью. Удивительно, что я вообще в тот день пошел в колледж. Удивительно, что как обычно не прибавил «идиотский».
И как всегда пришел я на несколько минут раньше. Была история. По доброй воле я бы на нее не пошел, но мне приходилось посещать все эти вшивые предметы, потому что в этом семестре я зачислился поздновато. Сама история мне даже нравилась, но преподавала ее типичная нацистка, прибывшая прямиком из Освенцима. Я ненавидел ее до мозга костей. Рядом с ней, как и со всеми студентами с моего потока, я просто умирал со скуки.
Большая часть этих омерзительных тварей была с Лонг-Айленда, как и те четверо девиц, которые с утра сидели в аудитории, когда я зашел. Если бы спросили меня, я бы пожелал Лонг-Айленду провалиться ко всем чертям. Вас интересуют отталкивающие типы — там-то их как раз и разводят. Район изобилует понтовыми частными школами, полными умственно отсталых придурков, которые убеждены, что от их дерьма пахнет не иначе как розами. И что весь долбаный мир крутится вокруг их жалких слюнявых любовных историй и крутых тачек. Все тамошние девицы — пустоголовые близнецы, которые встречаются только с «классными» парнями и передвигаются исключительно стайками, и все как одна уверены, что папочка способен решить любую их проблему. Все накрашены как куклы и одинаково одеты — так они пытаются держать марку и не отставать одна от другой. Ну и народец на Лонг-Айленде. Просто воротит.
К моей великой радости, аудитория просто кишела слабоумными с Лонг-Айленда. Я примостился на заднюю парту. Четыре представительницы этой касты сидели как раз передо мной, они смеялись как ненормальные и вели себя как первоклашки, чем, собственно, и занимается день-деньской любой идиот моего возраста. Я положил голову на парту, пытаясь утихомирить растущее раздражение. Невозможно передать, но я чувствовал себя словно в капкане. Понимал, что если не выберусь отсюда — на мне можно ставить крест, — и не мог перестать об этом думать. Я понимал, что в моих силах — взять и сорваться из Нью-Йорка, тогда все изменится. Я хотел поехать туда, где просторно, где хорошо и где осень. Хотел поехать туда, где люди доброжелательны и умны, где я мог бы жить незаметно и вне всяких социальных рамок. Да уж. Мы с моим идеализмом та еще парочка.
И вот, сидел я себе и думал. Но и двух минут не прошло, как меня потревожили. Эта четверка с Лонг-Айленда в попсовых дутых куртках и с удручающим клоунским макияжем уставилась на меня и принялась давиться от смеха. Наверное, им казалось, что задумавшийся человек — это нелепо. Ведь Господь запретил кому-либо думать в наши дни. Я заметил, что они прикрывают рты ладошками, шепчут что-то на ухо друг дружке (должно быть, что-то искрометное), потом глянут на меня — и опять ржать. Думали, я ничего не замечаю, и казались себе такими хитрыми. Я уж было встал, чтобы подойти и каждой съездить по башке металлическим стулом, коих в аудитории множество, но я все-таки законопослушный гражданин и решил, что не стоит. Вы бы мною гордились. Вместо этого я сел на место и окинул их убийственным взглядом. После этого они отвернулись и точно дебилки уставились перед собой. Теперь видите, какой непроходимой тупостью я был окружен в этом чертовом месте? Все это настолько меня раздражало, что я плюнул, встал и вышел. В этом смысле четверка дур с Лонг-Айленда (чтоб им всем растолстеть) неплохо поработала, сделав доброе дело. Мне не хотелось торчать на этой несчастной паре, и они предоставили мне отличный повод смотаться.
