Алмат Малатов - Всякая тварь
– Сынуля, а что у тебя в стаканчике? – Камилла долго пыталась себя чем-то занять и наконец-то нашла, к чему прицепиться.
– Водочка, мама!
– Сынуля, ну разве можно пить перед свадьбой?
– Нужно, мамочка! Я без наркоза торжественную церемонию не вынесу.
Тем временем Эдик и Вано мрачно рассматривали друг друга на кухне сквозь сигаретный дым. На вопрос отца «Что это за дикий горец?» взвинченный Руслан честно ответил, что он с горцем иногда спит. Непринужденности это не добавило, тем более что Вано впервые в жизни надел костюм и натер яйца.
«Ты только матери это не ляпни», – сказал папа Эдик.
«Обожемой, ты только отцу не говори, он не переживет», – простонала Камилла, получив аналогичную информацию.
Наконец-то одетые, подкрашенные и хорошо поддавшие жених с невестой отправились в загс.
Первое, что сделала свидетельница по прибытии в загс, – насыпала себе в глаз песочку из противопожарного набора. Песчинка попала под линзу, и роскошные серебристые ресницы, на которые ушло полчаса работы, потекли.
– Ну и хрен с ними, с глазами, – сказала она, и все пошли жениться.
Войдя в зал регистраций, Руслан обнаружил, что на стульчиках сплетены вензелем не два кольца, а три. Решительно цапнув левой рукой Вано, а правой – Ирочку, он потащил их на церемонию.
Они честно терпели всю экзекуцию, но когда свадебная тетка с халой на голове выдала сакраментальный текст про супружескую верность, все участники захихикали.
На банкете началось мрачное, неодухотворенное безумие. Запомнил Руслан далеко не все.
Помнил, как кидались тортом. Помнил, что, когда пил из туфельки невесты водку (он не любил шампанское), папа Эдик озабоченно спрашивал у тещи про размер ноги невесты. Между размером туфельки и опьянением жениха была прямая корреляция.
Вано перекинул свидетельницу через плечо и носил взад-вперед по залу с неясными целями, приговаривая: «Выпьем за Грузию!»
Ирочка приклеивала оторвавшуюся бретельку вечернего дизайнерского платья суперклеем прямо к пышной груди. Камилла флиртовала с тридцатилетним гостем со стороны невесты и довела его жену до истерики. Папа Эдик оживленно шептался с племянницей Сонечкой про еврейский вопрос, а транссексуал Анечка мрачно жрала мартини.
Но самый большой сюрприз ждал всех в полночь. Разозленные навязанной родней торжественной церемонией, Руслан и Ирочка арендовали банкетный зал «с сюрпризом». В полночь в этом зале начиналась гей-дискотека. Часы пробили, где-то очередная карета превратилась в тыкву, а в зале открылись двери. Вошла голубая орда, которая очень обрадовалась большому столу и ящикам с водкой…
Посмотрев кассету с записью свадьбы, молодые решили, что не покажут ее никому и никогда. И что, наверное, лучше ее сжечь. Правда, спустя семь лет после развода Руслан и Ирочка хохотали до слез, пересматривая эту кассету и чокаясь водкой.
Оглядываясь назад, Руслан понимал, что этот брак не мог удаться по определению. И не последнюю роль тут сыграли «друзья семьи». Постоянно кто-то приходил в гости, напрашивался пожить, голосил под окном. Водка лилась рекой, легко заработанные деньги так же легко вылетали в трубу, веселье из праздника стало рутинными буднями, а промискуитет – нормой жизни.
«В глубине души я очень верный человек. Но душа глубоко, а член-то – снаружи», – объяснял обычно Руслан недоумевающим знакомым.
Символичным было то, что для начала один из гостей сломал кровать. Кровать Руслан сколотил собственноручно из ящиков, найденных на помойке. Выросла кровать большая-пребольшая, как раз на хорошую групповуху. Вот групповухи на ней обычно и проводились: иногда молодожены любили своих гостей. В буквальном смысле.
Очередными участниками для оргии Руслан обычно затаривался в небезызвестном питерцам ДК «Маяк», бывшем особняке князя Василия.
В начале 90-х там было дивное место. Потолки двадцать метров, у стен ангелицы мраморные со жвачками в задницах, а между ангелиц ритмично подергивались педерасты, рейверы, драгдилеры, проститутки и Руслановы однокашники. Почему-то именно у студентов медицинского вуза «Маяк» пользовался наибольшей популярностью. Впрочем, и при жизни князя Василия в его особняке ничего приличного не происходило.
Из дневника Руслана
И вот стою я, простой питерский манекенщик, пластическим хирургом подстриженный, любовником по силиконовым губам битый, в очереди за билетами в этот рассадник. Стою, нос онемевший потираю, красоту свою неземную да зрачки с пятак в зеркале золоченом разглядываю.
И тут подходит ко мне большой-большой мужик в малиновом пиджаке (а малиновый пиджак, как и мобильник весом в килограмм, в те годы означал «Жизнь удалась») и говорит мне человечьим голосом:
– Молодой человек, а мы с вами в одном институте учимся, дайте три тыщи, завтра верну.
Ну, я дал. Потом он мне дал. Потом мы стали дружить.
Полубелорус, полуэстонец, Ростик был человеком мощи необыкновенной. Ущипнет за жопку игриво – и сесть потом неделю не сможешь. Пойдет, бывало, по вагону метро, наступая народу на ноги всеми полутора центнерами, послушает визги возмущенные за спиной, развернется, ткнет пальчиком толщиной с мое запястье в грудку пассажиру и скажет: «А вас, вас и еще вот вас я в рот ебал», – и дальше по вагону вприпрыжку заскачет, напевая басом «ля-ля-ля, ля-ля-ля».
Помнится, как-то решил он научиться пользоваться косметикой и попытался сунуть пальчик в банку с какой-то дорогостоящей штукатуркой. Пальчик не влез, и тогда он сунул туда отвертку. Естественно, баночка протухла. В отместку я на ближайшей пьянке написал ему на голой ляжке FUCK ME несмываемым маркером. На следующий день парень пошел к хирургу на осмотр, совершенно забыв про надпись.
– Ты, козел! Мне хирург говорит: повернитесь, нагнитесь, раздвиньте ягодицы! Я повернулся, нагнулся, раздвинул…
– И?
– Я никогда не видел таких глаз у хирурга!
Но самым страшным деянием был «Титаник».
По радио завывала Селин Дион. Ростик бодренько взобрался на стул с рулоном туалетной бумаги, объявил, что он «Титаник», и стал подпевать, кружась и обматываясь 56-метровым гигиеническим изделием. В конце песни красавец сказал, что «Титаник» утонул к хуям, и прыгнул на кровать. Кровать сложилась, погребя под обломками меня, Ирку, кота и Ростика.
Всплыл «Титаник» в Ницце, где герой моего рассказа обрел мужа-француза, вид на жительство и знание французского языка. Подкачался, похудел и стал совсем красавец-мужчина.
Ростик был гостем шумным, но относительно безопасным. Сломанная кровать и прочие подвиги казались невинными шалостями после выходок другой гостьи: в «нехорошую комнату» повадилась ходить девочка.
Девочка как девочка. У девочки были руки, ноги, очки и гитара расстроенная. Шеи не было, талии тоже.
Жила девочка в соседней комнате. На первом курсе она была просто тихая, на втором стала «с особенностями».
Однажды ночью общежитие разбудил негромкий таинственный вой. Вой исходил из туалета. Там, посреди загаженных толчков, девочка пела про солнышко лесное. С тех пор и повелось: то в сортире поет, то чертей на кухне ловит.
Институт, в котором учился Руслан, лидировал по поставке клиентов в дурку. Во-первых, в этом институте было тяжело учиться. Во-вторых, большинство иногородних еще и работали – жрать-то хочется, и штаны новые хочется, и много чего еще хочется в районе двадцати годов в обретенном большом городе. Вот психика у некоторых и ломалась. И случай с Леночкой абсолютно не выглядел экзотикой на фоне старшекурсников с белой горячкой, закрытия окон «с той стороны» и героиновых овердозов.
Леночка, прочная девственница, стала проявлять к Руслану интерес – она пробиралась в сорокаметровую, полную темных углов комнату и застывала в углу каменным гостем, слившись с общим бардаком. Время от времени она издавала ухающие звуки – смеялась. Руслан с Ирочкой к этому быстро привыкли, а вот гости пугались. Да и кто не испугается, если в лицо ему неожиданно расхохочется совой куча тряпья.
И тут нагрянула сессия. Девочка Леночка штопором вошла в декомпенсацию.
Однажды дождливым утром Руслан лежал в тряпках, условно обозначавших постель, и пытался проснуться. Проснуться получалось плохо: накануне Руслан нажрался транквилизаторов. Внезапно открылась дверь, и с грацией трактора в комнату вошла мокрая Леночка. В куртке, с бутылкой пива; джинсы насквозь мокрые, псиной пахнут и вечной девственностью. Это только до юности девственность пахнет цветочками. А дальше – псиной, одинокой и неприкаянной.
И вот, как есть, не сняв пинеток, в куртке и с пивом, Леночка взяла и улеглась на Руслана. «Холодовая остановка сердца», – мелькнуло у него в голове что-то из учебника. Пробужкдающееся сознание щелкнуло и выдало цитату из Лермонтова:
