Юрий Рытхэу - Сон в начале тумана
Тэгрынкеу спустился к гавани. Но все корабли шли в другую сторону, с севера наступали льды. В поисках пищи северный человек исходил весь городок, пока не наткнулся на какую-то строительную артель. Плотники сидели у недостроенного дома и прямо из котлов черпали большими деревянными ложками. Они позвали Тэгрынкеу, но он опасался: он еще не видел белого человека, который бы по-доброму относился к чукче. Но люди звали его, добродушно улыбались, показывали полные ложки пахучей каши. Тэгрынкеу вглядывался в лица и видел в них не любопытство толпы, как в Сан-Франциско, а обыкновенное человеческое сочувствие. Так он пристал к плотницкой артели и проработал в ней всю зиму. Они ставили дома камчатским обывателям, строили сушильни для рыбы, рубили казармы для небольшого гарнизона. Семен Рыбочкин, один из плотников, особенно подружился с Тэгрынкеу и принял в свою семью как родного. В конце лета Тэгрынкеу уже хорошо говорил по-русски и имел достаточно сбережений, чтобы уехать на родную Чукотку. Но жизнь в Уэлене оказалась нелегкой. Чуть ли не каждый день приходил стражник и справлялся о мыслях Тэгрынкеу. Да и люди в Уэлене стали сторониться своего земляка, чтобы не навлечь гнев на свои головы. Не было у Тэгрынкеу больше ни винчестера, ни тем более – гарпунной пушки. Пришлось ему каждое лето наниматься на американские и норвежские китобойные шхуны. Они плавали чуть ли не до Гавайских островов. Впоследствии капитаны китобойных шхун старались переманить друг у друга отличного гарпунера.
Однажды летом Тэгрынкеу оказался в Петропавловске. Он разыскал высоко над морем домик Семена Рыбочкина и постучался. Плотник широко распахнул дверь, выкрикнул приветствие и горячо обнял друга. «В России началась революция! – сказал Семен. – Свалили царя – Солнечного Владыку! Власть переходит в руки рабочих и крестьян. В руки таких, как мы с тобой, Тэгрынкеу!»
Тэгрынкеу устало опустился на табуретку. Неужели началось то, о чем он много думал? Неужели в самом деле на свете существует справедливость и кто-то решил бороться за нее и установить власть тех, кто действительно является хозяином жизни?
«Большевики во главе с Лениным, – продолжал Семен, – говорят: власть должна целиком и полностью перейти в руки рабочего класса…»
Семен был возбужден. Он говорил полушепотом и время от времени посматривал в небольшое окошко, из которого была видна заполненная запоздалыми кораблями Авачинская бухта.
«Нам еще предстоит борьба, – говорил Семен, – но победа будет на нашей стороне…»
Тэгрынкеу уже почти не слушал его. Собственные мысли заполнили голову. Будто кто-то подслушал его мысли, его мечты и указал верный путь. Ведь то, что происходит сейчас в России, – это не придумано кем-то, это должно было произойти. Но кто-то должен угадать, что именно. Как же его назвал Семен?
Тэгрынкеу поднял глаза и спросил Семена: «Как имя того, кто во главе большевиков?» – «Ленин его зовут, – ответил Семен, – Ленин».
Несколько раз пустел чайник на низком столике, а Тэгрынкеу все продолжал рассказ. Когда он окончил его, было уже поздно и милиционер Драбкин, должно быть, уже давно спал. Тэгрынкеу предложил ночлег у себя в яранге.
– Как же это? Разве можно? – смутился Джон.
– А я тебе верю, – просто ответил Тэгрынкеу.
Они легли рядом, представитель власти и арестованный, на одну оленью постель. Прежде чем уснуть, Тэгрынкеу сказал:
– Чтобы снова стать человеком, ты пришел к нам, в наш народ – это я понял. Но ты ошибся. Мы еще недостойны называться настоящими людьми, нам надо идти вместе с большевиками. Я тебе рассказал свою жизнь, и ты видишь – у меня иной дороги нет. И разве это не великое счастье – работать для нового человека, для нового общества, где этнографическую выставку в Сан-Франциско будут вспоминать как стыд человечества?.. Так вот, если хочешь действительно стать настоящим человеком, ты должен быть вместе с нами.
– Разделять учение Ленина? – с усмешкой спросил Джон.
– А ты не смейся, – уверенно ответил Тэгрынкеу. – Учение – это когда в голову вдалбливают чужое, заставляют его признать своим. Так было, когда к нам приезжали русские попы и ваши миссионеры. Но когда говорят: вот ты какой и вот каким должен стать, потому что на самом деле ты такой, – это не знаю, как называется, но верно. Так Ленин и сделал: он сказал – хозяин всех богатств тот, кто работал. Кто работал, тот и должен иметь власть, чтобы строить достойную человеческую жизнь, ибо все люди одинаковы и нет перед трудом разных людей. Разве это учение? Это жизнь! А хочешь жить – иди за жизнью!
Джон не ответил. Да и что он мог ответить, когда у него в голове было такое смятение мыслей, что он до самого утра не мог уснуть.
17Джон и Армагиргин с женами оставались жить в сумеречном доме. Только раз в неделю их переселяли в здание школы и водворяли в небольшую классную комнату. В это время ревкомовцы мылись в бане. После банного дня в тюрьме было тепло всю ночь, а под утро домик начинал трещать и кряхтеть в объятиях усиливающегося мороза.
Иногда в баню заходил Тэгрынкеу.
Раз он появился прямо с утра и позвал Джона за собой.
– Может, ты знаешь, как лечить эту болезнь, – сказал он по дороге. – Гаврила мажет, но плохо помогает.
В одной из комнат школы толпились перепуганные детишки. Некоторые были обнажены по пояс, и тела их страшно и глянцевито поблескивали.
За столом в белой камлейке, заменяющей докторский халат, сидел Гаврила Рудых, представитель Камчатского ревкома, и тщательно покрывал мазью пораженную чесоткой кожу маленького мальчика, который вздрагивал и всхлипывал.
Медикамент, которым пользовался Гаврила, издавал довольно сильный запах – это была смесь горючей серы и тюленьего жира.
– Помогает? – спросил Джон.
– Не так быстро, как хотелось бы, – ответил Гаврила. – Но что делать? Почти все детишки заражены чесоткой. Когда они сидят в школе – особенно заметно. То и дело шевелятся, почесываются. Вне школы, в движении, они не обращают внимания на эту болезнь.
Джон вспомнил, как в Энмыне, когда он стал своим человеком и начал бывать в ярангах, его сразу же поразило обилие кожных заболеваний. Но он потом привык и еще гордился тем, что преодолел чувство брезгливости к грязи.
– А вы не спрашивали у шаманов, чем они лечат чесотку? – поинтересовался Джон, усаживаясь рядом с Рудых.
– Мы не можем сотрудничать с религией, – строго ответил Рудых.
– Поглядите, – Джон положил перед Гаврилой свои руки, – Видите швы? Эту операцию сделала мне шаманка Кэлена из стойбища Ильмоча. У шаманов есть не только средства обмана и одурманивания, но и полезные знания. Я уверен, что у них есть какая-то мазь. Я даже помню, как Орво чем-то мазался.
– Но ведь Орво не шаман, – возразил Рудых. – Он председатель Туземного Совета.
– Здесь каждый уважающий себя человек вынужден быть немного шаманом, – сказал Джон.
– Надо что-то делать, – вздохнул Рудых, принимаясь за очередного малыша. – Когда идешь по улице в Уэлене, вроде бы благополучное селение по сравнению с маленькими стойбищами. И жилища добротнее, и люди смотрят веселее, но зайдите в ярангу – так просто удивительно становится, как может выжить человек в такой атмосфере! Если начинать, то надо начинать с самого простого – привития навыков гигиены. Я поражаюсь, каким сильным должен быть этот народ. Во-первых, труднейшие природные условия, беспрерывные голодовки, особенно в зимнее время, ужаснейшие условия – и все-таки живут, да еще считают себя счастливее всех! Удивительно! Вы представляете, Джон, что будет, когда у этих людей будут нормальные жилища, хорошее медицинское обслуживание!
– Но кто даст на это средства? – пожал плечами Джон.
– Советское правительство, рабоче-крестьянское правительство! – торжественно заявил Гаврила Рудых, направляясь к рукомойнику.
Намазанные ревкомовским лекарством ребятишки с веселым шумом покинули удивительное медицинское учреждение.
Вошел Алексей Бычков и недовольно покосился на Джона.
– Долго намереваетесь меня держать здесь? – спросил его Джон. – Я так и не понимаю, какое обвинение вы мне предъявляете.
– Неужели до сих пор не понимаете?
Джон пожал плечами.
– Я вам уже говорил: у нас есть предписание Губернского народного революционного комитета очистить территорию Чукотки от иностранцев.
– Какой же я иностранец? – возразил Джон.
– Не будем об этом спорить, – ответил Алексей. – Наша революционная задача – очистить Чукотку от всех, кто незаконно проживает на территории Советской республики. И если бы не эти вот гуманисты, – Бычков кивнул в сторону Тэгрынкеу, – вас давно не было бы на Чукотке. Сейчас совершается, быть может, величайшая революция в истории человечества. В революционной борьбе мы теряем своих товарищей. Кто-то и безвинный, оказавшись на пути, тоже гибнет. Всячески избегаем этого, но борьба есть борьба, – Бычков развел руками. – Вы, наверное, слышали об истории. Анадырского ревкома?
