Винсент Килпастор - Школа Стукачей
- Как настроение, Бургут-ака?
Булгаков не скрывает торжества, Яхшимисиз, мастер-ака? Здоровья из калай?
В отдалении за мастером величаво следует по-дзержински подтянутая ледащая фигура Дяди.
Глава 5
Новый год
Завидую художникам. И не только за умение рисовать. У них есть привилегия дать имя готовой картине. В моей голове беспокойным роем носятся названия тысяч картин. Остаётся малое - нарисовать всё это на холсте.
Бывают такие редкие счастливые моменты, когда во мраке тюремной камеры, сквозь храп соседей, смрад давно немытой плоти и подвальной сырости, вдруг ярким лучом чистого света и радости ворвётся отрывок из Гершвина, медузой проплывёт пятно картины Сальвадора Дали или хрустально циничная мысль Оскара Уайльда. Придёт откуда-то извне и осветит сознание неземными разводами северного сияния. Приходит тихая радость, и тогда ясно понимаешь, что свобода это не то, что можно заградить от тебя решётками, колючей проволокой и лаем собак. Они могут замуровать в подвале этот мешок с костями, называемый моим телом, но им не дано власти, даже самому абсолютному диктатору, посадить на цепь мою душу.
Это такая затёртая банальность, но что же тут сделаешь, если каждое слово в ней - правда?
Не надо ничего бояться, друзья. Нет на этом свете ничего такого, чтобы мы не смогли бы пережить. Тем более, мы единственный в мире народ с пословицами типа: «От сумы, да от тюрьмы...»
В камере городского управления милиции, сокращённо ГУМ, где нас держат втроём, вечный полумрак.
Вдобавок к этому у меня забрали очки (этот ужас вам сможет описать любой очкарик) и интерьер приобрёл мягкие серо-размытые очертания.
Лампочка под самым потолком в глубокой нише в стене. Ниша закрыта пыльной, покрытой мёртвый паутиной решёткой. Лампочка тускло светит двадцать четыре часа в сутки. Если вы в детстве играли по подвалам в казаков-разбойников, подвал ГУМа представить сможете без труда.
Чуть ниже обитая толстой жестью, много раз перекрашенная дверь.
Свет лампочки освещает только среднюю часть двери, постепенно расширяясь книзу. Это похоже на освещение сцены для спектакля по пьесе Горького «На дне».
В двери вырезан глазок – волчок, а чуть ниже – кормушка – форточка для баланды.
Свет в коридоре намного ярче, чем в хате, и видно как он пробивается в щели вокруг волчка и кормушки.
Радик выше меня ростом, намного шире в плечах и находится в пути к своей третьей судимости. Поэтому щель у глазка безраздельно принадлежит ему.
Хотя если бы он стал претендовать на щёлку кормушки, я снова не стал бы спорить. Радик – качок. Он под следствием за убийство. Двинул гантелей по голове должнику. "Кажется, немного переборщил" - по его собственному признанию.
Радик – хороший. Думаю, если бы он был музыкантом – двинул бы должника скрипкой. Он не способен на спланированное убийство. Однако, на всякий пожарный, стараюсь с ним не спорить.
У него третья ходка и он наставляет меня фене и правилам тюремного этикета с ноткой усталого ветерана системы, вынужденного разжёвывать прописные истины недогону.
Даже справление малой нужды в камере это целый ритуал, знание и соблюдение которого, как и сотни других реверансов необходимы для элементарного выживания. Тюрьмы переполнены до отказа, поэтому ходить надо на цыпочках, чтобы не наступить на соседей в буквальном и переносном смысле.
Я не раз ещё скажу ему «спасибо»позже, оказавшись в камере, с сорока пятью другими отбросами общества. В этой камере мне безвылазно придётся провести девять долгих месяцев.
- Несут! – громко шепчет Радик. Н-е-с-у-т!!
Мы ждём баландёров. Баланду в ГУМе дают только один раз в день – в обед. Поэтому наши длинные тюремные сутки разделены на две фазы – ожидание баландёров и одухотворённые воспоминания о баланде.
Баланда это кульминация, которая вносит суть и наполняет смыслом наше однообразное существование. И дело даже не в том, что хочется жрать. Жрать из скудного тюремного меню после нормальной еды вы не сможете дней десять. Баланда просто одно из немногочисленных событий в сером полумраке камеры предварительного заключения.
Правда могут ещё вытянуть на пресс-конференцию, так называют допрос с пристрастием, но вызывают в основном Радика – он в несознанке и вообще «ранее судимый».
Если прижаться к щёлке не глазом, а носом, можно даже угадать, что сегодня на обед. Физики погорячились, доказав, что самая быстрая – скорость света. Нет. Запах путешествует быстрее, чем звук поскрипывающей тележки с баландой и уж точно быстрее, чем свет – это когда баландёр-пятнадцатисуточник наконец раскрывает кормушку.
Радик и я прилипли к двери в неудобных позах, стараясь вынюхать своё будущее. Свет падает сверху и, касаясь наших плеч, расползается мутной лужей у наших ног. Весь остальной мир в этот момент скрыт мраком камеры и не имеет ровным счётом никакого значения.
Ожидание баландёров.
Эта картина называется - «Ожидание баландёров» – думаю я, и улыбаюсь в темноте тому единственному другу, который у меня теперь остался – самому себе.
***
Скоро Новый год. Мой первый Новый год в зоне. Сколько их ещё впереди! Страшно даже думать об этом. Даже считать и то – боюсь.
На воле в Новый год у меня уже сложились определённые традиции. В зоне тоже. Такой уж это праздник - традиционный. Каждый год тридцать первого января в папской зоне я, не боясь показаться неоригинальным, иду в баню.
И дело не в культовом кинофильме. Дело в том, что на Новый год сильные мира сего дают нам, по своей беспредельной милости и благодати, горячую воду. Это здорово! Входишь в следующий год, обмытый и во всём чистом, так как и постираться под шумок умудряешься. Входишь в новый год, как душа входит в рай.
Я проделываю это в Папе из года в год. Весь день тридцать первого толчешься, чтобы попасть в баню, на промку-то на праздник не выводят. Потом моешься в толпе голых распаренных мужчин в хозяйских трусах (снять трусы в бане на общем или усиленном режиме - страшный вызов судьбе), стираешь свои немногочисленные шмотки, и всё время думаешь, вспоминаешь, подбадриваешь себя.
Новый год - семейный праздник и ты празднуешь его с единственным уцелевшем в новой реальности членом семьи - самим собой. Чтобы воспроизвести подобное грандиозное ощущение вселенской гармонии на свободе в наши дни, надо как минимум купить Le Grand Bleu - 355 футовую яхту несчастнейшего из смертных - миллионера Абрамовича.
Вторая часть празднования - это укуривание планом, который начинаешь запасать загодя, за две-три недели до 31-го января. Это традиция, которую я импортировал в попскую колонию с воли.
***
На воле тоже - готовится всегда начинаю заранее. Где-то за месяц. Откладываю несколько трубочек доброй анаши. Разной, из нескольких барыжных точек. Каждая анаша расскажет мне свою историю. Это смертоносный ряд. Отборная дурь. Предвкушаю мой самый любимый в году день. До сих пор.
Утром тридцать первого, чинно поздравляю с Новым Годом родителей, распихиваю по карманам дрянь, папиросы - и в путь.
Теперь мне надо успеть поздравить всех друзей. Они тоже «идут по жизни маршем», только в отличие от Цоевской ватаги, остановки не у пивных ларьков, а у анашевых «ям». Узбекистон, что тут поделать. Золотой треугольник. Курит каждый второй мой сверстник. Лет эдак с четырнадцати начинает смело экспериментировать. Это в порядке вещей. Элемент культуры. Говорят анашу, и маковые головы открыто продавали на ташкентских базарах до начала шестидесятых. Не знаю. Не застал. Но найти дряньку можно и сейчас - я вас научу, где.
Свой первый боевой косой взрываю прямо в такси, на пару с таксистом. Обычно ташкентские таксисты именно так и начинают свой рабочий день. Если вы в Ташкенте сели в такси, и водила не обкуренный, на всякий случай пристегнитесь ремнём, что-то тут не ладно. Убитый анашей таксист - рядовое явление наших неспокойных лет.
План приятно радует всю дорогу из Сергелей, и вскоре я уже приезжаю к Стасу.
Мой друг живёт у магазина "Штангист". Вообще-то магазин называется довольно обыденно - спорттовары, но вы спросите любого ташкентца - «Где это, магазин Штангист?» - и он тут же заулыбается и покажет.
Снег сыплет и сыплет с самого утра, но едва коснувшись дороги тает. Мокрый чёрный асфальт выглядит фантастически красиво, если смотришь на него по обкурке. Вообще по обкурке глаза иначе воспринимают свет, заметили? Так и иду, не отрывая от посеребрённого новогоднего асфальта глаз. Какая радость! Какой торжественный покой!
Стас – художник. Учится в художественном училище. Рисует интересно. Это я говорю не потому, что он мой друг и собутыльник.
Огромная стена подъезда перед квартирой Стаса – это одно из его взрывающих сознание полотен. "Пост Модуль" называется. Стас не может объяснить, что такое пост модуль, но смотрится прикольно. А это главное в искусстве.
Пигмеи из ЖЭКа несколько раз пытались совершить над "Пост Модулем" акт бытового вандализма, но Стас регулярно обкуривался, натягивал малярный комбинезон, и к утру шедевр воскресал, уже в следующей, более совершенной версии.
