Тим Скоренко - Сад Иеронима Босха
Джереми лежит на диване и подпевает. Нет, даже не подпевает — он поёт в полный голос. Он безбожно фальшивит. Хуже него не поёт, вероятно, никто. Но он получает от этого удовольствие. Шофёр вынужден это слушать. Не потому, что ему интересно. Он в любой момент может выключить прямую связь с салоном. Просто он обязан слушать всё, что говорит Джереми Л. Смит. Каждое его слово. Ловить каждый звук. Потому что каждое слово Джереми Л. Смита имеет вес. Даже его фальшивые ноты, его отвратительный панк. Его отрыжка. Хлюпанье носом. Это очень важно. Без этого — никуда.
Кортеж из десяти автомобилей. Охрана, бронированные джипы. Машины сопровождения. И «Майбах» Джереми. Сегодня на повестке дня, к примеру, хоспис. Пусть это будет детский хоспис. Пусть он будет недалеко — скажем, в трёх часах езды. Джереми больше всего на свете ненавидит это время. Эти три часа. Пять часов. Десять часов. Потому что перед демонстративными сеансами исцелений нельзя пить. Нельзя трахать девочек прямо в лимузине. Нужно быть Мессией. Праведником. Поэтому Джереми слушает свой гангста-рэп и подпевает. Потом он включает телевизор.
Джереми не любит документальные передачи, новости. Он любит боевики и мультфильмы. MTV, «Бивис и Баттхед» — самый идеальный вариант. Ещё — «Южный Парк». Ещё — «Губка Боб Квадратные Штаны». То, что надо. «Футурама» — не катит. «Симпсоны» — не катят. Теперь у Джереми множество DVD с мультфильмами. Он ставит один из них — это «Бивис и Баттхед», серия про Великого Кукурузо. Джереми знает её наизусть, дословно. И всё равно смеётся почти всё время. На экране обдолбанный кофеман Бивис ходит по школе с поднятыми руками, заходит в классы и вопит: «Я — Великий Кукурузо! Дайте мне бумажку! Мне нужно подтереться! Бойтесь гнева моего аналио!» Джереми искренне радуется. Это смешно, потому что глупо. Это смешно, да.
Джереми не понимает, что сам он — такой же Бивис. Что все его американские собутыльники, псевдодрузья — это такие же Бивисы. Что всё это — даже не пародия, а правда. Что так оно и есть. Вы любите Джереми Л. Смита? Значит, вам придётся полюбить всё, что нравится ему. Вам придётся полюбить этого засранца Бивиса. Идиота Баттхеда. Тупого Патрика Стара из «Спанч Боба». Великомученика Кенни Маккормика из «Саус Парка». Вам придётся полюбить их всей душой. У вас нет другого выхода.
Автомобиль едет по дороге. Джереми смотрит мультфильмы. Шофёр в тысячный раз слушает одни и те же экранные диалоги. Мы любим тебя, Джереми Л. Смит.
Наконец, они приезжают. Шофёр обходит машину и открывает дверь. За двадцать минут до прибытия он подал Джереми сигнал: привести себя в порядок, скоро выход. Дефиле, подиум. Джереми Л. Смит выходит из машины величественно, вальяжно. Он научился этому: его отлично выдрессировали. Он выходит из машины, и главврач хосписа чуть ли не на коленях ползёт к нему, и по щекам этого солидного лысого господина в роговых очках текут слёзы. Он уже давно не верит в медицину. Каждый день он видит, как дети умирают от рака. От СПИДа. От синдрома Арлекина. Он смотрит на этих детей и знает, что он — просто смотритель на кладбище. Что всё его образование, весь его медуниверситет, все его вскрытия и неврологические тренинги пошли прахом. Он знает, что может только успокоить лысую девочку: конечно, у неё снова появятся волосики. На самом деле ей осталось недели две. Она живёт на морфине, потому что иначе — дикие боли. Невыносимые пытки.
И вот теперь он лижет ботинки Джереми Л. Смиту, этому чёртову америкосу, тупому уроду, новому Мессии. Потому что Джереми Л. Смит может сделать то, на что не способен наш доктор. Он может спасти тех, кого невозможно спасти. Он может помочь тем, кому уже нельзя помочь. Он поставит на ноги паралитика и вернёт нормальное дыхание умирающему от рака лёгких.
Джереми Л. Смит идёт, а вокруг толпятся родители, сёстры, братья, дедушки и бабушки детей из хосписа. Их не пропускают за заграждение. Они кричат: «Спаси моего Тимми!», «Моя Салли в шестой палате!» — и так далее. Они кричат, потому что панически боятся того, что Джереми пройдёт мимо их чада. Он спасёт одного мальчика и проигнорирует лежащего рядом с ним. Если он сделает так, то сразу станет их смертельным врагом. «Не спас» равно «убил». Но он коснётся каждого. Он никого не обойдёт своей милостью. Каждый почувствует его благодать.
Джереми идёт по коридору больницы. Это игровые комнаты. Дети, которые могут ходить, играют тут в кубики и куклы. Навстречу Джереми выбегает малыш лет трёх. Он смотрит на человека в синем огромными глазами. У него врождённый ВИЧ. Его мать была наркоманкой. Он родился с червём внутри. Этот червь ест его — медленно, мучительно. Мальчик не знает об этом. И Джереми не знает об этом. Но Джереми поднимает руку и кладёт её мальчику на макушку. И всё. Он здоров. Он — как новенький. Его здоровью можно позавидовать. Джереми Л. Смит совершил очередное чудо.
Джереми проходит мимо открывающихся дверей, мимо благоговейно смотрящих на него медсестёр и врачей, мимо воспитательниц и нянечек. Он проходит царственно, точно Бог, точно нет никого, кроме него, этот убогий урод, этот подонок, он чувствует себя так, будто центр мира движется вместе с ним и зависит от него. Джереми заходит в одну из палат. Тут — лежачие. Три койки, каждая в отдельном боксе. Он поворачивается направо.
Сколько лет этому существу? Этому сморщенному яблоку? Уродцу? Джереми противно. За ним — его свита, его охранники и кардиналы, его врачи и медсёстры. Его терракотовая гвардия, лизоблюды, они готовы целовать его в задницу, они заглядывают ему через плечо, чтобы в тысячный раз наблюдать чудо исцеления. Джереми кладёт руку на изувеченный лоб. Правый глаз существа, мутный, водянистый, раскрывается. Из него течёт слизь.
Он родился таким. Родился белым и бесполым, со слепыми водянистыми глазами, без волос и ушных раковин. Он никогда не был человеком, он всегда был уродом, монстром, фриком для циркового шоу. Он никогда не мог передвигаться самостоятельно, и его жирная мамаша из бедного района, потянув на себе эту тяжесть первые два года, сдала его в приют, где его дорастили до шестнадцати. У него сросшиеся пальцы, отчего рука похожа на варежку. Его чересчур тяжёлые кости пережимают слабые связки и мышцы, он может разве что следить глазами и открывать беззубый рот.
И вот появляется Джереми, Великий Мессия. Исцелитель павших. Спаситель убиенных. Он кладёт руку с ухоженными ногтями на высокий морщинистый лоб с тёмными отметинами и поднимает глаза. Он может и не поднимать их, потому что всё равно не знает, откуда этот дар. Он не знает, кто такой Бог: он не знаком с ним лично. Но он поднимает глаза, потому что у кого-то в руке камера, и ещё одна, и ещё. Потому что это шоу, которое приносит бешеные деньги, и нельзя обмануть ожидания толпы.
Под рукой Джереми морщины на лбу существа разглаживаются. Глаза из слепых и водянистых становятся прозрачно-голубыми, но — зрячими. На голове появляется пушок — светлый, едва заметный. Это волосы, которых у него никогда не было. Его впалая грудь изменяет свою форму, пальцы расклеиваются и комкают одеяло. Когда Джереми убирает руку, на кровати лежит мальчишка. Он плохо развит для своих шестнадцати. Конечно, ведь он почти не двигался столько лет. У него слабые руки и ноги, удивлённый взгляд. Он пытается что-то сказать.
Они смотрят на него, на этот объект эксперимента, на уродца из цирка. Человек-рыба, человек-лосось. Так его звали. Он силится выговорить всего два слова, но язык не подчиняется ему, потому что у него никогда раньше не было языка. Вместо него во рту был странный отросток, похожий на сперматозоид. Он вяло перекатывался и иногда затыкал ему дыхательное горло, и врачи извлекали его с помощью щипцов.
На выдохе, в сумасшедшем усилии он говорит:
«Мама?»
Два слога, которые втемяшились в его пока ещё пустую голову. Он ведь не глухой. Он слышал столько всего вокруг себя, но никогда этого не понимал. А теперь на него обрушивается ураган знаний, которые нужно рассортировать, разложить по полочкам, классифицировать. Джереми Л. Смит идёт ко второй койке.
На коленях у кровати исцелённого стоит человек в белом халате. Он шесть лет следил за этим существом. Он ничего не мог сделать. Теперь у него есть новая работа: научить только что рождённого жить.
Это редкая палата. Джереми Л. Смит безошибочно выбирает самое страшное место. Место, где держат научные объекты. Тех, на ком изучают прихоти человеческого развития. Аномалии.
В XIX веке в Великобритании жил Джозеф Керри Меррик по прозвищу Человек-Слон. Его нашёл на улицах Лондона врач Фредерик Тривз в 1886 году, тогда ему было 24 года. Меррик с детства страдал двумя тяжелейшими генетическими заболеваниями: болезнью Реклингхаузена (нейрофиброматозом типа I) и синдромом Протея. Он вообще не был похож на человека. Ничего страшнее Меррика никто из Королевской академии наук не видел никогда. Никто из этих лощёных докторов. Ни одна часть тела Меррика не была человеческой. Ни одна не была симметричной. Он не мог даже самостоятельно двигаться, потому что его шея не держала огромную асимметричную голову с многочисленными костными наростами. Он придерживал её правой рукой, на которой были пальцы — семь штук. Левая висела бессмысленной плетью — почти до земли.
