Уильям Берроуз - Пидор
Какая-то старая ведьма в хижине увидела, как я фотографирую. Когда делаешь снимки, это всегда становится известно, особенно в Панаме. Она начала злобно советоваться с какими-то другими крысятниками, которых мне не было видно. Потом подошла к самому краю шаткого балкона и недвусмысленно показала мне свою враждебность. Многие так называемые примитивы боятся фотоаппарата. На самом деле, в фотографии есть что-то непристойное и зловещее — желание заточить в тюрьму, заключить в себя, сексуальное напряжение погони. Я пошел дальше и сфотографировал нескольких мальчишек, игравших в бейсбол, — юных, живых, естественных. Они даже не взглянули в мою сторону.
Спустившись к самой воде, я увидел смуглого молодого индейца в рыбацкой лодке. Он знал, что мне хочется его сфотографировать, и всякий раз, когда я направлял камеру в его сторону, он смотрел на меня, набычившись, как молодой самец. Наконец, мне удалось поймать его — он опирался на нос лодки с вялой грацией животного и лениво почесывал плечо. По правому плечу и ключице бежал длинный бледный шрам. Я убрал камеру и перегнулся через горячий бетонный парапет, разглядывая его. В уме я вел пальцем по этому шраму, вниз по обнаженной медной груди и животу, и каждая клетка моя стонала от ломки. Я оттолкнулся от парапета, пробормотав «Ох, господи», и ушел, озираясь, кого бы сфотографировать еще.
На перила веранды деревянного дома облокачивался негр в фетровой шляпе. Дом стоял на фундаменте из грязного известняка. Я остановился напротив, под козырьком кинотеатра. Стоило мне навести на него объектив, как он приподнимал шляпу и начинал бормотать какие-то безумные угрозы. Наконец, я щелкнул его из-за колонны. На балконе над этим персонажем стирал голый по пояс молодой человек. Я заметил, что в нем текли негритянская и ближневосточная кровь — круглое лицо, кожа мулата цвета кофе с молоком, гладкое тело, сплошная плоть без единого мускула. Он оторвался от своей стирки, как животное, почуявшее опасность. Я поймал его, когда дунул пятичасовой свисток. Старый трюк фотографов: подождать отвлекающего маневра.
Я зашел в бар «Чико» выпить рома с колой. Мне это место никогда не нравилось — как и любой другой бар в Панаме, — но раньше оно было сносным, а в музыкальном автомате водились неплохие песни. Теперь же не осталось ничего, кроме кошмарного оклахомского хонки-тонка — точно ревет взбеленившаяся корова: «Ты вбиваешь гвозди в мой гроб», «Не Бог создал хонки-тонковых ангелов», «Твое лживое сердце».
У всех военных в этом заведении была обычная для Зоны Канала внешность — точно все перенесли легкое сотрясение мозга. Взгляд коровий и притупленный, видимо — специальная солдатская обработка, после которой у них вырабатывается иммунитет на любые интуитивные контакты, вырезаются телепатические передатчики и приемники. Задашь им вопрос, и они ответят — не дружелюбно, но и не враждебно. Никакого тепла, никакого контакта. Беседы невозможны. Им просто нечего сказать. Сидят, поят шлюх из бара, безжизненно клеятся к ним, девчонки отмахиваются от них, как от мух, они крутят это нытье в музыкальном автомате. Один юноша с прыщавой физиономией все время пытался потрогать девчонку за грудь. Та отталкивала его руку, рука подползала к ней снова, будто наделенная автономной насекомой жизнью.
Со мной рядом села одна из таких девчонок, и я предложил ее угостить. Она неожиданно заказала хороший скотч. «Панама, как же я ненавижу твои лживые кишки», — думал я. У девчонки был крохотный птичий мозг и отличный английский, как в Штатах, точно с учебной пластинки. Глупые люди могут быстро и легко обучиться языку, потому в голове у них не происходит больше ничего, язык нечему выталкивать.
Ей захотелось выпить еще.
— Нет, — ответил я.
— Почему ты такой гадкий?
— Послушай, — сказал я, — если у меня закончатся деньги, кто будет покупать мне выпивку? Ты?
Она удивилась, потом медленно произнесла:
— Да. Ты прав. Извини меня.
Я вышел на главную улицу. За рукав меня схватил сутенер:
— У меня есть четырнадцатилетняя девочка, Джек. Пуэрториканка. Как насчет?
— Ей уже под сорок, — ответил я. — Мне нужна шестилетняя девственница, и без всего этого говна: мол, запечатаем, пока вы ждете. Не всучивай мне своих четырнадцатилетних старух. — Я оставил его стоять с открытым ртом.
Я зашел в лавку прицениться к местным шляпам. Молодой человек за прилавком при виде меня запел: «Заводишь друзей — теряешь деньги».
«Сволочь-латинос сейчас начнет меня разводить», — решил я.
Он показал мне какие-то шляпы по два доллара.
— Пятнадцать, — сказал он.
— Твои цены — явно из ряда вон, — сообщил я ему и повернулся к выходу. Он бежал за мной по улице:
— Минуточку, мистер. — Я шел дальше.
В ту ночь мне приснился постоянно повторяющийся кошмар: я вернулся в Мехико и разговариваю с Артом Гонзалесом, бывшим соседом Аллертона по квартире. Спрашиваю, где Аллертон, и он отвечает: «В Агуа-Диенте». Это где-то к югу от Мехико, и я начинаю узнавать, как туда добраться автобусом. Мне много раз снилось, как я возвращаюсь в Мехико, беседую с Артом или лучшим другом Аллертона Джонни Уайтом и спрашиваю, где он.
Я полетел в Мехико. Проходя по аэропорту, я немного нервничал: вдруг меня узнает какой-нибудь фараон или иммиграционный инспектор. И решил держаться поближе к одному симпатичному молодому туристу, с которым познакомился в самолете. Шляпу я убрал в чемодан, а выйдя из самолета, снял очки и перекинул через плечо фотоаппарат.
— Давайте возьмем такси в город — проезд пополам? Выйдет дешевле, предложил я своему туристу. Через аэропорт мы прошли, как отец с сыном.
— Да, — говорил я. — Этот крендель в Гватемале хотел взять с меня два доллара от отеля «Палас» до аэропорта. А я сказал ему — uno. — И я поднял вверх один палец. Никто на нас даже не взглянул. Два туриста.
Мы сели в такси. Шофер сказал — двенадцать песо на двоих до центра.
— Секундочку, — произнес турист по-английски. — Нет счетчика. Где ваш счетчик? У вас должен быть счетчик.
Таксист попросил меня объяснить, что ему разрешено возить авиапассажиров в город без счетчика.
— Нет! — орал турист. — Я не турист. Я живу в Мехико. Sabe? Отель «Колмена»? Я живу в отеле «Колмена». Отвезите меня в город, но я заплачу по счетчику. Я вызову полицию. Policia. Вы по закону должны иметь счетчик.
«Ох ты ж господи, — подумал я. — Только этого не хватало, сейчас этот придурок начнет звать фараонов». Я уже видел, как полицейские топятся вокруг нашего такси, не знают, что делать, и вызывают других полицейских. Турист вылез из машины вместе со своим чемоданом. Он записывал номер такси.
— Я позову policia очень быстро, — сказал он.
— А я, наверное, все равно поеду, — сказал я таксисту. — Дешевле до города не добраться… Vamones.
Я снял номер за восемь песо в гостинице рядом с «Сирсом» и пошел в «Лолу». В животе у меня похолодело от возбуждения. Бар переехал, его по-другому отделали, поставили новую мебель. Но бармен остался прежний — с золотым зубом и с усами.
— Como esta? — сказал он. Мы пожали друг другу руки. Он спросил, где я был, я ответил, что в Южной Америке. Заказал «делавэрский пунш» и сел за столик. В баре никого не было, но я знал, что рано или поздно кто-нибудь обязательно зайдет.
Вошел Майор. Военный в отставке, седой, бодрый, плотный. Я резко прошелся по всему списку:
— Джонни Уайт, Расс Мортон, Пит Краули, Айк Скрэнтон?
— Лос-Анжелес, Аляска, Айдахо, не знаю, где-то здесь. Он всегда где-то здесь.
— А-а… э-э… что стало с Аллертоном?
— Аллертон? Я, кажется, такого не знаю.
— Увидимся.
— Спокойной ночи, Ли. Не потей.
Я сходил в «Сирс», полистал журналы. В одном, под названием «Яйца: для настоящих мужчин», увидел фотографию: на дереве висел негр. «Я видел, как вздергивали черномазых сынков». Мне на плечо опустилась рука. Я оглянулся там стоял Гэйл, еще один военный в отставке. Вид у него был подавленный как у излечившегося алкоголика. Я огласил список.
— Почти все разъехались, — сказал Гэйл. — Я с этими парнями все равно больше не вижусь и в «Лоле» не сижу.
Я спросил об Аллертоне.
— Аллертон?
— Высокий тощий паренек. Друг Джонни Уайта и Арта Гонзалеса.
— Тоже уехал.
— Давно? — С Гэйлом не нужно делать вид или ходить вокруг да около. Все равно ничего не заметит.
— Я видел его где-то месяц назад на другой стороне улицы.
— Ладно, до встречи.
— До встречи.
Я медленно положил журнал на место, вышел на улицу и оперся на столб. Потом вернулся в «Лолу». За столиком сидел Бёрнз, пил пиво, держа стакан изувеченной рукой.
— А больше никого почти и не осталось. Джонни Уайт, Текс и Кросуилл — в Лос-Анжелесе.
Я смотрел на его руку.
— Ты слыхал про Аллертона? — спросил он.
— Нет.
