А. Елистратова - Ричардсон
Обзор книги А. Елистратова - Ричардсон
А. А. Елистратова
Ричардсон
История английской литературы. Том 1. Выпуск второй
М.-Л., Издательство Академии Наук СССР, 1945
OCR Бычков М. Н.
В творчестве Ричардсона новому жанру реалистического романа, "открытому" еще Даниэлем Дефо, впервые суждено было получить всеобщее безоговорочное признание и общеевропейскую известность.
Биография Сэмюэля Ричардсона (Samuel Richardson, 1689-1761) небогата событиями, но в своем роде очень характерна. Детство, проведенное в дербиширской деревне, в семье отца, провинциального столяра; недолгое пребывание в школе, где маленький Сэмюэль пользуется известностью среди товарищей под прозвищами "Серьезный" и "Важный"; долгие годы работы, сперва в качестве подмастерья, а потом, по словам самого Ричардсона,- "столпа всей фирмы" лондонского издателя и книготорговца Уайльда; женитьба на дочери бывшего хозяина; собственное, сперва скромное, потом все более преуспевающее типографско-издательское дело;- таковы основные вехи жизни Ричардсона. В 1754 г. он – почтенный семьянин, добрый лондонский буржуа – занял "столь же доходный, как и почетный" (по его словам) пост главы издательской гильдии (Stationers' Company) и через несколько лет умер в собственном доме, окруженный довольством, в сознании добросовестно прожитой жизни.
Ричардсон не был профессиональным писателем в современном смысле слова. Даже успех "Памелы" и "Клариссы" не смог заставить его отказаться от привычной каждодневной типографской работы. Литература была для него лишь одним из многих занятий. Профессия английского stationer в середине XVIII века была весьма многосторонней: Ричардсону и его коллегам приходилось совмещать в своем лице и редакторов, и издателей, и типографщиков, и книгопродавцев. Ричардсон, как и многие другие, "присоединил" ко всему этому профессию сочинителя.
Это произошло неожиданно, почти случайно. В 1739 г. к Ричардсону обратилось двое его сотоварищей-издателей с предложением – составить письмовник, откуда читатели, неопытные в эпистолярном искусстве, могли бы заимствовать образцы писем, приличествующих различным случаям жизни. Издания такого рода с давних пор были широко распространены в Англии. Ричардсон принял предложение. Среди многочисленных житейских ситуаций, которых он коснулся, его особенно заинтересовала одна: положение девушки-служанки, подвергающейся любовным преследованиям со стороны хозяина. Как расскажет она об этом родителям? Что посоветуют они дочери? Так зародился первоначальный замысел "Памелы".
Работа над письмовником скоро отодвинулась на задний план. "Письма к близким по поводу важнейших обстоятельств, указывающие не только стиль и формы, которым надо следовать при писании частных писем, но и справедливый и разумный образ мыслей и действий в обычных случаях человеческой жизни" (Letters Written to and for particular friends, etc.) появились лишь в январе 1741 г.,- три месяца спустя после выхода знаменитого-первого романа Ричардсона "Памела, или вознагражденная добродетель" (Pamela; or, Virtue Rewarded), увидевшего свет в ноябре 1740 г. Это был роман в письмах. Имя автора даже не фигурировало на титульном листе. Как и впоследствии в остальных своих романах, Ричардсон ограничился скромной ролью "издателя" якобы подлинной переписки своих героев.
В "ряде частных писем красивой молодой девицы к ее родителям, публикуемых с целью развития принципов добродетели и религии в умах молодежи обоего пола", как гласил подзаголовок романа, читателям сообщалась назидательная история Памелы – молоденькой горничной в богатом помещичьем доме, целомудрие которой подвергается серьезной опасности со стороны ее хозяина, молодого сквайра Б., безжалостно преследующего свою жертву всеми возможными способами, пока, наконец, ее добродетели не умиляют его настолько, что, забыв обо всех сословных преградах, он предлагает своей служанке стать его законной женой.
В трактовке самого Ричардсона история Памелы была лишена того воинствующего демократического значения, какое нередко приписывали ей позднейшие читатели и критики. Верный сын компромисса 1689 г., он был убежден в законности и естественности существующих в Англии классовых и сословных различий. В своих взглядах на общественную жизнь он, по существу, очень близок к прекраснодушному оптимизму шефтсберианско-болинброковского типа. Все хорошо на своем месте, и все к лучшему в сем лучшем из миров. "Кто пожелал бы быть прислугой, если бы мог быть барином или барыней? Честные бедняки… очень полезная часть мироздания".
Смирение представляется Ричардсону наилучшим украшением тех, кто принадлежит к этой "полезной части мироздания", и он щедро наделяет этой добродетелью всех своих плебейских героев. Уже Вальтер Скотт заметил по поводу того эпизода "Памелы", где отец героини, старик Эндрьюс, является к сквайру Б., чтобы узнать о судьбе своей без вести пропавшей дочери, что автор романа мог бы, но не пожелал "придать характеру глубоко оскорбленного крестьянина дух мужественного негодования, которого требовали обстоятельства". Действительно, в изображении Ричардсона и сама Памела и ее родные столь смиренны, что видят в ее браке со сквайром Б. небывалую награду, окупающую с лихвой все унизительные преследования, оскорбления и беззакония, которые ей пришлось претерпеть от своего преследователя.
И все же, каким бы филистерством и консерватизмом ни отличались зачастую общественные воззрения Ричардсона, его творчество, начиная с "Памелы", было демократично в широком смысле слова. Нимало не стремясь к руссоистскому утверждению всеобщего равенства людей, сохраняя приличествующее английскому буржуа глубокое уважение к положению и рангу, он, однако, открывает в переживаниях простой служанки столько истинного благородства, тонкости и глубины, сколько и не снилось его предшественникам, писавшим до него о жизни и нравах рядовых англичан. Его Памела, может быть, гораздо менее героична, чем Эмилия Галотти или Луиза Миллер, созданные воинствующими демократическими писателями XVIII века – Лессингом и Шиллером. Но и Памела умеет сознавать и беречь свое человеческое достоинство; и она живет сложной и богатой внутренней жизнью.
Успех "Памелы" был огромен. В течение первого же года после появления романа понадобилось, не считая так называемых "пиратских перепечаток", не менее пяти изданий, чтобы удовлетворить спрос читателей на эту столь необычайную для того времени книгу. Ею восхищались общепризнанные литературные авторитеты; сам Поп, находившийся тогда на вершине своей славы, снисходительно одобрил произведение скромного типографщика из Сити. Некий пастор, доктор Слокок, рекомендовал ее своим прихожанам с церковной кафедры. Аристократические дамы спешили показать друг другу "Памелу", как последнюю модную новинку. И в то же время тысячи рядовых читателей, порою не будучи даже в состоянии различить, имеют ли они дело с вымыслом или с живым человеческим документом, проливали слезы над трогательной участью героини, проклинали коварство развратного сквайра Б. и радовались, как празднику, счастливому концу романа, где добродетели служанки одерживали моральную победу над аристократическим пороком.
Предприимчивые литературные дельцы поспешили воспользоваться успехом нового романа. Уже весной 1741 г. в продажу поступило анонимное продолжение "Памелы" под названием "Поведение Памелы в высшем свете", за которым последовал ряд аналогичных подделок. Ричардсону, – вообще не умевшему, по словам одного из критиков, "во-время расставаться со своими героями", – не оставалось ничего другого, как выступить с собственным подлинным продолжением "Памелы", что он и сделал в конце 1741 г., добавив к двум томам, которыми ограничивался первоначальный текст его романа, еще два тома. Они заключали в себе, как значилось на титульном листе, переписку Памелы "в ее возвышенном положении с видными и знатными особами". Эти тома "Памелы" пользуются заслуженной репутацией самых скучных произведений, когда-либо написанных Ричардсоном. Почти лишенные действия, они носят преимущественно дидактический характер. Ричардсон заставляет Памелу в пространных назидательных посланиях высказывать свое мнение о воспитании детей и об управлении слугами, об английском театре и итальянской опере, о спасительной роли религии и пр. Все это доставляет позднейшим историкам литературы обильный материал для суждения о философских и эстетических воззрениях Ричардсона, но не прибавляет ничего значительного к его художественному наследию.
Возможно, что продолжение "Памелы" было отчасти обязано своей чопорностью и дидактичностью той критике, которую, при всем их успехе, встретили первые тома романа. Нетрудно представить себе, как должно было поразить Ричардсона обвинение в тех самых пороках, против которых он направлял свой роман, обвинение в… безнравственности! А именно в этом – прямо или косвенно, шутливо или всерьез – обвинили его авторы множества, по большей части анонимных, сатирических памфлетов и пародий, наводнивших книжный рынок впервые месяцы после выхода "Памелы". Авторы "Апологии жизни миссис Шамелы Эндрьюс" (игра слов: "sham" по-английски – притворство, фальшь), "Анти-Памелы, или "разоблаченной притворной невинности", "Истинной анти-Памелы", "Осужденией Памелы", "Памелы, или прелестной обманщицы" и других аналогичных изданий брали под сомнение и безупречную добродетельность ричардсоновской героини и нравственность его книги. Неизменная рассудительность и сдержанность Памелы и самая победа ее над сквайром Б. представлялись им результатом весьма трезвых практических расчетов этой "юной политиканки", как именовал ее автор "Апологии жизни миссис Шамелы Эндрьюс", приписываемой Фильдингу; а откровенность, с какой Ричардсон отважился изобразить многократные покушения сквайра Б. на честь Памелы, позволила его критикам утверждать, что, как гласил титульный лист "Осужденной Памелы", "под благовидным предлогом развития принципов добродетели и религии в умах молодежи обоего пола" он сообщает читателям "самые хитроумные и соблазнительные любовные идеи".
