Чак Паланик - Дневник
Ее муж дарил ей.
Ты дарил ей.
Весь день в замурованной прачечной комнате слова, начертанные спиралью по стенам, гласили:
– …не стащите наш мир, чтоб заменить им мир, в руины вами превращенный…
И Энджел сказал:
– Здесь другой почерк. Он изменяется.
Он щелкнул еще одну фотку, вжикнул, перейдя к следующему кадру, и сказал:
– Вы знаете, в каком порядке ваш муж работал над этими домами?
Мисти поведала Энджелу, что, по идее, новый хозяин должен вселяться лишь после полнолуния. Согласно плотницкой традиции, первым в новое жилище должно войти любимое домашнее животное семейства. Потом мешок кукурузной муки, соль, метла, Библия и распятие. Только тогда семья может вселяться со всей своей мебелью. Согласно суеверию.
И Энджел, щелкая кадры, сказал:
– В смысле? Мешок муки должен войти без посторонней помощи?
Беверли-Хиллз, Аппер-Ист-Сайд, Палм-Бич… в наши дни, говорит Энджел Делапорте, даже лучший район любого города – лишь роскошный номер люкс в аду. Выйдя за свои парадные ворота, вы по-прежнему топчете одни на всех улицы-решетки из машин, застрявших в пробках. Вы и бездомные наркоманы – вы по-прежнему дышите одним вонючим воздухом и слышите, как вертолеты полицейских охотятся ночами на преступников. Луну со звездами стерли с неба огни миллионов ночных автостоянок. Все толпятся на одних и тех же тротуарах, усеянных мусором, и видят одно и то же восходящее солнце, красное и мутное за толщею смога.
Энджел говорит, богатым людям не нравится быть терпимыми. Деньги позволяют просто свалить подальше от всего некрасивого и несовершенного. Вы согласны мириться лишь с тем, что по меньшей мере прелестно. Ваша жизнь – непрерывный галоп, уклонение от чего-то, бегство.
О, эти поиски красоты. Обман. Клише. Цветочки и лампочки на рождественской елке – вот что мы запрограммированы любить. Кого-нибудь юного и миловидного. Телок с испанского телевидения с сочными сиськами и осиными талиями – будто их трижды перекрутили вокруг оси. Трофейных жен, поедающих ленч в гостинице «Уэйтенси».
Слова на стенах говорят:
– …вы, с вашими бывшими женами и пасынками, с вашими смешанными семьями, вы разрушили ваш мир и ныне жаждете разрушить мой…
Вся беда в том, говорит Энджел, что у нас кончается запас мест, куда спрятаться. Вот почему Уилл Роджерс[28] твердил: люди, скупайте землю. Теперь в напоминаниях никто не нуждается.
Вот почему нынче летом все богачи и богачки открыли Остров Уэйтенси.
Раньше местом для бегства всегда была Долина Солнца в Айдахо. Потом – Седона, штат Аризона. Ки-Уэст, Флорида.[29] Лахайна, Мауи.[30] Все они запружены туристами, а аборигены обслуживают столики. Теперь черед Острова Уэйтенси – идеального убежища. Для всех, кроме людей, которые там уже обитают.
Слова говорят:
– …вы с вашими стремительными тачками, что образуют тромбы на дорогах, вы с вашей дорогой жратвой, от коей вы жиреете, вы с вашими домищами, огромными настолько, что вам вечно одиноко…
И Энджел говорит:
– Смотрите, какой у него тут нервно сжавшийся почерк. Буквы притиснуты друг к дружке.
Он щелкает фотку, вжикает пленкой и говорит:
– Питер чего-то страшно боится.
Мистер Энджел Делапорте, он флиртует, кладет свою руку на руку Мисти. Он сует и сует ей фляжку, покуда та не пустеет. Все это очень даже мило, раз уж он не судится с Мисти, как все остальные твои клиенты с материка. Вся эта летняя публика, лишившаяся спален и бельевых шкафов. Все люди, чьи зубные щетки ты засовывал себе в жопу. Главная причина, по которой Мисти так поспешно подарила дом католикам, – это чтоб никто не вздумал отсудить его.
Энджел Делапорте говорит, что наш природный инстинкт – прятаться. Как биологический вид мы завоевываем территорию и защищаем ее. Мы можем мигрировать – скажем, вслед за погодой или каким-нибудь животным, – но знаем: чтобы жить, нужна земля, и наш инстинкт велит нам заявить о своих притязаниях.
Вот зачем поют птицы: чтоб пометить свою территорию. Вот зачем ссут собаки.
Седона, Ки-Уэст, Долина Солнца – наглядный парадокс: полмиллиона людей прутся в одно и то же место, чтоб побыть в одиночестве.
Мисти, по-прежнему ведя указательным пальцем по черной краске, она говорит:
– Помните, вы упомянули синдром Стендаля… что это такое?
И Энджел, по-прежнему щелкая камерой, он говорит:
– Его назвали в честь французского писателя Стендаля.
Слова, которые вычерчивает Мисти, говорят:
– …Мисти Уилмот отправит всех вас в Ад…
Твои слова. Твои, ублюдок.
Станиславский был прав: из подтверждения давным-давно известной истины всегда можно извлечь свежую боль.
Синдром Стендаля, продолжает Энджел, это медицинский термин. Он описывает случаи, когда картина, да любое произведение искусства, столь красива, что ошеломляет зрителя. Разновидность шока. В 1817 году, когда Стендаль посетил церковь Санта-Кроче во Флоренции, он записал в дневник, что чуть не потерял сознание от радости. С людьми случаются приступы бешеного сердцебиения. У них кружится голова. Когда ты смотришь на великое искусство, ты забываешь, как тебя зовут, ты забываешь даже, где ты и зачем туда пришел. Великое искусство может вогнать в депрессию и вызвать истощение организма. Амнезию. Панику. Инфаркт. Клиническую смерть.
Для протокола: Мисти считает, что Энджел Делапорте отчасти говнюк.
– Если верить письменным отчетам современников, – говорит он, – то работы Моры Кинкейд вызвали что-то вроде массовой истерики.
– А теперь как на них реагируют? – спрашивает Мисти.
И Энджел пожимает плечами:
– Ну, не знаю.
Он говорит:
– Я видел парочку картин, и ничего в них нет такого, это просто очень милые пейзажики.
Глядя на ее пальцы, Энджел говорит:
– Вы что-нибудь чувствуете?
Он делает снимок и говорит:
– Забавно, как меняются вкусы.
– …мы бедны, – говорят слова Питера, – но у нас есть то, чего страждут все богачи и богачки – мир, покой, красота…
Твои слова.
Твоя жизнь после смерти.
Когда она отправляется домой, не кто иной, как Уилл Таппер, дает ей пиво в бумажном мешке. Он разрешает ей пить на палубе, вопреки всем правилам. Он спрашивает, не пишет ли она каких-нибудь картин? Ну, например, пейзажей?
На пароме – мужчина с собакой; он говорит, что пес обучен отыскивать покойников. Умирая, люди испускают специфическую вонь – это эпинефрин, утверждает мужчина. Он говорит: это запах страха.
Пиво в бумажном мешке – Мисти молча прихлебывает его, пусть незнакомец болтает.
Голова у мужчины с залысинами над висками, кожа его обнаженного скальпа ярко-красная от холодного ветра – выглядит это так, будто у него рога черта. У него рога черта, и лицо у него все красное, он щурится, все лицо в морщинах. Динамическая морщинистость. Боковые морщины угла глазной щели.
Пес, выворачивая шею, пытается убежать от Мисти. Лосьон после бритья, которым пользуется мужчина, пахнет гвоздикой. Из-под края его куртки виднеются наручники, прицепленные к поясу.
Для протокола: погода сегодня – растущее смятение, чреватое физическим и эмоциональным коллапсом.
Зажав в руке поводок, мужчина говорит:
– Вы уверены, что с вами все в порядке?
И Мисти говорит ему:
– Поверьте, я не мертвая.
– Может, у меня просто кожа мертвая, – говорит она.
Синдром Стендаля. Эпинефрин. Графология. Кома подробностей. Высшего образования.
Мужчина кивает на пиво в бумажном мешке и говорит:
– Вы знаете, что в публичных местах пить спиртное нельзя?
И Мисти говорит:
– Что-о? Вы коп?
И он говорит:
– Догадались? Фактически, э-э, да, я коп.
Незнакомец резко раскрывает бумажник, чтобы блеснуть ей в глаза полицейским значком. Гравировка на серебряной бляхе: Кларк Стилтон. Детектив. Оперативная группа округа Сивью по расследованию преступлений на почве ненависти.
13 июля, полнолуние
Табби и Мисти пробираются сквозь чащу. Пересеченную местность на Уэйтенси-Пойнт. Тут все заросло ольхой – поколения деревьев, выросших, упавших, вновь проклюнувшихся из своих мертвых собратьев. Животные, возможно – олени, пробили тропу, которая вьется вокруг бесформенных куч полусгнивших деревьев и пробирается меж скал, огромных, как архитектура, и устланных толстым слоем мха. Над всем этим великолепием ольховые листья сливаются в дышащее, ярко-зеленое небо.
Тут и там свет солнца пробивается пластами, широченными, как хрустальные люстры. Это просто более запущенная версия вестибюля гостиницы «Уэйтенси».
На Табби – одинокая старая сережка, золотая филигрань и переливы сверкающих красных стразов вокруг красного эмалевого сердца. Она пришпилена на Таббин розовый спортивный свитер, будто брошь, но это именно та самая сережка, что Питеров блондинистый приятель вырвал из собственного уха. Уилл Таппер с парома.
Твой приятель.
Табби хранит всю помоечную бижутерию в обувной коробке под кроватью и надевает по особо торжественным дням. Рубины из граненого стекла, пришпиленные к ее плечу, отражают яркую зелень, что сияет над ними. Стразы, запятнанные грязью, отливают розовым на Таббином спортивном свитере.
