Билл Драммонд - Дурная мудрость
Сладкие девочки аж задохнулись от потрясения: им просто не верилось, что бывают такие зловредные, страшные женщины. Я закрепил впечатление от своих слов по-отечески строгим и хмурым взглядом. Я заметил, что Клаудия украдкой поглядывает на мою ширинку, и продолжил все так же строго:
– Хорошенько запомните, юные леди: секс, если практиковать его правильно, с должным почтением и послушанием своему мужчине, может доставить ни с чем не сравнимое удовольствие. Такой секс уже сам по себе – удовольствие и награда. Но его главная цель: сделать мужчине приятное. И, разумеется, продолжение рода. Это – естественный долг каждой женщины, и настоящие женщины это знают, и исполняют свой долг с искренней радостью и благодарностью. – Девочки смотрели на меня с искренним восхищением. – А теперь, девочки, я извиняюсь, но мы малость устали, и у нас пиво стынет.
Клаудия собрала свое шелковое белье. У нее на ресницах дрожали слезы благодарности и любви.
– Спасибо тебе, дзен-мастер. Спасибо от всего сердца. Теперь уже – сердца женщины. – Свежее дефлорированная красота смотрела на меня, как вновь обращенная христианка – на Иисуса. Я пожал плечами и потупился, старательно изображая скромность.
– Да не за что, милая. – Я рассмеялся. – А теперь, девочки, быстро в кроватку. Топ-модели должны хорошо высыпаться.
Гимпо стоит, вызывающе смотрит на меня. Взгляд свирепый. Глаза горят, губы кривятся в усмешке. Хочет, чтобы я дал ему сдачи. Моя первоначальная ярость сразу же иссякает, потому что я знаю: если сейчас я ударю Гимпо, он меня точно прибьет. Он же псих ненормальный. И я не буду играть в его игры. Если он хочет сходить с ума – ради бога. Но без меня. Снова сажусь за стол и возобновляю свою писанину.
– Одну минуточку. – Это Гимпо. Вокруг его головы этаким черным гудящим нимбом кружились навозные мухи, и чело пламенело, и улыбка играла на тонких губах, и едкий запах его нехороших намерений перекрыл ароматы душистых пизденок.
– При всем уважении, коллега дзен-мастер, – его голос сочился злой черной патокой, – все-таки секс – это блюдо более экзотическое, нежели те бисквиты со взбитыми сливками, которыми ты угостил этих милых девочек.
Где-то в Аду пернул Дьявол; Мира Хиндли в тюрьме ест холодную скумбрию. Души абортированных детишек плачут в лимбе.
Гимпо пояснил свою мысль:
– Ты оказал этим девчонкам плохую услугу, Зодиак, друг мой. Я думаю, надо им показать кое– что еще… – Он деликатно прикрыл рот ладонью. – Кх, кх… провести, скажем так, дополнительное занятие для продвинутых учениц. – Последние два– три слова он произнес нараспев, как плохой актер в дешевенькой мелодраме. При этом он выразительно изогнул бровь. Меня охватило дурное предчувствие. Гимпо расстегнул ремень на штанах; пространство наполнилось алым туманом. Билл улыбался во все свои тридцать два заостренных клыка.
О нет, наш Bluebottle тоже уже на ногах, чего-то там булькает на языке, который ни разу не финский, его синие авиаторские очки сползают на кончик носа. Но прежде чем он успевает предпринять что-то более радикальное, Гимпо бьет его по башке. Со всей дури. Парень валится на пол.
В Бродмуре Иан Бренди дрочит на свои сладкие воспоминания, спуская в грязное исподнее. Его руки пахнут мочой. В Нью-Йорке процветают бордели, где клиентов обслуживают совсем молоденькие девчонки – интерес желтой прессы к сексуальному насилию над детьми возродил в гражданах вкус к этим типично викторианским забавам.
Меня всегда очень смешили рассказы о подвигах Гимпо – мертвые аргентинцы и избитые до полусмерти фанаты казались не более реальными, чем комиксы Алана Мура, – но теперь… здесь и сейчас, когда все это происходит на моих глазах…
Без лишних слов Гимпо повалил ошеломленную Клаудию на пол, присел над нею на корточках и вывалил ей на грудь черный дымящийся экскремент или попросту говоря – какашку. Наоми и Линда горько расплакались. Билл хохотал как безумный. Вагон наполнился едкой вонью общественного сортира и старческого пивного пердежа, так что у меня защипало глаза. Так началась очередная черная одиссея по чужому дрочильному аду. Питбуль – докторский чемоданчик – почуял кровь.
Из кошмарно раздутого члена Гимпо вырвалась тугая струя горячей мочи, исходящей паром; он беззастенчиво ссал прямо на потрясенную топ-модель, распростертую на полу. Ядовитая жидкость растворяла в себе черные экскременты, превращая их в мерзкую бурую пасту. Гимпо сорвал с себя всю одежду и стоял голый, подобный разъяренному демону из самой глубокой и мерзопакостной ямы Ада – безумный Приап, Повелитель Мух, поливающий бедную девочку своей грязной, склизкой мочой. Потом он набросился на нее и стал с ней бороться, хотя она, в общем-то, не особенно сопротивлялась. Зато в процессе они оба измазались в разжиженных экскрементах. Влажные комочки говна прилипли к их волосам, и к бровям, и к волосам на интимных местах; бурая поносная паста размазалась по телам, как дешевенький крем для искусственного загара. Жужжание навозных мух оглушало не хуже грома.
Гимпо как будто взбесился. Вонючие склизкие воды его извращенного Стикса накрыли его с головой. Потоки жидкого говна, взрывной оргазм и закатившиеся, налитые кровью глаза – все говорило за то, что не стоит пытаться его урезонить. Все равно слабому голосу разума не пробиться сквозь это стихийное буйство.
Если честно, я в полной растерянности. Даже не знаю, бля, что и сказать. Может быть, Гимпо мстит миру за какую-то давнюю несправедливость? Может быть, ему крепко досталось в детстве? Может быть, за его искренней, теплой, зловещей улыбкой скрывается змеиная яма горькой обиды на всех и вся? Или, может, он просто дикарь, не испорченный цивилизацией – необузданное дитя природы, не затронутое всеобщим размягчением духа, происходящим от нашей глупенькой, безопасной и жеманной культуры? Вот оно, недостающее переходное звено. Стоит прямо передо мной: человек в чистом виде, первозданный и истинный человек, ничем не стес– ценный, свободный, нетронутый порчей познания добра и зла.
Да, это было весьма впечатляющее представление в жанре копрофилического Гран-Гиньоль. И Билл, конечно, не мог допустить, чтобы его превзошли хоть в чем-то. Его кельтская гордость взыграла и поднялась, как вода в сточных трубах после сильных дождей. Понятно, что канализацию прорвало. Билл задрал свой килт и резко присел на корточки. Фекальный поток хлынул, как раскаленная лава при извержении Везувия. Гаргантюанские дамбы черного говна перегородили вагон, бурые потоки сбили с ног Линду с Наоми и забрызгали стены. Оранжевые разливы мочи смешались с черным компостом и изукрасили ковер на полу взвихренными психоделическими узорами.
– Билл, заткнись. Не ори. Это же просто наш Гимпо. – Голос.
Ну да, это наш Гимпо, но что нам с ним делать? Вот в чем вопрос. Голос не отвечает.
А что делает Z? Сидит как ни в чем не бывало. Вообще ничего не замечает. Он ободрал всю кору со своей дзенской палки и теперь водит пальцем по гладкой, слегка изогнутой деревяшке. По форме и цвету его палка напоминает японский меч или нож, у которых рукоятка и ножны делаются из одного куска слоновой кости и входят друг в друга так плотно, что, когда клинок дремлет в ножнах, между ножнами и рукояткой нет вообще никакого зазора, ни малейшей трещинки. Z попросил у меня черный маркер и принялся разрисовывать свою палку замысловатым узором – наподобие татуировок на лицах маори или эскимосской резьбы по моржовым клыкам. Он демонстрирует мне результаты своей работы.
Да, он гордится своей дзенской палкой. Думает, что она у него – самая лучшая. Только он в корне не прав. Самая лучшая – у меня. Потому что моя дзен– палка заключает в себя Правый Путь, Свет и Истину, и не нуждается ни в каких дополнительных варварских украшениях. Но я благоразумно молчу, ничего ему не говорю. Лишь с одобрением киваю, стараясь не проявлять своей черной зависти к его очевидным художественным талантам. «А не пошел бы ты на хуй, Z, – говорит за меня моя ручка. – Вот подожди. Пройдет время, и моя дзен-палка займет свое почетное место в истории. Дети детей наших детей поместят ее в такую специальную емкость для хранения священных предметов и возьмут с собой в космос, когда улетят с этой планеты в поисках нового дома для вымирающей, впавшей в убожество и донельзя тупой человеческой расы».
Ладно, хватит. Мы выше всех этих суетных мелочей. Разве не мы, Трое Царей-Мудрецов, призваны спасти мир от всей этой мелочной суеты?!
Поезд мчится все дальше на север, все глубже в ночь.
Bluebottle, кажется, пишет стихи – чего-то такое карябает на бумажке. Периодически что-то выкрикивает на своем бессмысленном языке и ржет над плохими, корявенькими картинками, которые сам же и рисует на нашей единственной карте. Мы пытаемся объяснить ему, кто мы такие и в чем наша миссия, но он принимает все это как должное: как будто он каждый вечер садится на этот поезд и каждый вечер встречает здесь трех парней, которые называют себя волхвами и едут на Северный полюс с иконой Элвиса.
