Чак Паланик - Дневник
А Питер, с зелеными зубами, сплюнул зелень в высокую траву по соседству. На лице черный крест. Он облизал позеленевшие губы зеленым языком и ответил:
— Убийство, — сказал Питер. — Его убили.
И Мисти начала рисовать.
6 июля
ПРОСТО НА ЗАМЕТКУ, в потертой старинной библиотеке, где обои расползаются по всем швам, а во всех матовых плафонах, свисающих с потолка, — дохлые мухи, все, что ты припомнишь, осталось таким же. Все тот же изношенный глобус, пожелтевший до цвета супа. На континентах вырезаны названия стран вроде Пруссии и Бельгийского Конго. Тут по-прежнему висит в рамке знак, предупреждающий — «ЛЮБОЙ, КТО БУДЕТ ЗАСТИГНУТ ЗА ПОРЧЕЙ КНИГ, ПОНЕСЕТ НАКАЗАНИЕ».
Пожилая миссис Терримор, библиотекарша, носит все те же твидовые пиджаки, только теперь у нее на лацкане запонка размером с лицо, гласящая — «ОКАЖИТЕСЬ В НОВОМ БУДУЩЕМ с Финансовыми Услугами Оуэнса Лэндинга».
Непонятному можно придать любой смысл.
По всему острову население надевает запонки или футболки такого же типа, разнося всевозможные рекламные сообщения. Они получают небольшой приз или денежное вознаграждение, если их видят с чем-то таким. Тела, превращенные в рекламные щиты. В кепках с телефонными номерами на 1-800.
Мисти пришла сюда с Тэбби, на поиски книжек про лошадей и про насекомых, которые учитель просит ее прочесть до перехода в седьмой класс этой осенью.
Компьютеров нет. Нет доступа в Интернет или терминалов с картотекой — значит нет летних людей. Запрещены латте. Нет проката видеокассет и видеодисков. Не позволяется ни звука громче шепота. Тэбби направилась в детский отдел, а твоя жена — в личной коме, в отделе книг об искусстве.
На худфаке учат, что знаменитые старые мастера, вроде Рембрандта, Караваджо и Ван Эйка, просто обводили контуры. Рисовали так, как Тэбби не позволяет учитель. Ганс Гольбейн, Диего Веласкес, — сидели в бархатной палатке в кромешной тьме и зарисовывали окружающий мир, просвечивающий внутрь сквозь маленькую линзу. Или отраженный кривым зеркалом. Или, наподобие булавочной камеры, спроецированный в темную комнатушку через дырочку. Проекция окружающего мира на экран из холста. Каналетто, Гинзбург, Вермеер, — торчали там, в темноте, часами или днями, обводя здание или обнаженную натуру, стоящую снаружи в ярком солнечном свете. Иногда даже клали краски прямо поверх спроецированных цветов, подбирая блеск ткани по ее спроецированным падающим складкам. Рисовали точный портрет в один вечер.
Просто на заметку, «камера обскура» по-латыни значит «темная комната».
Миг, когда сталкиваются шедевр и конвейер. Фотоаппарат с красками вместо оксида серебра. С холстом вместо пленки.
Они провели здесь все утро, и в какой-то момент Тэбби подходит постоять с матерью. Тэбби держит в руках раскрытую книгу и зовет:
— Мам? — еще зарывшись носом в страницу, она рассказывает Мисти. — А ты знаешь, что огонь должен быть минимум в шестьсот градусов и должен длиться семь часов, чтобы поглотить среднее человеческое тело?
В книжке черно-белые фотографии жертв пожара, свернувшихся в «позу боксера», подтянувших к лицам обугленные руки. Кисти сжаты в кулаки, запечены в духовке пламени. Черные обугленные кулачные бойцы. Книга называется «Судебное расследование случаев пожара».
Просто на заметку, погода сегодня — нервное отвращение с трусостью перед фантазией.
Миссис Терримор поднимает взгляд от стола. Мисти говорит Тэбби:
— Поставь на место.
Сегодня, в библиотеке, в отделении искусства, твоя жена наугад касается книг на справочной полке. Она без причины открывает книгу, и там говорится, мол, когда художник использовал зеркало, чтобы отразить на холст изображение, картинка получалась навыворот. Именно поэтому на столь многих картинах старых мастеров все левши. Когда пользовались линзой, изображение выходило вверх ногами. Как бы они не смотрели на картинку, та все равно получалась искаженной. В этой книге старинная гравюра, изображающая художника, который обводит проекцию. Поперек страницы кто-то написал — «Ты способна проделать это в уме».
Именно затем поют птички, — чтобы метить территорию. Затем писают собачки.
Точно как жизне-после-смертное послание Моры Кинкэйд под крышкой столика в Древесно-золотой столовой, «Выбери любую книгу в библиотеке», мол.
Ее остаточный эффект в карандаше. Самодельное бессмертие.
Это, новое послание, подписано — «Констенс Бартон».
«Ты способна проделать это в уме».
Мисти вытаскивает наугад другую книгу, позволяя ей распахнуться. Она про художника Чарльза Мерьона, великолепного гравера-француза, который стал шизофреником и умер в желтом доме. На одной из гравюр для Французского Адмиралтейства — классическое каменное здание с рядом высоких гофрированных колонн, — работа выглядит безупречной, пока не замечаешь рой чудовищ, спускающихся с неба.
И поперек облаков над чудовищами карандашом значится — «Мы — их приманка и ловушка для дичи».
Подпись — «Мора Кинкэйд».
Закрыв глаза, Мисти пробегает пальцами по корешкам книг на полке. Ощупывая гребни из кожи, бумаги и ткани, она вытаскивает книгу не глядя, и дает ей распахнуться в руках.
Здесь Франциско Гойя, отравившийся свинцом из ярких красок. Краски он наносил костяшками и подушечками пальцев, макая их в баночки, пока не захворал свинцовой энцефалопатией, которая вела к глухоте, депрессии и безумию. Здесь, на странице, картина с богом Сатурном, поедающим своих детей — мрачный черный водоворот, окружающий гиганта с выпученными глазами, который откусывает руки у обезглавленного тела. На чистых полях страницы кто-то оставил надпись — «Раз ты нашла это, тогда еще можешь спастись».
Подписано — «Констенс Бартон».
В следующей книге французский художник Ватто изображает себя бледным тощим менестрелем, умирающим от чахотки, как и было с ним в реальной жизни. Синие небеса сцены пересекает надпись — «Не рисуй им картин». Подпись — «Констенс Бартон».
Чтобы проверить себя, твоя жена пересекает библиотеку, мимо библиотекарши, которая наблюдает сквозь маленькие круглые очки в черной проволочной оправе. В охапке Мисти тащит книги про Ватто, Гойю, камеру обскуру, — все они открыты и пристроены одна на другую. Тэбби поднимает взгляд от столика, заваленного детскими книжками. В отделе художественной литературы Мисти снова закрывает глаза и идет, проводя пальцами по старинным корешкам книг. Без причины останавливается и вытаскивает одну.
Это книга о Джонатане Свифте, о том, как у него появился синдром Меньера, и жизнь его была разрушена глухотой и головокружением. В огорчении он написал мрачные сатиры «Путешествия Гулливера» и «Скромное предложение», где предположил, что британцы могли бы выжить, поедая увеличивающийся приток ирландских детей. Его лучшие работы.
Книга распахивается на странице, где кто-то оставил надпись — «Они заставят тебя убить всех детей Божьих, чтобы спасти их собственных». Подписано — «Мора Кинкэйд».
И вот, твоя жена вкладывает эту новую книжку в верхнюю из книг, и снова закрывает глаза. Таща охапку книг, тянется за очередной книжкой. Мисти проводит пальцами от корешка к корешку. Ее глаза закрыты, она делает шаг — и натыкается на мягкую преграду и запах тальковой пудры. Когда она снова смотрит, — видит темно-красную помаду на припудренном лице. Зеленый козырек поперек лба, над ним купол седых вьющихся волос. На козырьке отпечатано — «Звоните 1-800-555-1785 и получите ПОЛНОЕ УДОВЛЕТВОРЕНИЕ». Ниже — пара очков в черной проволочной оправе. Твидовый пиджак.
— Простите, — произносит голос, и это миссис Терримор, библиотекарша. Стоит, сложив руки.
И Мисти отступает на шаг.
Темно-красная помада продолжает:
— Я буду признательна, если вы перестанете портить книги, сваливая их в кучу таким образом.
А бедная Мисти просит прощения. Так и оставаясь чужаком, она несет их на столик.
А миссис Терримор, расставив руки, растопырив их, говорит:
— Прошу вас, дайте мне расставить их по местам. Прошу вас.
Мисти возражает — не сейчас. Она говорит, что хотела бы их выписать, и, пока две женщины борются за охапку, одна книжка выпадает и плашмя шлепается на пол. Громко, как звук пощ ечины. Распахивается в том месте, где можно прочесть — «Не рисуй им картин».
А миссис Терримор говорит:
— Боюсь, это книги читального зала.
А Мисти возражает. Нет, не читального. Не все. Можно прочесть строчки — «Раз ты нашла это, тогда еще можешь спастись».
Библиотекарша замечает их сквозь очки в черной проволочной оправе и сетует:
— Вредят и вредят. Каждый год.
Смотрит на напольные часы в оправе темного ореха и говорит:
— Итак, если не возражаете, у нас сегодня короткий день.
Сверяет часы на руке с напольными, со словами:
