Алексей Рыбин - Черные яйца
– Ага. Бывает. Много чего бывает. Я однажды с бодуна стакан подсолнечного масла махнул. Думал – сухое вино.
Ихтиандр мрачно усмехнулся.
– Бывает такое, да. Только, чтобы этот мудак с бабками пришел – такого не бывает. Такого не было и не будет никогда.
– У, е-е.... тать! – Царев хлопнул ладонью по столу. – Ты же сам дал добро.
– Я? Ихтиандр поднял голову и посмотрел на потолок.
Потолок пузырился желтоватой эмульсионкой.
– Да, я, – с отвращением констатировал Ихтиандр. – Бля, живем, как свиньи... – Он смачно плюнул на пол. Стадникова вздрогнула, но снова промолчала. – Я, – повторил Ихтиандр. – Но как складно он пел... И, главное, бабки же взял! Это мы мудаки с тобой. Нужно было за ним в Москву лететь! И брать на месте. А теперь... Теперь что с него возьмешь, с козла...
– Чай будете? – спросила Стадникова замогильным голосом.
– А водка кончилась? Царев посмотрел на хозяйку глазами, полными тоски.
– Водка кончилась.
– Как это – кончилась? Непонятно, как он умудрился открыть входную дверь настолько тихо, что никто из сидящих на кухне этого не услышал. Ведь шаги, шарканье и даже тяжелое дыхание поднимающегося по лестнице Лекова не обмануло слуха ни Ихтиандра, ни Царева и уж, тем более, Стадниковой.
– Как это – кончилась? Леков, бесшумно появившийся на кухне, улыбался.
– Гх... – задохнулся Ихтиандр. – Гх... Это ты?..
– Нет, это Джон Леннон. Водка есть! Знаете, был такой писатель – Марк Алданов?
Стадникова, Царев и Ихтиандр молча смотрели на Лекова. Посмотреть было на что.
– Так вот, – продолжил Леков. – Алданов – великий человек. Друг Набокова, между прочим.
– Кого? – спросил вспотевший от гнева Ихтиандр.
– Да не важно, – махнул рукой Леков. – Короче, он сказал... В смысле, Алданов, конечно... Сказал: водку пить любую можно и должно.
Василек был одет в старые, вытянутые на коленях тренировочные штаны, клетчатую, застиранную, давно потерявшую цвет рубашку и домашние тапочки. Приглядевшись, зрители заметили, что тапочек, собственно, был один и надет он был на левую ногу. Сам же тапочек при этом был явно и безоговорочно правым.
Стопа правой ноги весело улыбалась кончиками испытавших, по-видимому, самые разные перипетии долгого путешествия из Москвы в Петербург пальцев, выглядывающих из дыр грязного черного носка. В одной руке Леков изящно держал букетик полевых цветов, в другой – литровую бутылку «Столичной» в экспортном исполнении. Бутылка была открыта и наполовину пуста.
– Ну, наливай, – пустым голосом сказал Ихтиандр. Леков бодро шагнул к столу, икнул и посмотрел на Стадникову.
– Олюшка! Солнце мое! Будешь водочку?
– Ты деньги привез? – спросила Стадникова.
– Деньги? Что такое деньги? Тлен! Вот тебе цветочки, радость моя, я сам собирал, сам рвал, сам нес... Любовь моя не знает границ...
– Дай-ка мне, – Царев осторожно вынул из дрожащих пальцев Лекова бутылку, налил в стоящие на столе рюмки и посмотрел на Ихтиандра. – Ну, что делать будем?
– Пить! – крикнул Леков, энергично махнув букетом и смазав при этом Стадникову по лицу. – Пить! А что нам еще остается? За наше светлое будущее! За нашу победу! За то, что солнце еще светит, а трава... это... зеленеет. Ура!
Леков стоял от стола метрах в двух, но Ихтиандру вдруг показалось, что Василек схватил рюмку, не сходя с места. Она как-то мгновенно оказалась в его руке, Василек поднес ее к губам, поцеловал и поднял над головой.
– За то, что мы живем! За то, что мы любим друг друга! За то, что у нас есть музыка, у нас есть прекрасные женщины! За то, что мы молоды и что у нас все впереди!
Ихтиандр прикрыл глаза, быстро опрокинул в рот водку, рыгнул и, не поднимая век, тихо спросил:
– Деньги где?
– Деньги? Что такое деньги? Тлен и прах. Деньги – пустое. Пошли лучше, братцы мои, прогуляемся. Погодка – полный ништяк...
– Деньги где? – Ихтиандр повторил вопрос, на этот раз с открытыми глазами. И глаза эти ничего хорошего Лекову не сулили.
– Деньги... Да привезу я деньги, е-мое... Леков поднес ко рту стакан, икнул, выронил его на пол, попутно залив водкой свои грязные спортивные штаны, согнулся пополам и мелкими шажками, но с удивительной быстротой зашаркал в сторону туалета.
– Попали, – тихо констатировал Царев. – Вот попали, так попали.
– И как же, сука, нас так убедительно напарил? – покачал головой Ихтиандр. – Придется тебя Суле сдавать. А что делать? Что? – Он посмотрел на Стадникову, которая безучастно пила водку медленными глотками, как будто это и не водка была, а так – чаек тепленький. – Нечего делать, – ответил он сам себе. – Нечего.
– Да брось ты, елы-палы! Вернувшийся Леков сделал шаг к Куйбышеву и обнял его за плечи.
– Брось! Пустое это! Найдем мы денег!
– Где, если не секрет?
– Не знаю. Не знаю. Но, уверен – найдем!
– Родишь ты их, что ли? – с нескрываемой злостью в голосе вскрикнула Стадникова. – Родишь? А?
– Это ты родишь, Оленька! – Леков широко улыбнулся. – Слушайте, братцы! – Леков похлопал себя по бедрам, забыв о том, что в тренировочных штанах, сползших с его худого живота и норовивших сползти еще ниже, нет карманов. – Братцы! – повторил он. – У вас есть бабок маленько? Может, еще водочки возьмем, а? Я в доле буду... Ну, потом, когда раскручусь, отдам. Вы же меня знаете.
– Теперь знаем, – сказал Царев. – Ну чего, я пошел в магазин. По такому случаю грех не нажраться...
– Дать бы тебе по жбану хорошенько, – заметил Ихтиандр, скрипнув зубами. Замечание было направлено, разумеется, Лекову, который закивал и улыбнулся еще шире, хотя, казалось, что шире уже нельзя.
– А у меня есть, есть, – затараторил он, снова вытягивая руку в сторону и цепляя ею Стадникову. – Вот она, моя ласточка, вот она...
– Сука ты, – Стадникова брезгливо отлепила от своей груди грязноватые пальцы Лекова. – Настоящий подонок.
* * *Такси остановилось возле дома Полянского.
– Ну что, братцы? – Леков, первым выскочив из машины и элегантно поддернув лацканы пиджака, весело улыбнулся. – Ну что? Водочки для заводочки? Или по пивку? А может быть, винца?
– Погоди ты.
Куйбышев, крякнув, вытащил из багажника, предупредительно распахнутого водителем, один из рюкзаков и аккуратно поставил его на асфальт. Царев вытащил второй и сразу закинул за спину.
– Погоди, – повторил Ихтиандр. – Давай сначала подымем... К Дюку забросим. – Он кивнул на рюкзак. – А то чего с такой тяжестью бродить?
– О’кей!
Леков бодро зашагал в темноту арки проходного двора. Куйбышев и Царев последовали за ним и через пару минут, вытирая со лбов пот, уже стояли перед дверью квартиры Полянского.
– Е-мое! Забрался, черт, на верхотуру, – бормотал Куйбышев. – Хоть бы лифт был, мать его...
– Ничего-ничего, это полезно, пешочком побегать, – весело ответил Леков, нажимая на щербатую, заляпанную старой краской кнопку звонка.
Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель высунулась голова Полянского.
– О! Да ты квасишь! – воскликнул Леков, поведя носом. – Шмон, друг мой, правильный. Ой, правильный!
– Ничего я не квашу, – ответил Полянский. – Я похмеляюсь.
– В дом-то пусти, – заметил Куйбышев. Полянский подозрительно взглянул на рюкзаки, оттягивающие плечи незваных гостей.
– А это чегой-то?
– Да открой ты дверь, екальный бабай, сейчас мы тебя похмелим! – устало сказал Царев.
– Да? Ну тогда заходите.
– Слушайте, пацаны, вы проходите, – затараторил Леков, – а я сразу в магазин. Бабла только насыпьте. Я пустой.
– Залезь в карман, – Царев неловко, задев рюкзаком Куйбышева, повернулся боком к Лекову. – Возьми там... Только не все.
– Все – не все, разберемся! – Леков вытащил из кармана царевских брюк пухлую пачку мятых купюр и, не считая, спрятал в глубинах своего пиджака. – Ждите, пацаны! Сейчас буду!
Полянский, продолжающий выглядывать из узкой щелки, проводил глазами запрыгавшего по ступенькам Лекова, вздохнул и медленно открыл дверь.
– Кинет, – убежденно сказал он, пропуская гостей.
– Да нет, что ты! Ни фига не кинет!
– Забьемся, что кинет?
Полянский говорил тихо, но очень уверенно.
– А может, и вправду? Куйбышев, пыхтя под тяжестью ноши, шаркая ногами и продолжая потеть, медленно двигался по коридору.
– Может, и вправду свалит сейчас с баблом? – задумчиво повторил он.
– Чего вы его притащили-то? – спросил Полянский, открывая перед Царевым и Ихтиандром дверь своей комнаты. – Он же беспредельщик.
– А то ты с ним ни разу не бухал?
– Бухал. Поэтому и говорю – чистый беспредельщик. Себя не помнит.
– Ладно. Все равно у нас тут дело на сто тыщ...
– Серьезно?
– Да. Точно говорю. Попадалово над нами нависло.
– Ну, тады, давайте по полтинариусу. – Полянский, войдя в комнату и ловко пробравшись к столику у окна, элегантным жестом совершив при этом легкий полупоклон, указал гостям на бутылку водки, судя по всему, только что открытую. – Присаживайтесь, поговорим.
