Лайонел Шрайвер - Другая жизнь (So Much for That)
Когда Шеп сказал, как он рад, что теперь ему не надо «покидать Глинис», «расставаться с сыном», Джексон был слегка ошарашен; никогда раньше он не слышал, чтобы его друг употреблял такое слово, как покидать. Шеп говорил, что, услышав предполагаемый диагноз, подумал: «Господи, пронеси эту чашу мимо меня», как сказал бы его отец, у Джексона и самого возникла эта мысль, но он промолчал, заметив, однако, что произошедшее неожиданным образом изменило Шепа, пробудив в нем чувства истинного христианина. Вместо этого Джексон сказал, что смешно стараться избежать ответственности и все больше погружаться в заботы. Шеп признался, что сейчас чувствует себя самим собой. Нормальным. Совершающим правильные поступки. Заботящимся о жене.
– Мне кажется, – сказала Кэрол, – ты не смог бы уйти в никуда.
– Нет, – ответил Шеп с легким сожалением. – Это был бы не я.
– Точно, – поддержала Кэрол. – Знаешь, как говорят о бесполезности строить планы на будущее.
Шеп согласился и сказал, что, как ни странно, люди все равно это делают. Это прозвучало как философское размышление, он даже стал казаться старше, и Джексон только тогда заметил, что в его друге нет больше той ребячливости, которая всегда была ему присуща.
Проблемы в жизни всегда напоминают о том, что они есть у всех. Шеп отвлекся от Глинис и Пембы и спросил о Флике – девочки были наверху, делали уроки – и, конечно, потом о Хитер. Он даже поинтересовался, как дела у Кэрол на работе, на что больше никто не решался, поскольку это была слишком нудная тема, и не скучает ли она по садоводству. Да, она очень скучала, скучала по физическому труду и копанию в земле. Шеп сказал, что ему знакомо это чувство, что ему тоже хочется отремонтировать или смастерить нечто такое, что сделает жизнь людей лучше, а он сможет увидеть результат своего труда, вместо того чтобы о чем-то договариваться, что-то обсуждать по телефону. Кэрол работала в отделе продаж Ай-би-эм, поскольку они не требовали ее присутствия в офисе и разрешили пользоваться любым компьютером, будь то у нее дома или на Таити; она могла сама регулировать свой рабочий день, лишь бы справлялась со всеми обязанностями – такая политика фирмы в отношении сотрудников, о которой они, смеясь, договорились, не должна была казаться революционной, но казалась, поскольку единственным критерием был результат. В любом случае ландшафтный дизайн тоже не предполагал фиксированных часов работы, поэтому, насколько помнил Шеп, у Кэрол всегда была возможность вернуться домой к приходу девочек из школы, в середине дня отвезти Флику к врачу, даже при необходимости доставить ее в больницу в экстренном случае. Он спросил: стоило ли от всего этого отказываться ради большей зарплаты? Джексон едва подавил раздражение; его выводило из себя, что Кэрол получает больше его, как и страшно бесило то, что она была вынуждена забросить любимое дело, в отношениях мужчины и женщины вообще многое изменилось, и это не должно его касаться.
– Ой, да я вовсе не из-за зарплаты пошла работать в Ай-би-эм, – объяснила Кэрол. – Когда «Нак» стал «Рэнди» – ты же знаешь, как Погачник любит с наименьшими затратами получить максимальную прибыль, – он выбрал самую дешевую страховку. С нашими расходами на лечение Флики, с постоянными операциями и обследованиями мы не могли покрыть это одной страховкой Джексона.
Понимаешь, – продолжала она, – эта страховая компания «Уорлд Уилнесс труп» – исчадие ада. Система совместных платежей распространяется на все, даже на лекарства. А у нас ежемесячно по дюжине рецептов. По нашему плану мы оплачиваем десять центов, а компания несколько тысяч баксов. Цены на услуги у них настолько «разумны и привычны», как они пропагандируют, что визит врача обходится как в 1959 году. Правда, они очень строго следят, чтобы к каждому пациенту находили индивидуальный подход, а Флике это просто необходимо. Кроме того, возможно и сострахование: приходится оплачивать двадцать процентов счета. Но существуют и подводные камни: расходы не ограничены. Прибавь сюда регулярные банковские платежи – ты знаешь, какой процент они обычно дерут – хорошо, что еще процент не очень высок, получается всего-то два-три миллиона, хотя такой ребенок, как Флика, может до двадцати лет не раз превысить сумму… Надо искать другой страховой пакет.
– Бог мой, я и не предполагал.
– А должен предполагать, Шеп, – многозначительно сказала Кэрол. – У тебя такая же страховка.
Глава 3
Шепард Армстронг Накер
Номер счета в «Мерил Линч» 934-23F917
1 декабря 2004 – 31 декабря 2004
Стоимость портфеля ценных бумаг: $731 778,56
Пока они ехали в «Фелпс Мемориал» в Слипи-Холлоу к юго-востоку от Нью-Йорка, Шеп одной рукой держал руль, а другой обнимал жену. Оба были спокойны; ее ладони были сухими. Оба неотрывно смотрели вперед.
– Тебе не стоило, – сказал он, – одной проходить все обследования.
– Ты жил в своем мире, был занят собственными проблемами, – ответила она. – Поэтому я одна занималась своими.
– Ты, должно быть, чувствовала себя одинокой.
– Да, – сказала она. – Но я уже давно так живу. – Когда они въезжали на территорию, она добавила: – Ты стратег, Шепард. Всегда все планируешь наперед. Но тут ты сам себя превзошел. Этот план насчет Танзании много месяцев зреет в твоей голове.
Для него было огромным облегчением, что она вообще с ним разговаривала. Пусть она его и критиковала, он был рад этому.
Он ужаснулся, узнав, что Глинис уже сделала рентген, УЗИ брюшной полости и МРТ. В голове все встало на свои места.
Два дня подряд в декабре она не только не завтракала, но и отказалась от кофе, что для Глинис было невероятно. Он пытался найти объяснения, но все они казались ему надуманными, его обидел именно ее отказ выпить кофе; она нарушила священный ежедневный ритуал. Два дня подряд за ужином она выпивала по нескольку стаканов воды. Ее не мучила жажда, просто хотела поскорее вымыть из организма контрастное вещество, которое вводили для исследования. Также память подсказала ему еще один случай: он вошел в ванную, прежде чем она нажала слив в унитазе, и заметил пятна крови. Для ее обычного цикла это было слишком рано, но ей уже пятьдесят, возможно, начались сбои; она очень болезненно реагировала на приближение менопаузы, поэтому он сделал вид, что ничего не заметил. Только теперь он все понял: это были не месячные. Он вспомнил, что она вдруг стала надевать на ночь сорочку, и не потому, что мерзла; старалась скрыть шрам от лапароскопии, который он только сейчас заметил. Всего в какой-то дюйм длиной, он стал для него сигналом тревоги: вот и первое вмешательство, но далеко не последнее. Ночная рубашка тоже его обидела. Они двадцать шесть лет спали обнаженными.
После знакового вечера в прошлую пятницу они говорили только об анализах и обследованиях. В выходные выяснилась еще одна деталь. Перед МРТ, при которой необходимо снять все украшения, прежде чем плавно въехать в трубу аппарата, надо было повторить рентген.
– Они узнали о моих занятиях ковкой металла, – сказала она, – и решили, что я могу его притягивать. Говорят, металл мог попасть внутрь. Можно и не почувствовать, как мельчайшие частички или стружка проникают в тело.
Он просто обязан был понять, зачем Глинис ему это объясняет: она гордилась собой. И не должен был спрашивать: «Они ничего не нашли?» Ожидаемый, но приводящий в бешенство ход – она ни слова не произнесла в ответ, что в подобной ситуации было вполне объяснимо. Врачи не нашли ни кусочка. Последнее время она так мало времени проводила в мастерской, что могла не опасаться МРТ. Однако даже то, что она сказала, не заставило его задуматься.
Жил в своем мире. Ее желание уколоть его не имело бы успеха без надлежащей реакции с его стороны. Если бы он и заметил, что живот ее немного вздулся и при этом она похудела, то все равно не сделал бы должного вывода. Пожалуй, к лучшему, что он ничего не знал. Он думал о том, что и представить себе не мог, в каком плачевном состоянии находится их брак, и неожиданно вспомнил, что до прошлой пятницы вообще намеревался ее бросить.
– Тем вечером, – сказал он, – ты не должна была слушать мои разглагольствования о Пембе. Надо было меня остановить.
– Мне было интересно.
– Это нехорошо.
– А мне и не было хорошо.
– А как тебе было? – Шепу стало стыдно. Все прошедшую неделю он был таким заботливым, порой даже докучливым. Сейчас впервые за много месяцев он спрашивал ее о чувствах.
Она помолчала.
– Страшно. В определенном смысле мне было легче, что ты не знал.
– Потому что теперь ты вынуждена позволить себе бояться. – Он сжал ее ладонь. Всего лишь. – Я буду о тебе заботиться. – Смелое обещание, которое он, возможно, нарушит. Но нарушит с честью, в этом он себе поклялся.
Доктор Эдвард Нокс поздоровался с Шепом, рукопожатие было мягким и приветливым. Онколог не пользовался множеством антисептиков с характерным запахом, поскольку принадлежал к разряду тех врачей, которые действительно умели мыть руки. Этот больничный запах вызывал у Шепа тревогу.
