Пьер Гийота - Могила для 500000 солдат
— Тихо, парни, тихо; разбудите зверей — они нас порвут.
Солдаты утихли, раздвинули колени, сжали ими горячие стволы винтовок; уснули, свесив головы. Грузовики месят грязь между скал, по которым струятся ручьи, грязь брызжет из-под колес на ягодицы солдат, привалившихся к бортам. Солдаты просыпаются, дрожа, вода хлещет по брезенту. Дальше дорога идет под палящим солнцем, сталь, жесть, зеркала блестят и обжигают пальцы. Солдаты поглаживают медальоны и цепочки с крестильными крестиками на распахнутой груди, подносят их к губам, прохлада золота и серебра заставляет вздрогнуть. Пот стекает на ресницы… Эмилиана, молодая жена губернатора, купается в море с Сержем, своим пасынком; сочащиеся водой складки купальника блестят, когда она выходит на берег; летним полднем она слоняется по коридорам, верандам, оранжереям, пальмовые листья касаются ее приоткрытых грудей… Солдаты во сне вспоминают объятья и ласки, вытягивают губы и ладони, сжимают между колен стволы винтовок. Вечером в борделе они разносят комнаты и истязают на волосяных матрасах полумертвых проституток — рот полон спермы, горло сдавлено спазмом; пьяные, с горящими животами и чреслами, они возвращаются в лагерь. Ночью, во тьме, они блюют вдоль палисада у берега быстрой реки на белые цветы кактусов, раскрытые в ночь; заросли наполнены звуками рвоты и стуком прикладов, волочащихся по гальке. Но дальше, в зоне военных действий стихают шумы и рвота, пояса расслабляются, бедра не вздрагивают от беглых прикосновений, щекота свежей листвы, ленивой жгучей ласки высоких трав, скользящих по ткани военной формы.
У губернатора двое детей от первой жены: Серж и Фабиана; их родная мать умерла после долгой болезни, вцепившись рукой в расшитое покрывало. Фабиана играет с куклой под тамариском. Серж встает с кровати, на лице — шрам от клюва баклана, заправляет член в шорты, моет руки, приглаживает волосы, растрепавшиеся о подушку. Он спускается с чердака, бежит по парку к скале, поднимает ветви. Фабиана сидит на земле, раздвинув ноги, платье задрано на бедра, кукла опрокинута на колено; она сжимает пальцами свои маленькие груди.
Серж заливисто смеется:
— У тебя тоже пятно на шортах.
Губернатор, зарывшись с головой в простыни, старается сдержать дрожь, охватившую все его тело; он вскакивает, идет, плетеные сандалии скользят по мрамору крыльца; дети сдерживают дыхание:
— Выходите, мама умерла.
Они выскакивают из-под ветвей тамариска, прижимаются к ногам губернатора. Ночью Серж залезает в постель к Фабиане, всем телом наваливается на сестру, кровь приливает к шраму на его лице:
— Люби меня, мамуля, люби меня. Луна пялится на мой живот, в твоей груди вскипает молоко.
Губернатор снова женится; Фабиана невзлюбила молодую мачеху. Она дрожит, увидев как Эмилиана склоняет голову на губернаторово плечо. В брачную ночь Фабиана и Серж провожают молодых до порога спальни.
— А теперь оставьте нас и идите спать.
Молодая женщина целует их в лоб. Дверь захлопывается; перед ней, расставив ноги, встает часовой. Дети долго стоят, прижавшись друг к другу, мальчик резко вскидывает голову, чтобы сдержать слезы, девочка обнимает его и плачет под сочувственным взглядом солдата. Приходят женщины, дети послушно следуют за ними в спальни, в ванны. Мало — помалу Серж соглашается целовать молодую женщину; потом он начинает искать ее общества, Фабиана упрекает его за это, но Серж:
— Отстань, соплячка.
Небо за окном потемнело, листья и ветви колышет холодный бриз, птицы камнем кидаются вниз, кричат в кронах деревьев, гоняются друг за другом между колонн, натыкаясь на пилястры из песчаника. Эмилиана и Серж сидят на постели мальчика.
— Я думаю о тебе, когда пишу и рисую, когда запускаю руку в шорты. Я хочу тебя, я хочу тебя.
Но увидев, что она сидит неподвижно, остановившись взглядом на приоткрытых ставнях, лишь руки слегка подрагивают:
— Прости, мы все расскажем отцу.
И он ласкает эти руки, не зная, что он — причина их волненья. Теперь он сможет смотреть ей прямо в глаза, любить ее не так сокровенно, даже не помышляя повалить ее на кровать. Близость блаженства смиряет, обезоруживает его. Дождь бьет по стеклам, дырявит землю, гонит купальщиков с моря.
— О Серж, я тоже тебя хочу. По вечерам, когда твоя рука вздымает пену в ванне, я, сидя в салоне, вся дрожу, я вижу, как вода стекает по твоему животу, обнимает бедра, как целлулоидная уточка плавает вокруг твоего члена.
Он тащится за ней в коридор, потом в галерею, он ощущает на своих ногах прохладу дождя, льющего рядом с ними. Эмилиана идет вперед, не оборачиваясь. В игровой у веранды солдаты режутся в пинг — понг: стук шариков, окрики игроков, блеск их коленей и кулаков, пронзающих дождь, проникают к Сержу очищенными — особенно вопли, с их первобытным эхом — дождь смягчает их, и они кажутся криками детей. Сержу кажется, что он обречен жить без женской любви. Эмилиана прижимается бедрами и набухшими грудями к мокрому песчанику пилястры; Серж гладит себя по груди, ощущая зуд в сосках — словно от мороза; платье Эмилианы натянулось на бедрах и обвисло между грудей; один из солдат остановил игру, удерживая шарик между ладонью и ракеткой, он смотрит на Эмилиану, ткань шортов внизу живота набухает и трепещет:
— Она похожа на мою невесту в Экбатане. Ее братья берегут для меня ее девственность. Другой игрок бьет кулаком по столу:
— Меня волнуют только бляди. Вдали от их объятий кровь моя холодна.
Рукой удерживая в горле крик, с непокрытой головой, Серж ринулся под струи ливня.
Кмент умолк перед матерью; он смотрит на нее сквозь прутья решетки, затаив дыхание, другие дети опустили головы; та, что держала умирающего ребенка и качала его под луной, склонилась к деревянной двери камеры; растрепанные волосы спадают на блестящий выпуклый лоб. Она кусает ворот своего платья накрашенными губами. В первое свидание сторож прогнал их, он бил по решетке прикладом винтовки; мать вопила, вцепившись в прутья, винтовка крошила ей пальцы:
— Ублюдки. Ублюдки.
Солдаты прогнали детей. Посреди двора, который стража из-за жары пересекает бегом, дети слышат крики матери и стражников, избивающих ее в камере, свист ремней и грохот прикладов. Они дрожат, солдаты держат их за плечи, зубы Кмента стучат за покрытыми пеной губами. Мало — помалу мать согласилась видеться с ними; но однажды она притянула к себе голову Кмента, которую он просунул меж прутьев ограды, и стала гладить ее, сперва лишь слегка касаясь, потом запустила в волосы пальцы, потом прижала голову к себе и стала ласкать ее быстрыми движениями от щек к затылку. Кмент напуган, вырывается, стражник хватает винтовку. Мать ослабила объятья, Кмент отпрянул от нее. Она плачет, обхватив голову руками; в коридоре тюрьмы появилась группа солдат; они оскорбляют узников, закатывают по локоть рукава, хватают друг друга за яйца, толкают детей; у каждого на плече полотенце, в кармане шортов — кусок мыла; один из них походя проводит рукой по бедрам старшей сестры Кмента, та отпрянула к брату, солдат рывком прижимает ее к своей груди, его пальцы скользят по ее бедру, впиваясь в него. Кмент оттаскивает девочку за плечи, бьет солдата в живот, солдат отпускает добычу, девочка вырывается, бежит к часовому; солдат хватает Кмента за горло, раздирает ему рубаху, бьет кулаком в пах, опрокидывает на пол, пинает ногами; другие солдаты расступились; солдат рычит, изрыгая пену, склонившись над Кментом, Кмент слизывает пену с губ; подбегает часовой, упирает ствол винтовки в висок солдата, тот, почувствовав холод металла, стихает, разжимает зубы и кулаки, отпускает окровавленное ухо Кмента, поднимается, пихает ногой голову оглушенного парня, утирает пену с подбородка, поднимает своими ручищами полотенце, упавшее на живот Кмента.
Часовой поднимает Кмента, тащит его в полицейский участок, бросает на скамью, будит солдата, отдыхающего после смены; солдат поднимается с противоположной скамьи, идет во двор, наполняет ведро водой. Кмент шевелит губами, на его глазах, ранах, ссадинах, копошатся мухи; с противоположной скамьи соскакивает щенок — он спал там, примостившись в ногах у солдата. Он ковыляет к дверям, но яростное солнце заставляет его отступить, он утыкается в свисающую на землю руку Кмента и лижет ее. Вернувшийся солдат в забрызганной до плеча гимнастерке промывает раны. У него светлые волосы, белая майка под гимнастеркой, кожа за ушами припухла, вокруг талии вместо ремня повязана веревочка, на гимнастерке — следы крови, из наружного кармана торчит вилка. Движение его неловки, щенок с трудом уворачивается от брызг. Из душа выходят солдаты, один из них поднимает со стола ведерко с кофе, наклоняет и пьет; его горло дрожит, кофе стекает по шейным артериям; увидев низкорослого блондина, склонившегося над Кментом:
— Эх, лодочник, когда они тебе отрежут яйца, ты будешь их любить поменьше; бабы, прежде чем улечься с тобой, будут с отвращением теребить твой сдувшийся гульфик.
