Терри Сазерн - Кэнди
— Послушайте, Кранкейт, чего вы кричите? — сказал доктор Данлэп. — У нас тут, знаете ли, не гетто.
Доктор Кранкейт сделал вид, что он не расслышал этого расистского замечания, но когда он снова заговорил, он уже не кричал. Тем не менее, его голос звучал очень твердо:
— Если вы сию же секунду не вынете палец из мисс Кристиан и не наденете на нее белье, я буду вынужден доложить о вашем поведении попечительскому совету.
Угроза возымела действие; Данлэп оторвался от Кэнди и подошел к столу, чтобы забрать ее трусики. Он недоверчиво проговорил, обращаясь к воображаемой — и сочувственной — аудитории:
— Подумать только, Кранкейт, наш великий бунтарь, человек, который дрочить хотел на решение Верховного суда, — и вдруг шокирован, словно кисейная барышня. — Он надел на Кэнди трусики. Кстати, это оказалось совсем непросто — у Данлэпа не было опыта по надеванию нижнего белья на молоденьких девочек, — так что вовсе не удивительно, что рука у него застряла под трусиками и так там и осталась.
— Господи! — раздраженно воскликнул Кранкейт. — Если вы собираетесь пихать в эту девочку палец при каждом удобном случае, то наденьте хотя бы р. п. (р. п. — сокращение от «розового проныры»; так врачи на своем профессиональном жаргоне называют тонкие резиновые перчатки, используемые гинекологами при осмотре пациенток в гинекологическом кресле).
Провозившись еще с полминуты, Данлэп все-таки освободил застрявшую руку.
— В конце концов, — проговорил он с обиженным видом, — я всего лишь последовал вашему совету: не подавлять своих порывов, чтобы они потом не терзали мне подсознание.
— Да, порывы не следует подавлять. Но все становится чуть сложнее, когда в дело вступает второй участник. Я же не говорил, что надо бегать по улицам, приставать к незнакомым женщинам и хватать их за гениталии.
— Но тут совсем другой случай! — воскликнул Данлэп. — Она без сознания; она ни в чем не участвует, она даже не знает, что происходит… а если мне это только на пользу, а ей нет никакого вреда, то почему бы и не…
— Так чего вы хотите? — прищурился Кранкейт. Доктор Данлэп задумчиво потеребил бородку.
— Давайте ее осмотрим, — предложил он. Кранкейт с отвращением представил себе, как они с доктором Данлэпом изучают голую девочку, как два оголтелых филолога — редкую рукопись.
— Какого черта, это всего лишь шика, — Данлэп лукаво подмигнул Кранкейту.
— Кто?
— Или шикса? Я не уверен, как это правильно произносится…. это на идише, означает девушка-нееврейка…
— Я не знал, — холодно отозвался Кранкейт.
Диалектизм Данлэпа — употребленный с благим намерением возжечь пламя дружбы, — возымел прямо противоположное действие. Да еще эта фразочка насчет гетто, подумал Кранкейт. Похоже, Данлэп зациклился на этой теме.
«Тема» — не совсем подходящее слово, чтобы описать чувства Кранкейта по поводу своей принадлежности к еврейской нации. Заживо содранная кожа, обнаженное, кровоточащее мясо — вот наиболее верные ассоциации. И если кто-нибудь в разговоре с Кранкейтом касался этого обнаженного мяса — вот как сейчас Данлэп, — для него это было, как будто ему ткнули пальцем в глаз.
Все было обставлено в виде дружеской шутки, как это чаще всего и бывает — когда нееврей, в настроении непомерной веселости и общительности, бросается еврейскими словечками (обычно — вульгарными), которые он где-то слышал и совершенно случайно запомнил. При этом он искренне полагает, что еврею будет приятно, что его собеседник кое-что понимает в культуре его народа. Но все происходит с точностью до наоборот. Еврей — легко возбудимый, обидчивый и ранимый — воспринимает подобные замечания как проявления неуважения и снисходительности.
Во всяком случае, Кранкейт воспринял это именно так. Мысль о духовном отцовстве Данлэпа — мысль сама по себе очень трогательная и, в общем-то, даже где-то привлекательная, — тут же утратила прежнюю привлекательность. Данлэп стал для него, как и всякий случайный прохожий на улице — незнакомец, а значит, враг.
Кранкейт ушел в дальний конец кабинета и уселся за стол. Он взял в руку стопку листов и сказал, уткнувшись в бумаги:
— Может быть, вы зайдете после обеда, доктор? А то у меня много работы.
Пока Данлэп перхал и кашлял, прочищая горло, Кранкейт смотрел на свой стол… и оторвался от этого увлекательно занятия лишь через пару минут после того, как за Данлэпом закрылась дверь. Потом он поднялся из-за стола и плавным змеиным движением скользнул к кушетке.
Глава 8
Кэнди медленно приходила в себя, возвращаясь к реальности. Реальность кружилась перед глазами яркими пятнами взвихренного света, а потом превратилась в острое, щекочущее покалывание в ягодицах. Кэнди сообразила, что она полустоит-полулежит на какой-то наклонной доске, а ее руки раскинуты в стороны и прикованы к этой доске за запястья. Она не видела, что происходит у нее за спиной, но тут она снова почувствовала укол, как будто кто-то воткнул иголку ей в задницу.
— Эй! — возмутилась она. — Прекратите немедленно!
— Ага, — произнес у нее за спиной хорошо поставленный мужской голос. — Стало быть, помогло… вот и славно!
Вывернув шею, Кэнди обернулась через плечо и увидела прямо перед собой черные трагические глаза того самого молодого доктора, в кабинет к которому она вломилась, когда искала регистратуру.
— Я попробовал привести вас в чувства с помощью акупунктуры, древней китайской иглотерапии, — объяснил он. — Сейчас я выну иголки. Вы только не дергайтесь.
Кэнди опустила глаза и с ужасом обнаружила, что ее ладная круглая попка вся утыкана серебряными иголками. И что самое странное: она их почти не чувствовала — но она залилась густой краской при одной мысли о том, что у нее за спиной сидит симпатичный молодой человек и вытаскивает иголки из ее голой задницы. Он что-то ей говорил, но Кэнди в своем смущении воспринимала только обрывки фраз:
— …вы очень долго не приходили в сознание… вышло случайно… вам по ошибке дали вдохнуть эфир… и я подумал, что можно попробовать акупунктуру… но я не был уверен, что выбрал правильные точки.
— Точки? — растерянно переспросила Кэнди. Она еще не оправилась после обморока и никак не могла сообразить, как она тут оказалась, и что, вообще, происходит.
— Ну, да! Понимаете, если просто натыкать иголок, куда попало — это ничего не даст. В человеческом теле есть определенные точки, отвечающие за различные функции организма — всего их 418, — и определенное расположение игл в комбинациях этих точек может ускорить или, наоборот, замедлить жизнедеятельность наших внутренних органов.
Интересно, подумала Кэнди, и где они располагаются, все эти точки, в таких же вот неприличных местах? Или все-таки — не только? Но вслух она ничего не сказала, потому что была занята другим: искала глазами свою юбку и трусики.
Кранкейт ослабил металлические зажимы и освободил Кэнди руки, — теперь Кэнди увидела, что эта конструкция представляла собой необычный наклонный операционный стол. Кэнди прошла через комнату, чтобы забрать с кушетки свою одежду. Она уже опустила руку, чтобы стыдливо прикрыть свое восхитительное потайное местечко, но потом рассудила так: в конце концов, он же врач и голых женщин он видел, наверное, тысячу раз — и если она сейчас станет перед ним скромничать, это, наверное, будет смотреться до ужаса глупо.
— А долго я пробыла без сознания? — Кэнди очень старалась, чтобы ее голос звучал уверенно и спокойно.
— Где-то с полчаса. А как вы теперь себя чувствуете? Потому что мне нужно, чтобы вы мне помогли. Я сейчас буду осматривать вашего папу, и ваше присутствие может быть очень полезным. Он так до сих пор и не вспомнил, кто он такой, и, может, когда он увидит вас, это как-то его подстегнет, и его амнезия пройдет.
— А вы думаете… его умственные способности восстановятся? — спросила Кэнди, внутренне сжавшись, потому что боялась услышать вполне определенный ответ.
— Трудно сказать. Я еще точно не знаю, какие именно области мозга повреждены и насколько серьезно. Собственно, я и собираюсь его осмотреть, чтобы все это выяснить. Конечно, мы делаем все возможное, но только время покажет, насколько все это серьезно. Но вы уверены, что вы сейчас в состоянии пойти на осмотр? Понимаете, вас это может расстроить.
— Да, я все понимаю, — сказала Кэнди, надевая трусики и юбку, и хотела еще добавить, что сейчас, когда она оделась, она себя чувствует значительно лучше, именно потому, что оделась, но потом поняла, что доктора Кранкейта это ни капельки не интересует. Она встретилась взглядом с Кранкейтом — взгляд у него был встревоженный и напряженный, — и подумала, злясь на себя: Господи Боже, о чем я думаю?! Нам сейчас надо о папе тревожиться, а не обо мне!
Она расправила блузку и решительно проговорила:
