Рон Батлин - Звук моего голоса
— Самое важное — иметь в виду то, что однажды сказал Тернер: «Мы никогда не должны забывать, что продаем бисквиты!» Помните? — Ты сделал паузу, осмотрел каждого представителя твоей аудитории. — Бисквиты, заметьте, — не цвета, шрифты и прочее.
Еще воды.
— Никто с этим не спорит, — резко сказал Боуэн.
— Я думаю, Моррис хочет сказать…
Лоустофт вопросительно смотрел на тебя.
Рукой ты сделал легкое движение, чтобы остановить его — ты и сам можешь объяснить достаточно доходчиво. Ты говорил ясно и уверенно.
— Мы разделены на несколько частей. Дизайн. Продажи. Продвижение. Исследования. И так далее. Каждая — в той или иной степени автономна, и все же одна цель — общая: продавать бисквиты. Волшебные бисквиты. Бисквиты «Мажестик».
— Послушайте, Моррис… — начал Боуэн. Еще глоток.
— Однако, — ты посмотрел на него, — это не совсем тот случай, правда? Мы забываем, что продаем бисквиты. Мы ведь не видим бисквитов, не так ли? Ни один из нас. Вы едите «Мажестик» дома? Нет, и я не ем…
— Моррис, — твердо прервал тебя Боуэн. — Вы провели вчерашнюю встречу. Прекрасно провели. Именно поэтому сегодня я очень занятой человек, очень занятой. Мне нужно многое переделать. Я приехал сюда не для того, чтобы сидеть и слушать лекцию. Если у вас есть что сказать — говорите.
— В этом-то и вопрос, — энергично продолжил объяснение ты, подавшись вперед в кресле. — В этом-то и вопрос. Всех нас интересует, кто будет вести встречу. Выиграю ли я? Или выиграет он? Отделы борются друг с другом, в то время как нам следует быть на одной стороне. Мы и есть на одной стороне.
— Я ухожу. — Боуэн встал.
— Послушайте, Ларри. Я не имел в виду…
— Вы многое не имели в виду, Моррис. А у меня полно работы. Пока, Дэн.
Он вышел.
Тогда Лоустофт что-то сказал Кэтрин. Она также встала и вышла. Теперь в кабинете вас осталось двое.
— Что я хочу… — начал ты, но Лоустофт прервал тебя:
— Не то чтобы я был не согласен с вами, Моррис. В вашей точке зрения есть смысл. И хороший смысл на самом деле. Однако, учитывая обстоятельства, это совершенно не повод для созыва совещания. Вы действительно убедили его вчера, и он принял ваши доводы. Он увидел смысл в том, что вы сказали, и позволил вам взять верх. Не много сегодня найдешь таких здравомыслящих людей.
— Именно то, о чем…
— Позвольте мне закончить, Моррис, — продолжил Лоустофт. — То было вчера. Сегодня — это другое.
Еще воды.
Но в стакане было пусто.
Нужно открыть окно. Нужно еще воды. Нужно встать и открыть окно, нужно немного свежего воздуха. Нужно налить еще воды в стакан. Лоустофт продолжал говорить. Ты встал. Защелка была открыта, поэтому тебе требовалось только немного сдвинуть раму.
Трейлер уже отъехал от рампы, и грузчики наслаждались отдыхом, пока не приехал следующий. Неожиданно, рассматривая их, ты вспомнил, как бригадир говорил тебе, что они называют «аншлагом», когда точное количество коробок с тележек помещается в фургон. Все тележки у стены были пусты. Тебе захотелось обернуться и прервать поток благонамеренных банальностей Лоустофта словом «аншлаг», а потом указать в окно. Увидел бы он, конечно, лишь несколько мужчин, прислонившихся к тележкам, однако ты знаешь, что в действительности сцена наполнена гораздо большей долей значимости. Аншлаг. Ты хотел объяснить ему это, чтобы он кое-что узнал о настоящих рабочих «Мажестик», немного приоткрыл глаза. Ты-то в курсе, ты еще связан с реальным миром. Бригадира зовут Стэн, и в те дни, когда ты приезжаешь на работу за рулем, ты обычно машешь ему рукой, паркуя машину. Хотя прошло уже четырнадцать лет с тех пор, как ты отработал свою первую неделю на погрузке, он хорошо запомнил тебя.
Лоустофт все еще говорил, а тебе все еще хотелось пить. Но в этот раз — не воды, если только это не «вода жизни». И немного Шуберта. Или нечто менее романтичное — симфонию Гайдна? Нет, тебе нужно нечто чистое, легкое и солнечное: «Серенаду ветра» Дворжака. Дворжак и Курвуазье. Какое сочетание слогов! Дворжак и Кур-ву-азье.
— Итак, Моррис? — Лоустофт наконец закончил.
— Хорошо, хорошо, у меня все хорошо, — ответил ты.
Он пристально смотрел на тебя.
— Все отлично, Дэн, — заверил ты его. Затем произнес более медленно: — Правда, никаких проблем.
Ты встретил его взгляд. И понял, что настало время встать. Время пожать руку и проводить его до двери.
— Моррис, я думаю, вам лучше поехать домой, — посоветовал он.
Он поднялся — теперь тебе нужно было только вывести его на нужное направление. Лоустофт продолжал:
— В последнее время вы немного перегружаете себя. Почему бы не взять…
— Я в порядке. Неплохая вчера получилась встреча, а?
— Да, но…
— Что? Я в порядке, уверяю вас. У меня достаточно энергии, чтобы справиться с работой, пока…
— Не в этом дело, Моррис.
Ты направился в сторону двери, зная, что он последует за тобой.
— Я в порядке, Дэн. Поверьте мне. Секундная пауза. Затем — серьезный и искренний взгляд.
— Спасибо за заботу, — добавил ты. Спасибо и до свидания. Почти ушел.
— Хорошо, Моррис. Если вам что-либо понадобится…
— Конечно.
Рукопожатие, и он в коридоре.
— Я буду приглядывать за собой. Не беспокойтесь обо мне — сосредоточьтесь на бисквитах!
— До свидания, Моррис.
— Всего, Дэн, — одарив его улыбкой, обещающей скорую встречу.
Ты закрыл дверь. Время безукоризненно чистого и невидимого океана. Для Дворжака и Курвуазье. Ты можешь сесть и наблюдать за погрузкой следующего фургона, попутно напиваясь до состояния аншлага.
Одна полная бутылка на один полный аншлаг.
На рампе зажглись огни, Дворжак уже закончился. Сегодня ты вернешься домой поздно. Однако пока еще ты не дома. Но будешь — когда будешь. Когда будешь — тогда будешь. Поздно. Не мертвый, но пьяный мертвецки. Мертвецки пьяный, или поздно трезвый. Именно так: не поздно и пьяный, а поздно и трезвый.
Могла бы Мэри это понять? Она понимает все, кроме этого. Увы, одного понимания недостаточно. (Хотя именно этого она и не понимает.) Как и любви. Ничего нет такого, чего было бы достаточно, вот и все. Все и ничего. Когда одного стакана много, остальных всегда недостаточно. Всегда.
И полных бутылок тоже больше нет. Как и полных отличников. Ты помнишь: на некоторых экзаменах ты начинал как полный отличник, двадцать баллов, и каждый раз, когда ты делал ошибку, ты терял балл. Тебе давали двадцать баллов и шанс потерять их за двадцать раз. Ощущение вот какое: двадцать баллов, когда ты родился — и чуть ли не мгновенно кто-то низводит тебя почти до нуля. Вровень с собой.
Сегодня ты уже забыл, что когда-то обладал чем-то большим, и не надеешься на что-то лучшее.
Но порой, особенно когда ты пьян, ты вспоминаешь, каково быть полным отличником и терять драгоценные баллы. Тогда, вместо того чтобы оставаться на близком к нулю уровне, как обычно, ты камнем бросаешься в отрицательные величины. Много пить — это тяжелая работа. Практика приводит к несовершенству. В тот вечер, сидя у себя в офисе вместе с Дворжаком и Курвуазье, ты, наверное, достиг минус двадцати. Ты понимал чувство потери, как никогда ранее. Казалось, ты отдаляешься все дальше и дальше — но от чего? Ни малейшего понятия. Только одно — чем больше ты пил, тем труднее, тем больнее становилось; и этим расстоянием, казалось, измеряется горе, которое ты испытываешь. Горе — по чему? Опять ни малейшего понятия. Хотя больно. Ужасно больно. И вот…
Пальто. Закрыть дверь офиса, пройти вдоль прозрачных стен от пола до потолка, лифт, стеклянные двери, подъезд, главный выход.
Магазин с патентом на продажу спиртного навынос, на всякий случай. Тот самый случай, чуть не сказал ты продавцу, едва не засмеявшись вслух. Потом по узкому переулку к станции, почти не касаясь земли, зато цепко хватаясь за кирпичную стену.
Платформа. Поезд достаточно пуст, чтобы провозгласить тост за отсутствующих друзей.
Потом дом. Свет в спальне горит. Отомкнуть дверь и — вверх по лестничному пролету, который изгибается из стороны в сторону в горячке летнего вечера. К двери, где, размазываясь, скачут цвета: знакомый экран телевизора со сбитой горизонтальной разверткой.
Потолок начинает медленно раскручиваться, как карусель, прижимая тебя к изголовью кровати, стоит только закрыть глаза.
Ты открываешь их, и комната постепенно замедляет движение. Мэри?
Она уже в постели.
— Ты в порядке, Моррис? — спросила она. Разумеется, у тебя все в порядке. Поцелуй мог бы доказать, что рай и ад находятся в одном и том же месте — об этом ты попытался ей рассказать. Ты поцеловал ее. Потом поговорил о любви в течение десяти минут, обняв ее так энергично, что кровать сбросила тебя на пол.
Стараясь успокоить вращение земли, ты расставил ноги пошире, словно находился в центре вращающегося волчка. Не двигаясь ни вперед, ни назад, поддерживая комнату в ее изначальном равновесии. Когда Мэри села на постели, тебе пришлось сделать шаг назад для компенсации, при этом протянув руки в ее сторону, чтобы она не беспокоилась.
