Пэлем Вудхауз - Том 3. Лорд Аффенхем и другие
— Я сейчас видел вашу статуэтку. Кстати, она выходит за моего подопечного. Некий Холбтон.
— Знаю. Слышал. Исключительно глупая мысль. Ничего, передумает.
— Она сказала, если я дам ему деньги, картину она украдет.
— А вы ответили, что дело — в более надежных руках?
— Нет, не ответил. Джос был шокирован.
— То есть, вы ее поощрили? Вам не жутко, что такая девушка выйдет за такого типа? Он как будто мячик проглотил.
— Вообще-то я сказал, что это глупо. Посоветовал выйти за вас.
— Да? Ну простите, что назвал вас гадом.
— Не назвали.
— Собирался. Посоветовали выйти за меня? Молодец! Душечка!
— Все лучше, чем за него. Я бы на ее месте ни за кого из вас не вышел.
— Еще одно бренди, — крикнул Джос, — с азиатским ядом! Трудный вы человек, Дж. Б. Может, под грубой шкурой залегло золотое сердце, но это еще надо доказать.
Мистер Дафф с сомнением посмотрел на бренди.
— Не знаю, пить ли. Что-то плохо с животом. Все здешняя кухня, черт бы ее драл. Яичницу зажарить не умеют. Ну, раз уж подали, выпью.
Оставшись один, он посидел еще, прихлебывая свой напиток, и с некоторым запозданием вспомнил, что врач запретил спиртное. Когда Джос подходил к усадьбе, размышляя о его словах, он решил подняться к себе, полежать немного.
Он открыл дверь, за которой располагались номера, но услышал женский голос, сочное контральто, которое не забыл за пятнадцать лет:
— Передайте ему, пожалуйста, что заходила леди Чевен-, дер. Он мне очень нужен.
Сперва он застыл на месте, потом — ожил и кинулся на улицу. Панически оглядывая дома, он наткнулся на окно «Гардении», и даже оно показалось ему приветливым и гостеприимным.
К чести таких кафе, они и впрямь гостеприимны. Это вам не портной: пришел — ушел. Сиди сколько хочешь. Именно в этом нуждался сейчас мистер Дафф — и мгновенно оказался за столиком.
Величавая официантка немного ему удивилась.
— Вы что-то забыли?
— Чаю дайте!
— Чаю?
— И пончиков.
— Хорошо, сэр, — сказала она, уже с почтением. Сразу видно, понимающий человек. Она не помнила ни одного клиента, который бы так скоро вернулся.
Когда она удалилась, тихо трепеща от радости, Дж. Б. услышал за спиной еще один женский голос и сердито обернулся.
— Привет, привет! — сказала девица, сидящая за другим столиком, и он узнал в ней барменшу из «Короны».
Вера Пим пришла в «Гардению» отдохнуть и подумать. Чибнелу она позвонила с досады, по той же причине сказала, что занята, но на самом деле стремилась к одиночеству. Она хотела решить загадку усов.
Когда обладатель их ворвался в кафе, она испугалась, но взяла себя в руки. Британия не зря гордится своими барменшами. Есть в них что-то такое. Она поняла, что личная встреча очень кстати: усыпив бдительность подозреваемого, можно вызнать его секреты.
Усы при ближайшем рассмотрении были еще страшнее, да и лицо ходило ходуном, словно незнакомец сердился. Мы-то знаем, что в присутствии женщин мистер Дафф просто корчил рожи.
— Вот и хорошо, — сказала Вера с профессиональной приветливостью. — Вы не напоите меня чаем? Можно, я к вам пересяду?
В обычных обстоятельствах Дж. Б. бестрепетно ответил бы: «Нет!», но сейчас растерялся. Уйти он не мог; с первого взгляда в окно было ясно, что это — утопия. Леди Чевендер вышла из «Розы и короны» и стояла на мостовой, поджидая, пока собачка обнюхает банановую шкурку.
— Сейчас мне принесут булочек, — сказала Вера.
— И мне, — сказал мистер Дафф.
— Вот здорово, правда?
— Ы, — откликнулся он, чувствуя именно то, что в его любимом фильме чувствовал герой, которого запер на старой мельнице одноглазый китаец.
Никогда не знаешь, что говорить злодеям, и Вера замялась, но тут принесли заказ, распространявший жуткий, жаркий запах. Разлив чай, прекрасная барменша придвинула чашку к себе. Кто-кто, а она знала, как бросают в чай белые пилюльки.
— Погода хорошая, — сказала она.
— Ы.
— Вы удивились, что я здесь?
— Ы.
— У меня свободный вечер.
— Ы.
— Хорошо уйти из бара. Работа еще ничего, а вот общество там — смешанное. Пролетариат. То ли дело здесь! Чай самый лучший, пончики, все такое изящное. Вкусно, а?
— Вкусно, — отрешенно признал мистер Дафф, прислушиваясь к тому, как у него в животе пирожное борется с бренди. Он взглянул в окно. Собачка нюхала кусочек бумаги.
— Мистер Чибнел их очень любит, — продолжала Вера.
— А кто это?
— Мой жених.
Он только что, по рассеянности, проглотил второй пончик, но все равно ему стало легче; значит, она не опасна.
— Замуж собрались?
— Надо сперва скопить денег. Мы купим кабачок.
— Дорогие они?
— Не дешевые. Ничего, Сидни у меня молодец, копить умеет. А я иногда на бегах играю. Люди заходят, говорят, на кого ставить. Выиграла десять фунтов.
— Так вы миллионершей станете!
Когда лед сломан, робкие люди начинают резвиться. Мистер Дафф успокоился. Леди Чевендер ушла, но он уходить не думал, даже съел еще один пончик с отчаянной удалью.
— Вот, послушайте… — начал он и остановился. Прекрасная барменша пристально смотрела на него.
— Что вы так смотрите?
— Усы у вас красивые.
— Да?
— Теперь редко носят. Трудно растить, а?
— Не особенно.
— Можно я ближе погляжу?
— Валяйте.
Вера наклонилась к нему (сердце у нее прыгало) и провела по усам прелестной ручкой. Именно это увидел Чибнел, подошедший как раз к окну.
Звонок его смутил и расстроил. По бесконечным «Да? Ну-ну» вы бы никогда о том не догадались, но душа его истекала, как пробитый молнией бак. И он поспешил в «Розу и корону».
Надеясь против всякой надежды,[55] что любимая женщина просто пьет чай с женой хозяина, он подошел к упомянутой даме и узнал от нее, что чай Вера пьет, но в кафе. Действительно, она была в «Гардении» и гладила там усы давешнему чудищу, о котором, по своему коварству, отзывалась так плохо.
Повторилась история с галстуком, но в худшем, гораздо худшем варианте. Сейчас и речи быть не могло о профессиональных жестах. Кроме того, усы — не галстук. Словом, творились дикие бесчинства, которых он, собственно, ждал.
Сжав кулаки, Сидни Чибнел встал в дверях мясной лавки, чтобы немного подумать.
Тем временем Вера Пим закончила свои исследования. Как она и предполагала, усы оказались фальшивыми — пальцы явственно ощутили какую-то клейкую марлю. Сделав все, что может сделать слабая женщина, она встала, чтобы немедленно позвонить жениху.
— Очень хорошие усы, — сказала она, немного задыхаясь, словно нашла на чердаке расчлененное тело. — Высший сорт. Ну, мне пора. Спасибо за угощение.
Мистер Дафф немного удивился такому поспешному уходу, но, расплатившись, ушел и сам. На улице с ним случилось точно то же самое, что вчера — кто-то опустил ему на плечо тяжелую руку. Правда, нынешний рукоопускатель был покрасивей вчерашнего; но это не так уж существенно, ибо тонкие черты искажала дикая ярость.
Если бы миссис Стиптоу узнала, что ее дворецкий может быть таким, она была бы глубоко шокирована. Осудила бы она и тембр голоса.
— Эй! — сказал он.
— Ой! — сказал мистер Дафф.
— Минуточку!
— Что вам, собственно…
— Сейчас расквашу морду.
— Кому?
— Вам.
— Зачем?
— Вы не знаете? — Чибнел неприятно лязгнул зубами. — Ха-ха! Он не знает, видите ли!
В те давние дни, когда Джимми Дафф метал молот, он быстро бы разобрался в ситуации. Но годы — это годы, ему не хотелось вульгарной потасовки. Враг был подтянут и мускулист, сам он набрал весу, да еще был набит по горло всякими пончиками.
Официантка почти не удивилась, когда он влетел в «Гардению» с редкостной для его лет прытью. Завсегдатай, можно сказать, едва ли не попечитель, — и она улыбнулась ему.
— Еще чаю?
Мистер Дафф плюхнулся в кресло.
— Пончиков?
— Ык.
Официантка смотрела на него, как смотрит проповедник на раскаявшегося грешника. Если бы на свете было больше таких людей, думала она, свет был бы значительно лучше.
— Этот джентльмен с вами? А, мистер Чибнел! Здравствуйте, мистер Чибнел.
— Здрассь.
— Какая хорошая погода.
— Да уж, лучше некуда.
— Ваша невеста только что ушла.
— Видел.
— Они пили чай с мистером… э…
— Видел.
Ощутив в его ответах некоторую сухость, она пошла за пончиками.
Чибнел, уже присевший к столику, сокрушался о том, что дал врагу нырнуть в святилище. Мистер Дафф, напротив, радовался, что злодей чтит хоть какие-то условности человеческого общежития.
— Жду на улице, — сообщил тот.
Мистер Дафф не ответил. Из замечаний официантки он вывел причину этих странных поступков и понял, что объяснить не сможет ничего. В этом мире судят по действиям; чистота сердца — не видна.
