Льюис Синклер - Элмер Гентри
- Ого-го, до чего ж ты нас обожаешь! Ты, видно, решил, что я без ума от этих субъектов? Да ведь они меня еретиком почитают - все, начиная от епископа, - усмехнулся Филипп Мак-Гарри.
- И все-таки остаешься с ними!
- Можешь предложить церковь получше?
- О, нет. Не думай, что я питаю особое пристрастие к методистам. Я говорю именно о них только потому, что это твои дружки. Нет. И мои любезные братья-баптисты, внушавшие мне, что крещение посредством погружения в воду гораздо важнее социальной справедливости, и пресвитериане и кэмпбеллиты - я всю компанию люблю одинаково страстно!
- Ну, а как же ты сам? И я?
- Насчет себя ты знаешь, что я думаю: я человек слабый, и не решаюсь открыто заявить о своих взглядах, рискуя, что меня объявят безумцем или гнусным безбожником. Ну-с, а тебя, мой юный друг и либерал, я приберег на конец. Ты в этой компании священников-методистов самый совершенный образчик!
- Будет тебе, Фрэнк! - зевнула Бесс.
У нее слипались глаза. Ну и любители же они поговорить, эти проповедники! Вот, скажем, штукатуры, или писатели, или биржевые маклеры - неужели они тоже просиживают до полуночи, копаются у себя в душе и мучительно решают вопрос о том, стоит ли быть штукатуром, писателем или маклером?…
Она снова зевнула, поцеловала Фрэнка, потрепала Филиппа по щеке и удалилась со словами:
- Ты, может быть, и слабый человек, Фрэнк, но ты вполне способен до смерти заговорить сильную и крепкую молодую жену!
Обычно под натиском шутливой воркотни своей супруги и дружеских колкостей Фила Фрэнк сникал, но сегодня он разошелся вовсю и не желал уняться.
- Да, Фил, ты хуже всех! Ты-то ведь знаешь кое-что о людях! Ты не чета старому Поттсу, который всегда так чудно осведомлен о том, как много греха на свете, и всегда несказанно удивляется, встретив грешников во плоти! И ты прекрасно понимаешь: окунают ли человека в воду, то бишь крестят, нет ли, ровным счетом все равно. Был бы только приличный человек. Но вот ты влезешь на кафедру и начинаешь бубнить молитву так, что люди решают: ну, стало быть, и этот на короткой ноге с боженькой, точно так же, как Поттс или Гентри! Твоего либерализма хватает только от моего дома до трамвая. Ты рассуждаешь о красотах райских кущ и блаженстве нездешнего покоя, а сам сколько раз признавался мне, что понятия не имеешь, существует ли загробная жизнь. Берешься толковать об Искуплении, о Таинстве Святого причастия, о том, как одному народу господь помогает выиграть войну, а другой народ карает наводнением, и еще массу такого, во что сам не веришь ни на грош.
- Знаю, черт! Ну а ты сам, ведь и ты молишься в церкви!
- Честно - нет. Я вот уж больше года не обращаюсь с молитвой к какому-то определенному божеству. Я говорю так: "Погрузимся же в раздумье, забудем повседневные заботы и сольем наши души в едином стремлении к покою на вечные времена" или еще что-нибудь в этом роде…
- Что ж, молитва как молитва, Фрэнк, и довольно посредственного качества. Ты, видно, решил, что твое призвание - написать за господа бога новый "Отче наш", вот и вся твоя беда! - Филипп расхохотался, хлопнул Фрэнка по плечу.
- Кончай веселиться, черт побери! Не хуже тебя знаю, что молитва дрянная. Туманная. Невразумительная. Годится для репертуара зазывалы второсортного балагана Новой Мысли. Не нравится - ладно, но зачем этот игривый тон? И отчего это все вы, защитники церкви, сразу начинаете паясничать, как только разговор всерьез заходит о самых основах религии?
- Верно, Фрэнк. Должно быть, результат долголетней привычки читать проповеди. А если серьезно, то да, я действительно говорю с кафедры вещи, которые сам не приемлю в буквальном смысле. Что ж из этого? Людям понятны эти символы; люди на них воспитаны, свыклись с ними! Цель моих проповедей - в меру моих возможностей научить людей жить, призывать свою паству и себя самого к тому, чтобы быть добрым, честным, чистым и смелым, любить бога и своих ближних. А весь опыт церкви показывает, что учить этому лучше всего, проповедуя такие истинно высокие идеи, как спасение души, присутствие святого духа, вечное блаженство и так далее.
- Хм… Так ли? А пробовала церковь что-нибудь другое? И потом - что это, интересно знать, ты имеешь в виду, когда говоришь: "Быть чистым, честным, научить искусству жить"? Боги, до чего же мы, проповедники, обожаем фразы, которые лишены всякого смысла! Но даже если допустить, что ты прав, - все равно. Раз ты пользуешься тем же богословским жаргоном, что и какой-нибудь Гентри, или какой-нибудь Тумис, или Поттс, ты невольно наводишь людей на мысль, что ты и думаешь и действуешь, как они.
- Ерунда! Хотя не скажу, чтоб и на меня так уж действовали чары этих мудрецов. Да я бы лучше с радостью попал куда-нибудь на необитаемый остров вдвоем с тобой - понятно, старый безбожник? С тобой, несчастный дурень! Но предположим, что они и в самом деле такое отребье, как ты говоришь. Все равно это не причина осквернять свое родное гнездо, позорить славную старую Методистскую Церковь, ее геров и святых. Везли, Эсбьюри, Квейл, Картрайт, Мак-Дауэл, Мак-Коннел… - какие люди! Подумаешь, так прямо слезы подступают! Ну, смотри: допустим, ты на фронте. Ты состоишь в прославленном полку. И, допустим, многие твои однополчане и даже теперешний командир полка - мерзавцы и трусы. Неужели это значит, что ты вправе дезертировать? А не наоборот - сражаться еще отчаяннее, чтобы восполнить то, что не способны дать они?
- Понимаешь, Фил, после балаганных острот, о которых я уже говорил, и после затасканных фраз самое страшное зло в религиозных диспутах - это метафора! Протестантская церковь не полк. Ты не солдат. Солдат обязан воевать, когда прикажут и как прикажут. А ты пользуешься полной свободой, если не считать обязательств нравственного и религиозного порядка.
- Ага! Вот и попался, милый любитель логики! Если мы пользуемся такой свободой, почему ж ты не желаешь оставаться в церкви? Ох, Фрэнк, дружище, какой же ты осел! Я знаю, что ты жаждешь справедливости. Но неужели ты не видишь, что ее легче добиться, оставаясь в церкви, преобразуя ее изнутри, чтобы там было посвободнее, а не бежать от нее, оставляя народ в лапах Гентри и ему подобных?
- Я и сам думал так же все эти годы. Только потому я до сих пор священник! Но теперь я прихожу к убеждению, что это чепуха. Я начинаю думать, что эти консерваторы, что вопят об ужасах ада, развращают честных либералов с гораздо большим успехом, чем либералы прочищают дремучие мозги фундаменталистов. Да по правде-то говоря, чего она добивается, эта наша церковь? Зачем она вообще нужна? Может она предложить человечеству что-нибудь такое, чего не почерпнешь в светских источниках - в школах, книгах, беседах?
- Кое-что может, Фрэнк. Она может предложить человечеству неповторимый образ и единственное в своем роде учение Иисуса Христа. Ведь в самом Иисусе, в том, как он говорил, в том чувстве, которое охватывает человека, внезапно и непостижимо познавшего учителя и его присутствие, - во всем этом есть нечто такое, что отличает христианскую церковь от любого другого института, любой другой организации, созданных человеком. Иисус не просто более велик и мудр, чем Сократ или Вольтер, он нечто совершенно иное. Толковать и преподавать учение Сократа или Вольтера - в школе, в книгах и беседах - может кто угодно. Но чтобы толковать учение Иисуса и значение его личности, требуется особый отряд людей - избранных, призванных, специально обученных, посвященных и объединенных в особом институте, имя которому - церковь.
- Звучит, Фил, ничего не скажешь. Да только, милый ты мой, каковы они были на самом деле, личность Иисуса и его учение? Пожалуй, это центральный вопрос в спорах о христианской религии. Не будем говорить сейчас о том, что большинство людей, несомненно, верит догматам той или иной религии потому лишь, что получили ее в наследство со дня рождения. Итак, главный вопрос таков: действительно ли Христос как личность, если библейским преданиям о нем можно верить хотя бы наполовину, действительно ли он был так уж особенно благороден? И было ли его учение настолько уж самобытно и глубоко? Ты ведь знаешь, что почти невозможно заставить людей добросовестно вчитаться в библию. Их до того приучили понимать каждое слово писания в его церковном толковании, что они вычитывают из него только то, что им велят. Так было и со мною еще пару лет назад. А вот теперь я немного стряхнул с себя этот гипноз и, к своему величайшему прискорбию, убедился, что Иисус вовсе не такая уж сногсшибательная личность!
- Да, он колоритная фигура. Великолепный рассказчик. Добрый малый, любитель простецкой компании… Подумать только, Иисус, которого жрецы тех времен клеймили как беспутного пропойцу, избран покровителем сухого закона! Поистине - одна из забавнейших причуд истории!… Но вместе с тем он тщеславен, склонен к безудержному бахвальству, любит удивлять народ довольно примитивными фокусами, которые нас учат величать "чудесами". Если народ не желает почитать его великим вождем, он злится, как капризный ребенок. Он выходит из себя. Он проклинает злополучную бесплодную смоковницу за то лишь, что ей не удалось его накормить. И, боги, где только у людей голова! Слушают, как священники доказывают на основании библии диаметрально противоположное: и что католическая церковь создана по велению божию и что она создана вопреки божьей воле, - и им даже в голову не приходит, что христианская, да и всякая другая религия не только не принесла блага человечеству, но, напротив, внесла такой сумбур во все идеи и понятия, породила такой предвзятый взгляд на действительность, что мы лишь теперь начинаем задаваться вопросами: что мы такое, и зачем мы, и что можем сделать из своей жизни?… Ну, а что же дает учение Христа? Что он принес - мир или новые войны? Если верить его же словам, - и то и другое. Признает oh земных монархов или призывает восстать против них? Опять-таки и то и другое. И разве… подумать только: сам бог принимает человеческое обличье, дабы помочь земным тварям! Но разве он подал людям хоть одну ценную идею о том хотя бы, как уберечься от болезней и спасти жизнь миллионам? И ты не можешь даже объяснить это упущение тем, что он был занят слишком высокими материями, чтобы обращать внимание на какие-то там болезни! Напротив, он страшно ими интересовался и вечно исцелял то одного, то другого… при том условии, конечно, что они в достаточной мере льстили его тщеславию! Чему же именно он учил? В одном месте Нагорной проповеди он советует… постой, возьму библию. Вот: "Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли отца вашего небесного", - а через пять минут заявляет: "Смотрите, не творите милостыни вашей перед людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от отца вашего небесного". Явное противоречие, и это в документе, который является уставом всей христианской церкви! Нет-нет, Фил, я знаю, что ты их можешь увязать друг с другом. К этому же и сводится вся задача подготовки священников: научить нас устранять противоречия, объясняя, что одно из них означает совсем не то, что оно означает… И, кроме того, уметь вовремя заметить: "Вот если б вы только прочли это место в подлиннике, по-гречески, вам бы стало все ясно!" В учении Христа только одно сказано отчетливо и последовательно. Он защищает такой экономический строй, при котором никто не копит денег, не запасает пшеницы и вообще ничего не делает, а просто живет себе, как бродяга. Если бы это его учение было принято, человечество вымерло бы от голода через двадцать лет после смерти Христа! Нет, Фил, постой - еще минута, и я кончу!…
