Брет Эллис - Американский психопат
— Мне кажется, вы отлично сыграли в «Бармене». Я думаю, это отличный фильм, и «Лучший Пистолет» тоже. Честное слово.
Он перестает следить за цифрами и переводит взгляд на меня.
— Он назывался «Коктейль», — тихо говорит Круз.
— Что-что? — смутившись, говорю я.
Он откашливается.
— «Коктейль», а не «Бармен». Фильм назывался «Коктейль».
Следует долгая пауза; только звук поднимающих лифт кабелей состязается с напряженным молчанием.
— Ах, да… Верно, — говорю я, словно бы название фильма только что дошло до меня. — «Коктейль». Точно, — повторяю я. — Отлично, Бэйтмен, о чем ты думаешь? — Я трясу головой, словно для того, чтобы прояснить мысли, а затем, чтобы уладить дело, протягиваю руку. — Пат Бэйтмен.
Круз осторожно пожимает ее.
— Ну как, — я продолжаю разговор, — вам нравится жить в этом доме?
После долгой паузы он отвечает:
— Вроде бы да.
— Чудесный дом, — говорю я, — правда?
Он кивает, не глядя на меня, я автоматически снова нажимаю кнопку своего этажа. Мы молчим.
— Значит, «Коктейль», — спустя некоторое время говорю я. — Вот оно что.
Он молчит, даже не кивая, но теперь смотрит на меня как-то странно, опускает очки и с легкой гримасой произносит:
— У вас… из носа кровь идет.
Секунду я стою в полном оцепенении, потом понимаю, что надо что-то предпринять, поэтому, сделав вид, что я, как и полагается, обескуражен, осторожно касаюсь своего носа, а затем вынимаю носовой платок Polo — уже в бурых пятнах — и вытираю кровь. Вроде бы я неплохо справился с ситуацией.
— Наверное, давление, — смеюсь я. — Мы ведь на такой высоте.
Он молча кивает, смотрит на цифры.
Лифт останавливается на моем этаже и, когда двери открываются, я говорю Тому:
— Я ваш большой поклонник. Очень рад встрече с вами.
— Это прекрасно, — Круз улыбается своей знаменитой улыбкой и тыкает пальцем в кнопку «Закрытие дверей».
Девушка, с которой я встречаюсь сегодня вечером, Патриция Уоррел — блондинка, модель, недавно вылетела из университета Свит Бриар после первого же семестра. На автоответчике — два сообщения от нее, чтобы я позвонил ей по крайне важному делу. Распуская узел голубого шелкового галстука от Bill Robinson с узором а-ля Матисс, я набираю ее номер и с трубкой в руке иду в дальний угол квартиры, чтобы включить кондиционер. Она отвечает на третий звонок.
— Алло.
— Патриция, привет. Это Пат Бэйтмен.
— А-а, привет, — говорит она. — Слушай, я говорю по другой линии. Могу я тебе перезвонить?
— Ну…, — начинаю я.
— Слушай, это из моего спортивного клуба, — говорит она. — Они что-то напутали с моими счетами. Я перезвоню через секунду.
Я прохожу в спальню и раздеваюсь: снимаю пиджак из шерсти «в елочку» и брюки в складку (костюм — от Giorgio Correggiari), хлопчатобумажную оксфордскую рубашку от Ralph Lauren, вязаный галстук от Paul Stuart и замшевые ботинки от Cole-Haan. Натянув шестидесятидолларовые трусы-боксеры, купленные в Barney's, с телефоном в руке я делаю несколько упражнений на растяжку, ожидая, когда перезвонит Патриция. Минут через десять раздается звонок, и, перед тем как ответить, я жду шесть звонков.
— Привет, — говорит она. — Это я, Патриция.
— Ты можешь подождать? У меня другой звонок.
— Конечно, — произносит она.
Заставив ее прождать две минуты, я вновь включаю ее линию.
— Привет, — говорю я. — Прости.
— Ничего.
— Итак, мы ужинаем вместе, — продолжаю я. — Заедешь ко мне около восьми?
— Об этом-то я и хотела поговорить, — медленно произносит она.
— О нет, — я издаю стон. — В чем дело?
— Понимаешь, — начинает она, — сегодня концерт в Радио-Сити и…
— Нет, нет, нет, — я непреклонен. — Никакой музыки.
— Мой бывший парень, клавишник из «Сара Лоуренс», он в разогревающей группе и… — она замолкает, словно заранее решив опротестовать мое решение.
— Нет. Ни в коем случае, Патриция, — твердо говорю я, думая про себя: черт возьми, ну почему именно эта проблема, и почему сегодня?
— Патрик, — ноет она. — Будет очень весело.
Теперь я вполне уверен, что шансы потрахаться с Патрицией сегодня довольно неплохие, но только в том случае, если мы не пойдем на концерт, в котором принимает участие ее бывший парень (бывших парней для Патриции не существует).
— Я не люблю концерты, — заявляю я, проходя в кухню. Открыв холодильник, вынимаю литровую бутылку минеральной воды Evian. — Я не люблю концерты, — повторяю я. — Мне не нравится «живая» музыка.
— Но этот концерт будет не такой, как другие, — неубедительно добавляет она. — У нас хорошие места.
— Слушай, не будем спорить, — говорю я. — Если хочешь идти, иди.
— Но мне казалось, мы собирались встретиться, — натянуто заявляет она. — Я думала, мы поужинаем вместе…
После некоторого размышления она добавляет:
— …Побыть вместе. Вдвоем.
— Я знаю, знаю, — говорю я. — Слушай, каждый должен иметь право делать то, что ему хочется. Я хочу, чтобы ты делала то, что тебе хочется. После паузы она пробует зайти с другой стороны.
— Это такая замечательная музыка, поэтому… Я знаю, это звучит нелепо, но это… просто восхитительная музыка. Это одна из лучших групп. Они интересные, суперские, мне так хочется, чтобы ты посмотрел на их. Будет замечательно, я тебе обещаю, — голос ее звучит серьезно.
— Нет, нет, ты иди без меня, — говорю я. — Развлекайся.
— Патрик, — говорит она. — У меня два билета.
— Нет, я не люблю концерты, — отвечаю я. — Меня тошнит от живой музыки.
— Ну-у-у, — тянет она, и в ее голосе сквозит искреннее разочарование. — Мне будет жаль, что тебя нет рядом.
— Я говорю, ты пойди — развлекись, — я сворачиваю крышку с бутылки «Эвиан (Evian)», выверяя время для следующего хода. — Не волнуйся. Я поужинаю в «Дорсии» один. Все нормально.
Следует долгая пауза, которая может означать только одно: ну-ну, давай посмотрим, действительно ли ты хочешь пойти на этот сраный концерт. Сделав большой глоток воды, я жду, когда она скажет, в какое время она за мной заедет.
— В «Дорсии»? — переспрашивает она, потом говорит недоверчиво: — Ты там заказал столик? Для нас?
— Да, — говорю я. — На полдевятого.
— Ну… — она издает короткий смешок, запинается, — это было… ну, я имею в виду, я-то их уже видела. Я просто хотела, чтобы ты их посмотрел.
— Слушай, может, хватит? — спрашиваю я. — Если ты не идешь со мной, я еще кому-нибудь позвоню. У тебя есть номер Эмили Гамильтон?
— Патрик, к чему такая… спешка. — Она нервно хихикает. — Они играют еще два вечера, так что я смогу пойти на них завтра. Слушай, успокойся, хорошо?
— Хорошо, — говорю я. — Я спокоен.
— Так во сколько мне подъехать? — спрашивает Ресторанная Блядь.
— Я сказал, к восьми, — с отвращением говорю я.
— Хорошо, — говорит она, а затем соблазнительным шепотом добавляет: — Увидимся в восемь.
Она не вешает трубку, словно ожидая, что я скажу еще что-нибудь, или, может, поздравлю ее с принятием верного решения, но мне некогда заниматься этим, и я бросаю трубку.
В следующее мгновение я устремляюсь в другой конец комнаты, хватаю справочник «Загат» и листаю его, пока не нахожу «Дорсию».
Дрожащими пальцами набираю номер ресторана. Занято. В панике я ставлю телефон на автоматический набор. Последующие пять минут постоянно звучат зловещие короткие сигналы. Наконец соединилось, и несколько мгновений перед тем, как на том конце поднимают трубку, я испытываю редчайшее явление — прилив адреналина.
— «Дорсия», — отвечает кто-то, пол трудно определить; на фоне сильного шума голос больше похож на мужской. — Пожалуйста, подождите.
Кажется, что шум в трубке едва ли уступает переполненному футбольному стадиону, и мне приходиться собрать все свое мужество, чтобы продолжать ждать и не повесить трубку. Я жду минут пять, моя ладонь вспотела, ноет от того, что я так крепко стискиваю трубку; часть меня осознает тщетность попытки, другая — надеется, третья взбешена тем, что я не заказал столик заранее или не попросил Джин заняться этим. Голос возвращается в трубку и грубо произносит: «Дорсия».
Я откашливаюсь.
— M-м, да, я знаю, сейчас немного поздновато, но нельзя ли заказать столик на двоих на половину девятого или, может, на девять?
Я задаю вопрос, крепко зажмурив глаза.
Возникает пауза. На заднем фоне шумит толпа, меня пронзает искренняя надежда, я открываю глаза, поняв, что метрдотель, благослови его господь, вероятно, просматривает книгу заказов, проверяя, не отказался ли кто-нибудь; но тут он принимается фыркать, поначалу тихонько, но вскоре фырканье перерастает в пронзительное крещендо смеха, который, когда метрдотель швыряет трубку, внезапно обрывается.
![Тёмэй Камо-но - Записки из кельи [Ходзёки]](/uploads/posts/books/251541/251541.jpg)
