Брет Эллис - Гламорама
Они разбросаны повсюду. Бескрайние белые просторы стен густо покрыты схематическими изображениями буйволов, лошадей, драконов и даже чего-то похожего на змею.
— Только спокойно только спокойно только спокойно, — уговариваю я себя.
Внезапно в акустической системе, которая проведена во все комнаты дома, раздается щелчок и, заглушая вой ветра за окном, начинает играть компакт-диск: течет вода, что-то просвистело в воздухе, гитара Пола Уэллера, вступает Oasis, и голос Лайама Галахера, поющего первый куплет из «Champagne Supernova», наполняет погруженный в темноту дом.
— Ну и херня ну и херня ну и херня, — бормочу я, готовый вот-вот впасть в панику, но пока еще сдерживаясь, и я когда начинаю углубляться в дом, я замечаю, как трясется и прыгает на стенах луч от фонарика в моей руке, и
где ты был когда мы ловили свой ка-а-а-йфф?[121]
дом так пропах дерьмом, что меня начинает выворачивать наизнанку. В одной руке у меня фонарик, так что мне приходится прикрывать рот и нос второй, в которой у меня пистолет.
на шампанской сверхновой в небеса-а-а-а-хх
Я наклоняюсь, подбираю еще один мобильник, вытягиваю антенну, открываю крышечку. Сети нет.
Я направляю луч фонарика вглубь коридора, и он натыкается на винтовую лестницу, и я щурюсь, пытаясь разглядеть какие-то звезды, которые мне чудятся повсюду в темноте.
Наконец мне удается их рассмотреть: это — пентаграммы, нарисованные красной краской повсюду — на стенах, на потолке, на лестнице, ведущей на второй этаж.
Какой-то шорох в темноте у меня за спиной.
Я резко оборачиваюсь.
Никого.
Я взбегаю по лестнице. Через каждые пять ступенек я останавливаюсь и оборачиваюсь, буравя лучом фонарика непроглядную тьму.
на шампанской сверхновой на шампанской сверхновой в небеса-а-а-а-хх
На последней ступеньке я замираю в нерешительности, а затем начинаю осторожно идти по коридору, ощупывая рукой стену в поисках выключателя.
Я нерешительно поворачиваю за угол, и — если не считать пентаграмм и разбросанных повсюду мобильников — все как всегда, привычные декорации, ничего не тронуто.
Я направляюсь к комнате, которую занимал, моя тень наползает на дверь, мои руки холодеют, но я неуверенно нащупываю дверную ручку, думая про себя: «Не надо не надо не надо».
Открыв дверь, я кладу пистолет в карман и перебрасываю фонарик в другую руку. Я пытаюсь нащупать выключатель, но не нахожу его.
Я обвожу спальню лучом фонарика.
Я выдвигаю ящик — он пуст. Выдвигаю другой — он тоже пуст. Все мои вещи исчезли. Паспорт, который я прятал под матрацем, тоже исчез.
Из ванной комнаты исчезли все мои туалетные принадлежности.
Огромная красная пентаграмма нарисована на зеркале.
где ты был когда мы ловили свой ка-а-а-йфф?
С бешено колотящимся в груди сердцем я направляюсь к стенному шкафу.
Кто-то забрал всю мою одежду.
Вместо нее все стены и дверцы шкафа оклеены поляроидными снимками, на которых я и Сэм Хо, потные, голые, исступленные, занимаемся любовью.
Посредине этого коллажа — большая фотография: я вонзаю мясницкий нож в грудь Сэму Хо, вид у меня совершенно безумный, я оскалился в ухмылке, глаза красные от вспышки, а выражение лица такое, словно я спрашиваю: «Ну, теперь вы довольны? Теперь вам нравится?»
Отпрянув от шкафа, я захлопываю дверцу. На ней отчетливо видна еще одна гигантская пентаграмма, только на этот раз черная и влажная.
Я провожу лучом по противоположной стене, сплошь испещренной пентаграммами, а затем замечаю какую-то надпись, начертанную высоко на большом чистом белом участке стены над моей кроватью, и я щурюсь, пытаясь разобрать ее, и медленно провожу лучом фонарика вдоль строчек, читая вслух
ИсЧЕзаТЬ
ЗдесЬ
Прочитав эти слова, я прислоняюсь к стене и сжимаю в руке пистолет так сильно, что у меня немеют пальцы, а песня Oasis тем временем достигает кульминации, и начинается бесконечное соло, и когда я, пошатываясь, выхожу в коридор, моя тень падает на еще одну массивную красную пентаграмму.
Компакт-диск выключается.
Тишина.
И только звуки моих шагов по коридору, и эхо в тишине, и внезапная вспышка молнии за окном отбрасывает мой силуэт на стену, а ветер продолжает завывать. Такой холод, что зуб на зуб не попадает. Я прохожу мимо еще одной пентаграммы.
В безмолвии, наполняющем дом, я внезапно слышу какой-то слабый, но отчетливый звук.
Это стон.
Он доносится из коридора.
Держа пистолет в вытянутой руке, я начинаю идти по коридору на этот стон.
Комната Бентли.
Еще одна пентаграмма у меня над головой. Снаружи доносятся беспрестанный вой ветра и раскаты грома. Страх неизвестного происхождения растет во мне, так и не приобретая отчетливых очертаний, — он неотвратимо надвигается на меня. На грани паники я хватаюсь рукою за лицо, чтобы справиться с нервным тиком, а затем делаю шаг и вхожу в комнату.
Я опускаю луч фонарика и обвожу им пол.
— Боже мой, — шепчу я.
Как только луч фонарика падает на темную массу посреди комнаты, мне становится ясно, что это Бентли.
Он лежит на полу, его рот заткнут вместо кляпа черным носовым платком, руки разведены в стороны и привязаны за запястья к ножкам кровати при помощи пучка цепей и канатов. Ноги тоже разведены в стороны и привязаны тем же образом, но уже к ножкам стоящего напротив шифоньера из белого дуба.
Бентли вращает глазами, пытаясь привлечь к себе мое внимание.
К его бедрам и бицепсам привязаны какие-то устройства с мигающими таймерами, на которых сменяют друг друга ярко светящиеся в темноте цифры.
Я направляюсь к нему, то и дело поскальзываясь на заледеневших лужах, и когда я присаживаюсь рядом на корточках, кладу пистолет на пол и навожу фонарик на Бентли, я замечаю, что к его груди тоже прикреплено одно такое же устройство. Наклонившись над Бентли, я вынимаю кляп у него изо рта. Он тут же начинает глотать ртом воздух.
— Помоги мне, Виктор, помоги мне, Виктор, — визжит он срывающимся голосом, а затем начинает рыдать от радости, но тут же замолкает, услышав страх в моем голосе.
— Успокойся, успокойся, все в порядке, — говорю я.
У меня сводит судорогой ноги, когда я пытаюсь отсоединить устройство, закрепленное над правым коленом, а Бентли тем временем лопочет:
— Что ты сказал ему что ты сказал ему что ты сказал ему Виктор о Боже что ты сказал Бобби?
— Ничего я ему не сказал, — бормочу я, освещая фонариком устройство и пытаясь понять, как оно отсоединяется.
Но я боюсь к нему даже притронуться.
— Кто это сделал? — спрашиваю я.
— Брюс Райнбек! — орет он.
— Но Брюс умер, — ору я в ответ. — Подорвался на бомбе…
— Быстрее, Виктор, быстрее, — умоляет Бентли не своим голосом. — Я не хочу умирать не хочу умирать не хочу умирать, — стонет он сквозь стиснутые губы, а затем начинает страшно и коротко взвизгивать.
— Тсс, — шепчу я.
Ветер хлещет по окнам дождевыми струями. Я сижу, тупо уставившись на устройство на ноге Бентли, и у меня нет ни малейшего представления о том, как отсоединить его, мой рот широко открыт, я дышу как загнанная лошадь.
— Ладно, — говорю я, хватаюсь за устройство и тяну за него, но оно слишком крепко примотано к ноге Бентли.
Внезапно раздается какой-то звук.
Это щелчок.
Его издает устройство, примотанное к правой руке Бентли.
Бентли цепенеет.
Тишина.
Затем другой звук — тц тц тц тц.
Бентли смотрит на меня с таким видом, словно я его чем-то обидел, но затем его глаза внезапно начинают бешено вращаться в глазницах, и он нервно сгибает и разгибает пальцы.
Тишина.
Бентли начинает плакать.
Еще один щелчок, за которым слышится какое-то жужжание.
— Спаси меня, — плачет Бентли. — Пожалуйста я не хочу умирать не хочу умирать не хочу о боже я не…
До Бентли внезапно доходит, что сейчас произойдет, и тогда его голос переходит в рычание.
Когда устройство срабатывает, раздается что-то вроде громкого чавканья, слегка приглушенного плотью Бентли.
Смачный, чавкающий звук. Кровавая взвесь в воздухе.
Тело Бентли подпрыгивает.
Оторванная рука отлетает в сторону, скользя по полу, пальцы на ней продолжают сгибаться и разгибаться.
И тут Бентли издает жуткий вопль.
Кровь хлещет из культи толчками, словно вода из пожарного шланга, заливает пол и затекает под кровать.
Вопль обрывается, но рот Бентли остается широко открытым, и из него с хрипением вырывается воздух.
С перекошенным лицом я кричу:
— Нет нет нет нет!
Это спецэффект, убеждаю я себя. Это всего лишь бутафория. Бентли — это просто реквизиторская кукла, которая корчится в судорогах рядом со мной, мотая головой из стороны в сторону, со зрачками, расширенными от боли, и горлом, которое издает какие-то булькающие звуки.
Острый запах пороховой гари висит в воздухе.
