Володя Злобин - Финики
Мы пьяные шли по улице и пели, а картинки в моём сознании сменяли друг друга. Я пнул железнобокую урну, воображая полицая в космических доспехах, Шут яростно зиговал, стараясь стереть свои плечевые суставы, и Слава пел грустным баритоном тягучую, как мёд, русскую балладу.
Это прекрасно быть единым, не чувствуя политических различий. Едиными нас делал алкоголь. Какая к чёрту разница, кто во что верит, кто кому покланяется, если я чувствовал себя в рядах камрадов настоящей единицей, сильным множителем, а не круглым и гладким арифметическим ноликом. Во мне наконец-то проснулось подобие человека, доказавшее, что оно способно совершить поступок! Алкоголь, к которому я пристрастился, начисто стерилизовал внутренности от страха и я совершал поступки, на которые никогда бы не решился в трезвом виде.
- Айда цыган щемить!
Вы не ослышались, это предложил я! И... алкоголь. Не смотря на то, что остальные всё чаще предпочитали бухлу трезвенническую позицию, акции не утихали.
Родительский день наполнил кладбище будущими мертвецами. Слава объяснил мне, что каждую весну они ходят акционировать на кладбища, потому что туда приезжают сотни цыган. Нужно было только не перепутать нищебродов, которые тырили конфеты с могил с наркоторговцами, которые расхаживали по аллеям и, показывая пистолетные кобуры, пучили толстые морды. Мы начали рейд с северных закоулков кладбища. Лом первым увидал маленькую черноволосую вошку, которая, встав ногами на надгробную плиту, уплетало украденные конфеты. Великан возопил:
- Ах ты, подлец, могилы русские грабишь!?
Лом отвесил мощнейший пинок убегающему цыганенку так, что тот взмыл в воздух, как барон Мюнхгаузен на пушечном ядре. Возможно, он стал бы первым цыганским космонавтом, но свободолюбивым замыслам гордого покорителя околоземного пространства помещала ржавая железная ограда. Пацан, взлетев в воздух, насадился задницей на металлический штырь, отчего заорал так громко, что с верши сосен брызнули рассерженные вороны.
- А ты значит как Влад Цепеш, - ржет Шут, - садишь на кол цыган.
- Цепеш это хорошо. Он не жид.
Потом мы двинулись к центру кладбища. Сегодня мёртвые пришли к живым, хотя... я с трудом мог различить в тысячах одинаковых старушечьих лиц хотя бы одну искру настоящей жизни, а не следствие, вытекающее из закона подобия. Когда мы увидели, как какая-то бабушка умиленно кормит с рук десяток грязных существ в растянутых свитерах, Шут возмутился:
- Эй, бабка! То есть... уважаемая? А вы не боитесь, что они потом, когда вырастут, вашу внучку изнасилуют?
Бабка находится уже в таком возрасте, когда может понять только Бога и программу "Малахов+". Она отвечает:
- Да что ты! Все мы люди, а они вишь какие голодненькие, как не покормить. Мы же православные люди.
Шут с сожалением оглядывается, но сегодня с нами нет Ильи. Он поссорился с нами из-за того, что Гоша предложил ему поцеловать крайнюю плоть Иисуса Христа, так как это была христианская реликвия. Детишки, заметив, что бабка отвлеклась, схватили ее сумку и скрылись в проходах между могил. Бабка возопила:
- Басурмане! У меня же там деньги и паспорт!
Алиса презрительно засмеялась:
- Вот вам и наука. Запомните, что единственное, чем нужно кормить цыганских детишек - это пирожками с лезвиями бритвы. Поделом вам, бабушка.
Тут влажный высыхающий воздух пронзила сработавшая сигнализация. Мы переглянулись и не нашли в наших рядах Лома, поэтому бросились на звук, зная, что гигант может отчебучить всё, что угодно. Когда мы свернули на центральную аллею, запруженную народом, как водохранилище, то увидели прелестную картину. Лом, брезгливо схватив какого-то гламурного цыганского мажора за шею, с силой колотил того о капот воющего мерседеса. Там образовалась вмятина, с которой, при желании, можно было снимать слепок лица владельца. Лом грохотал:
- Обезьяна, тебя не учили парковаться?
С выветривающимся пьяным хохотом мы оттаскиваем его из толпы застывших мертвецов. Когда мы убегаем от толпы зомби, в нашу сторону летят проклятья, и старики, шаркая ногами, участливо подходят к залитому кровью наркоторговцу.
***Слава, Шут и я собрались на краю издыхающей детской площадки. Мы всегда там собирались и обсуждали дела. Делать было нечего, и мои друзья предавались неспешному идеологическому разговору, который, как всегда, касался национального социализма. Когда между ними зашла речь об Адольфе, о котором говорили не иначе как в восхваляющем тоне, я решил вмешаться:
- Я вот всё понимаю, я - русский националист, но как можно Гитлера восхвалять-то? Он же нас уничтожать шёл.
Слава вдохнул:
- Снова ты за своё. А никто его и не восхваляет. Если где и есть Гитлер - так это во власти.
Гоша зло сказал:
- Чё ты такой добренький, Ник? Прилизанный какой-то, толерантный. Забыл, как зиговал на двадцатое апреля? Я порой не понимаю, зачем ты вообще притащил к нам Сеню, он же обыкновенный поцреот, для которого главное, что деды воевали. Гитлер - наш вождь и свет истинного национал-социализма. Он был единственный, кто мог бы спасти русских от деградации и вымирания.
- От какого вымирания? - разозлился я, - он уничтожать шёл. Забыл, сколько народу полегло в этой войне? Про план Ост не знаешь?
- Ты в курсе, - сощурился Гоша, - что к две тысячи двадцать пятому году в России число трудоспособного человека сократится на десять миллионов человек? Ты в курсе, что число наркоманов в нулевые годы выросло в десять раз? Ты в курсе, что главные спонсоры главной партии - алкогольные и табачные компании? Каждый год количество русских становится на шестьсот тысяч меньше. Вот, блядь, твой план Ост в действии! Если бы победил Адольф, то такой херни бы сейчас не происходило. Следовательно, твои деды, которых ты котируешь, отстояли уничтожение собственного народа. Ты понимаешь? Или у тебя мозги от поцреотизма атрофировались?
Слава пробормотал:
- Ага. Если вину Гитлера еще надо доказать, то преступления кремлевской мрази у всех на глазах. Только всех всё устраивает, пока кусок колбасы есть и передача "Кривое зеркало".
Гоша подхватил его речь:
- Против совков воевало около двух миллионов прежних граждан. Логично предположить, что им что-то эта советская власть сделала не так, что они пошли за Гитлером?
- Так Сталин был не сахар. Но из двух зол выбирают меньшее...
Слава снова вступил в разговор:
- Вот знаешь, Дух, я бы душил всех сталинистов ещё в колыбели. Мой прадед умер от инфаркта, когда его скотину на глазах погнали в колхозное хозяйство. Другой мой прадед был расстрелян в лагере, куда был посажен из-за того, что у него дома нашли некоторые запрещённые церковные книги. А расстреляли его за то, что он, якобы, готовил мятеж с убийством высших партийных лиц. Моего третьего прадеда расстреляли за то, что он, якобы, сорвал посевную кампанию в одном из районов области. Вместе с ним убили и его сестру, потому что посчитали, что она агент польской разведки. А знаешь, почему посевную сорвал? Он был из старых агрономов, но это сраное быдло, вылезшее из горлышка водочной бутылки, которое в раз стало управленцами, просто не оставило на посевную кампанию семян. Когда прадеда назначили для проведения посевной, он просто не обнаружил того, что можно сеять. Моя бабушка родилась в тюрьме, потому что она была дочкой врага народа. А по другой линии... мой дед выжил лишь благодаря тому, что его оставили в чужой бане, а всю остальную семью с другими кулаками загнали в болото, где они и погибли. Вот и скажи мне теперь, Дух, почему после такого я должен поддерживать Сталина и его систему, которая убила столько моих предков? Да я бы первый встал под знамена РОА или РОНА с винтовкой в руках против этого усатого говнюка!
Та причина, по которой идеи национального социализма являются в России сектантскими, то есть исповедаются крошечной маргинальной группой, является подавляющая ориентация людей на идею германского национализма. Но он строился конкретно под германский народ, поэтому и заполучил такую поддержку, но крайне плохо воспринимается другими нациями. Кроме того, зная все подробности расовых законов, ксенофобии, уничтожения людей, нового расового сознания, полностью изучив "национальный" аспект идеи, люди забывают про аспект социальный. Про автобаны, заводы, демографию, социальное обеспечение. В злое время всем хотелось убивать, а не строить. Внутри меня формировался какой-то внутренний барьер неприятия поклонения германского образца. Нет, я не ненавидел немцев, но не хотел видеть русских в подчиненной к ним позиции. В конце концов, зачем менять одно раболепие на другое? Человек должен быть свободен. Так, ещё не окрепнув и многого не зная, мыслил я. Решив не сдаваться и, выдерживая насмешливый взгляд Гоши, я продолжил:
