Мишель Уэльбек - Карта и территория (La carte et le territoire)
На следующий день он вынес первую порцию мешков, потом разобрал фотокамеру, упаковал раздвижной мех, матовые стекла, объективы, цифровой задник и сам корпус аппарата в футляры для перевозки. Погода в Париже стояла по-прежнему хорошая. В середине дня он сел перед телевизором, чтобы посмотреть пролог «Тур де Франс», который в итоге выиграл малоизвестный украинский велогонщик. Выключив ящик, он подумал, что неплохо бы позвонить Патрику Форестье.
Пиар-директор корпорации «Мишлен-Франс» воспринял новость более или менее спокойно. Раз Джед решил больше не фотографировать мишленовские карты, ничто не может заставить его изменить это решение; он имеет право прервать свою деятельность в любую минуту, что черным по белому записано в его контракте. Создавалось ощущение, что Форестье все это по барабану, и Джед даже удивился, что он назначил ему встречу на следующее утро.
Переступив порог офиса на авеню Гранд-Арме, Джед быстро понял, что Форестье просто хочет поплакаться и поделиться профессиональными заботами с отзывчивым собеседником. С отъездом Ольги он потерял умную, преданную, владеющую иностранными языками сотрудницу; и как ни трудно в это поверить, ему пока никого не предложили взамен. Генеральная дирекция «поимела его не по-детски», сообщил он с неподдельной горечью в голосе. Да, конечно, она уехала в Россию, да, конечно, это ее родина, да, конечно, эти блядские русские закупают шины миллиардами, спасибо их гребаным раздолбанным дорогам и херовому климату, но «Мишлен» пока еще французская компания и несколько лет назад такое было бы немыслимо. Пожелания французских руководителей всю жизнь воспринимались как приказы, или, во всяком случае, к ним относились с подчеркнутым вниманием, а с тех пор как контрольный пакет в капитале группы получили зарубежные инвестфонды, никто этими глупостями не заморачивается. Да, времена меняются, повторил он с мрачным удовлетворением, французскому офису «Мишлена» теперь не угнаться за Россией и тем более за Китаем, но если так и дальше пойдет, вот увидите, он вернется в «Бриджстоун», а то и в «Гудиер». Но это строго между нами, добавил он, внезапно испугавшись.
Джед заверил его, что сохранит тайну исповеди, и попытался перевести разговор на свои проблемы.
– А, ну да, интернет-сайт. – Форестье, казалось, только что вспомнил о нем. – Подумаешь, выложим сообщение, что вы считаете эту серию работ законченной, а оставшиеся отпечатки пусть продаются, вы не против? – Джед был не против. – Впрочем, там мало что осталось, почти все ушло… – проговорил Форестье, и в его голосе вновь проклюнулись оптимистические нотки. – В наших рекламных материалах мы по-прежнему будем указывать, что мишленовские карты легли в основу творческого проекта, получившего восторженные отзывы прессы, вас это не смущает?
Нет, Джеда это не смущало нисколько. Форестье явно прибодрился и, провожая Джеда к выходу, горячо пожал ему руку:
– Я счастлив был с вами познакомиться. Классный у нас win-win получился, окончательный и бесповоротный win-win.
10
В течение следующих недель не произошло ничего или почти ничего; а потом, в одно прекрасное утро, возвращаясь домой с покупками, Джед увидел у своего подъезда какого-то мужика лет пятидесяти, в джинсах и потертой кожаной куртке; судя по всему, он уже давно поджидал его.
– Добрый день… – сказал он. – Извините, что ловлю вас на ходу, но ничего лучше мне в голову не пришло. Я несколько раз видел вас в нашем квартале. Вы ведь Джед Мартен?
Джед кивнул. Судя по голосу, перед ним был человек образованный, хорошо владеющий речью; он напоминал чем-то бельгийского ситуациониста или интеллектуала-пролетария, хоть и в рубашке Arrow; впрочем, по его сильным, натруженным рукам можно было догадаться, что он действительно занимался когда-то физическим трудом.
– Я внимательно следил за вашими картографическими опытами, с самого начала. Я тоже живу тут, неподалеку. – Он протянул ему руку: – Франц Теллер. Галерист.
По дороге в его галерею на улице Домреми (Франц успел купить это помещение незадолго до того, как их район вошел в моду; это была, признался он, одна из немногих счастливых идей в его жизни) они остановились выпить в кафе «У Клода», на улице Шато-де-Рантье, что потом вошло у них в привычку и вдохновило Джеда на вторую картину из серии основных профессий. Тут упорно продолжали подавать вино в шаровидных бокалах и сэндвичи с паштетом и корнишонами последним пенсионерам «из народа» XIII округа. Они исправно помирали, и новые клиенты не приходили на их место.
– Я читал где-то, что с тех пор, как закончилась Вторая мировая война, во Франции исчезло восемьдесят процентов кафе, – заметил Франц, обводя взглядом зал. Четверо пенсионеров рядом с ними молча шлепали картами по ламинированной столешнице, повинуясь каким-то неведомым, явно доисторическим правилам (белот? пикет?). Чуть поодаль толстуха с пунцовым лицом залпом опрокинула стакан пастиса. – Теперь все обедают за полчаса и пьют гораздо меньше спиртного; а запрет на курение оказался контрольным выстрелом.
– Думаю, все вернется на круги своя, но в иной форме. Затяжной исторический этап роста производства сейчас как раз подходит к своему завершению, во всяком случае на Западе.
– У вас довольно странный взгляд на вещи… – заметил Франц, пристально посмотрев на него. – Меня очень заинтересовал ваш проект с мишленовскими картами, по-настоящему заинтересовал; тем не менее я не пригласил вас в свою галерею. Вы, я бы сказал, слишком были в себе уверены, по-моему, такому молодому человеку это не к лицу. А потом, когда я прочел в интернете, что вы покончили с картами, я решился к вам прийти. И предложить вам вместе поработать.
– Но я понятия не имею, куда меня занесет. Я вообще не знаю, буду ли заниматься искусством.
– Вы не понимаете… – спокойно продолжал Франц. – Мне важна не какая-то определенная форма искусства или манера, нет, мне важна личность, взгляд на художественный акт, на его место в обществе. Если вы завтра принесете мне обычный листок, вырванный из школьной тетрадки, написав на нем: я вообще не знаю, буду ли заниматься искусством, я, не раздумывая, выставлю этот листок. Хотя я отнюдь не интеллектуал; вы заинтересовали меня, вот и все. Нет, нет, я не интеллектуал, – настаивал он. – Я лишь пытаюсь худо-бедно косить под интеллектуала из богатых кварталов, потому что без этого в моих кругах никак, но сам таковым не являюсь, я после школы даже не учился. Сначала монтировал и разбирал выставки, а потом купил этот зал, и мне просто повезло с художниками. Но я всегда полагался исключительно на собственную интуицию.
Потом они зашли в галерею, она оказалась гораздо просторнее, чем Джед ожидал, с высокими потолками, бетонными стенами и металлическими балками.
– Тут раньше был станкостроительный завод, – сказал Франц. – Они разорились в середине восьмидесятых, и помещение многие годы пустовало, пока я его не купил. Убирать, правда, пришлось долго, а так оно того стоило. Красивое пространство, по-моему.
Джед кивнул. Съемные раздвижные перегородки были сложены в стороне, так что собственно выставочная площадь получалась максимально емкой – тридцать метров на двадцать. В данный момент она была занята крупными изваяниями из темного металла, напоминавшими традиционное африканское искусство, но темы, безусловно, были взяты из жизни современной Африки: все персонажи умирали в чудовищных муках либо зверски убивали друг друга при помощи мачете и автоматов Калашникова. Сочетание застывших лиц и агрессивных поз производило гнетущее впечатление.
– Под склад, – продолжал Франц, – я снял ангар в департаменте Эр-и-Луар. Температурные условия оставляют желать лучшего, охраны никакой, короче, обстановочка та еще; но, честно говоря, пока проблем не возникало.
Вскоре они расстались, Джед был чрезвычайно взволнован. Он долго бродил по Парижу, прежде чем вернуться домой, и даже пару раз заплутал. Ближайшие несколько недель он жил по той же схеме: выходил, бесцельно гулял по улицам города, который, в сущности, знал плохо, иногда, чтобы сориентироваться, усаживался в каком-нибудь ресторане, и, как правило, ему приходилось сверяться по плану.
Как-то ранним октябрьским вечером, когда Джед поднимался по улице Мартир, его внезапно пронзило смутное чувство узнавания. Чуть дальше, насколько он помнил, начинался бульвар Клиши с секс-шопами и бутиками эротического белья. И Женевьева и Ольга любили время от времени покупать в его обществе завлекательные предметы туалета, но обычно они отправлялись к Ребекке Рибс, чей магазинчик находился ниже по бульвару, нет, не то.
Он остановился на углу авеню Трюден, посмотрел направо и все понял. В нескольких десятках метров отсюда последние годы находилась фирма его отца. Джед забежал к нему всего один раз, вскоре после смерти бабушки. Компания тогда только что переехала в новое помещение. После контракта на строительство культурного центра в Порт-Амбоне они решили, что пора поднять свой престиж и перевести офис в особняк, хорошо бы в мощеном дворе, в крайнем случае – на проспекте с высокими деревьями. Так что авеню Трюден, широкая, почти по-деревенски спокойная, с рядами великолепных платанов, вполне годилась для довольно известного архитектурного бюро.
